Чёрный мир. Книга 1

Оставался всего день до сочинения, а Саша никак не могла собраться с мыслями. Как можно думать о литературе, когда у неё в жизни кипят такие страсти! Хотя если начать их описывать, пожалуй, скучно выйдет. Не «Война и мир» точно. Она вспомнила, как русичка превозносила Наташу Ростову. И, как и тогда мгновенно налилась раздражением. Всё-то эта раба любви пела и плясала. Ей же по жизни хотелось скукожиться и забиться поглубже в норку, и от влюблённости это желание только окрепло. Чему было радоваться-то, в кого она влюбилась? Впрочем, и с ровесником — Андрюшей без сомнений было бы то же. И с кем угодно другим, будь он самим принцем монакским. Может Сева как раз наилучший вариант. Конечно, его не представишь с гордостью, зато он ненавязчив, спокоен, не стремится затащить в постель. И бояться того, что очарование им быстро сойдёт на нет, наверное, не стоило. Она изначально от него ничего не ожидала, и потом он такой хрупкий… Будет ли время, чтобы погрузиться в уже не раз навещавшее её горькое чувство разочарования? Ей до безумия нравилась учительница в началке — красивая, будто с обложки гламурного журнала, улыбчивая, с низким одурманивающим голосом. Но и первой четверти не прошло, как она показала своё истинное лицо. Лицо фурии. И что было особенно стыдно теперь вспоминать, когда одноклассники отзывались о ней недобро, она за неё заступалась, с пылом заявляла, что злые они. То ли не осознавала, какое давление учительница оказывает на класс, то ли была так ослеплена её красотой, что не замечала недостатков. Хотя, что взять с малявки? Вспоминая себя тогдашнюю, Саша поражалась собственной тупости. Хотелось изъять мозги у себя нынешней и вставить в ту безмозглую головёнку. Понадобились годы, чтобы догадаться, почему первая учительница источала такую злобу. При всей своей красоте она вынуждена была торчать в школе, учить идиотов за нищенскую зарплату, как она без всякого стеснения не раз заявляла. Ещё и замуж её, судя по отсутствию кольца на руке, звать не спешили, а возраст-то был уже далеко не юный. Саша настолько не интересовалась браком, что до сих пор путала «выйти замуж» с «жениться», куда ей было догадаться о таком, но одноклассницы просветили. Их личная жизнь учителей по непонятной для неё причине немало заботила. В шестом классе Саша очаровалась уже историчкой, та не была красивой, — маленькая еврейская женщина с длинным острым носом, за который её прозвали Буратино, но как же она рассказывала — заслушаешься! Её азарт так заражал, что Саша не только учебник вызубрила от корки до корки, но посмотрела, наверное, с сотню документальных фильмов и даже сходила в музей, чем сильно тогда гордилась — это был первый раз, когда она выбралась в центр города без сопровождения. Саша молилась, чтобы Буратино осталась у них и на будущий год, но в седьмом классе её заменил ничем не примечательный мужчина, а когда ещё через год, она вернулась, Саша поняла, что история ей больше неинтересна. То ли из-за другого исторического периода, видимо неинтересного и самой учительнице, то ли из-за того, что она повзрослела, и поняла, что историчка никакой не гений, какой ей виделась по детству, просто память у неё хорошая и язык хорошо подвешен. Затем пришла очередь биолога, он травил забавные байки из жизни и выделял Сашу. Так и говорил: «Моя маленькая умница». Саша краснела, бледнела, но считала дни до биологии. До сих пор в столе хранились тетрадки с зарисовками внутренних органов животных. Рисуя их, Саша чувствовала себя женским вариантом Ганнибала Лектера, но как же увлекательно было выполнять такие творческие задания. А на следующий год она поняла, что байки у любимого учителя одни и те же, и что она к стыду своему больше никакая не умница, — новая программа ей уже не давалась, да и биолог прочитывал название дезоксирибонуклеиновой кислоты по слогам, как последний двоечник. До конца года он не дотянул, заболел и кажется, вышел на пенсию, — старенький уже был дядечка. Хотя сейчас Саша понимала, что он вполне мог быть ровесником Севы, если не младше. О разочарованиях с приятелями и подругой не хотелось и вспоминать, но более всего конечно разочаровала Сашу мать. Саша понимала, что так происходит со всеми детьми, в какой-то момент они сбрасывают родителей с пьедестала, но ей казалось, что с ней это случилось несправедливо рано. Мать позвонила уже на другой день после памятного дня рождения. Саша нашла в себе силы ответить, но разговор ничего кроме глухого раздражения не вызвал. Тётя, конечно же, всю правду об Андрюше выложила, и, как и следовало ожидать, мать этой правде не обрадовалось. Начала читать нотации и оскорблять. Она, конечно, понимает, с головой у её дочери конкретный непорядок, но связываться с алкоголиком и насильником даже конченая дебилка не станет. Саша хотела было огрызнуться, но смолчала. Чего она этим добьётся, что её переселят к отчиму? Прогнав в голове счёт от одного до двадцати одного, она сказала, что с Рыжовым рассталась. На тот момент и в самом деле так казалось, это теперь всё снова запуталось. Андрюша скорее привлекал, чем отвращал. Тянуло поговорить с ним о снах и о Севе. Временами даже накатывало желание обнять. Объятия с ним вызывали странное чувство. Казалось, она обнимает себя сама. Саша не раз уже задалась вопросом: а при взрослом поцелуе, который она ему задолжала, тоже так казаться будет? Конечно, она бы предпочла поцеловаться с чистюлей — Севой, но попросить его о таком не хватит духу, а сам он вряд ли осмелится. Саша припомнила, как он стеснялся, когда не мог подняться с пола, она ещё тогда — вот дура-то над ним посмеялась. До того дня она считала, что ей нравятся люди сильные и здоровые. Их не было жалко, к ним нельзя было питать нежность, но они не переставали её восхищать умением встроиться в жизнь. Это она была тварью дрожащей, а они будто право имели. И находясь рядом с ними, она тоже могла ощутить некоторую силу — впитать её подобно вставленной в аккумулятор батарейке. Проблема была в том, что применить накопленный заряд в обществе этих баловней судьбы, она не решалась, оставшись же с собой наедине, снова чувствовала апатию и упадок сил. Не так, как выяснилось было с более слабым, чем она — Андрюшей и теперь ещё и Севой. Была правда в его словах, что она будто бы ждала, когда он станет немощным. Пока он был здоров, она боялась его до дрожи, теперь же могла контролировать свой страх. Всего-то и надо было, что напомнить себе, что Сева еле ноги носит, что если из него в таком состоянии и получится любовник, то скорее горе, чем герой. Но главное, она теперь чувствовала себя сильной, и не стеснялась это показать. Приятно было вспоминать, как она его вытянула из-за стола. Его — взрослого, почти двухметрового мужчину — одной левой! Но одно дело помочь встать, другое — позвонить. Время подошло к четырём дня, а она всё никак не решалась о себе напомнить. Сегодня, впрочем, её нерешительность должна была оправдать подготовка к экзамену. Так она себе полдня говорила и дотянула до того, что Сева позвонил сам. — Привет, готовишься? — бодро спросил он. — Да, а вы как? — Как будто неплохо! Андрюша только своим нежеланием пойти на сочинение расстраивает. Как я его ни упрашивал, бесполезно! Может у тебя получится? — Я сама не знаю, зачем на него идти… — Ты же сказала, чтобы допустили на ЕГЭ. — Да, только вот зачем мне это? Ну, сдам я этот ЕГЭ, ну поступлю в универ, а дальше-то что? Такая же безнадёга, только в других стенах? Как они там зовутся-то?.. Альма-матер?.. Как будто от перемены мест слагаемых сумма меняется! — Саша, ну что за мысли? — Я социофоб, а все успехи в жизни связаны с общением! — От этого, что же, никак нельзя избавиться? — Как говорит моя тётя — башка не лечится. — Но симптомы же можно снять? — Если пить антидепрессанты — возможно. Но для этого надо идти к психотерапевту, а это опять-таки предполагает общение — записаться к нему на приём, говорить с ним… Замкнутый круг! — Я бы тебя сводил! Но… раньше надо было сказать. — Вас я тоже боюсь, забыли, что ли? — До сих пор? Ну что ты, я же твой Сева! Да, я знаю, как вы называете меня между собой. Не похоже по этому варианту имени, что вы передо мной прямо трепещете! — Он рассмеялся. — Я занимаюсь… — задохнулась Саша от смущения. — Да, извини, завтра приедешь? Отметим. — Разве вам можно пить? — Что сразу пить-то? Просто втроём посидим как раньше. Или Андрюша тебе неприятен? — Терпимо. — Терпимо? Он же солнышко! — С вами! — Я ему скажу, чтобы тебя не задевал. Приезжай. Я теперь всегда дома. — Он протяжно вздохнул. — Ладно, готовься. Люблю тебя. И отключился, а Сашу так ударило по ушам, что она на время оглохла. Стояла и ничего не слышала, ни звука, ни мысли. Позже только догадалась, что Сева мог обронить своё признание в качестве дежурного прощания — вроде «люблю, целую», но догадка несильно её успокоила. Она сбегала на кухню, накапала корвалола. Думала, полегчает, но жар от лекарства только усилился. В попытке его унять, приложилась к оконному стеклу. Только собиралась повторить процедуру, как пиликнул смарт. «Я у тебя во дворе, спустись, поболтаем немножко», — написал Андрюша. Саша обрадовалась. Может он сумеет развеять её нервозность? Никогда на встречу с ним она так не спешила. Пришлось даже немного внизу постоять, чтобы он этого не понял. Андрюша задумчиво курил на качелях. Увидев её, расцвёл в улыбке. Саша отследила, что её губы тоже разъехались в стороны. — Решил заскочить к тебе по дороге. Сядешь? — Нет, я и так весь день сижу. Она потупилась. Даже в надвигающихся сумерках взгляд мальчишки сложно было выдерживать, таким он был пронзительным. — Как ты, наверное, уже допетрила, я хочу поговорить с тобой о Севе. — Он мне звонил, сказал, что с ним всё хорошо. — Ага, не считая того, что я вчера у него со сна адски болела голова, и я светился. — Светился? — Так он сказал. Что я светился в темноте. Думаю, как в том нашем совместном сновидении. Ох, не нравится мне это, Санёк. — Мне тоже… — протянула Саша, пугливо оглядываясь. Как бы тётя не вернулась с работы пораньше. — А с тобой всё хорошо, никаких странностей? — Кроме сонливости ничего. Но я и так поспать люблю. — А снится что? — Если честно, я которую ночь становлюсь в тёмном парке раком, спускаю штаны и мысленно призываю, чтобы меня хоть кто-нибудь оприходовал. — И что, приходуют? — спросила Саша, отсмеявшись. — Не-а, никому-то моя драгоценная попка не нужна! А тебе что снится? — Тоже ерунда всякая… — отмахнулась Саша, между тем, как Андрюша напомнил последний сон, совсем даже не ерундовый. Сева будто бы городским заступником заделался, ходил по улицам и высматривал, какие у кого проблемы. Так и её высмотрел, присевшую пописать за заборчиком. Доски надёжно прикрывали голый зад, но Саша боялась, что не успеет кончить свои дела, прежде чем Сева до неё доберётся, и лицо её, несомненно, выражало все оттенки отчаянья. Представив свои гримасы, она нырнула за заборчик с головой, но быстро вынырнула. Возникло опасение, что встревоженный её исчезновением Сева может ускориться. Косой весенний свет золотил половину его фигуры и широкой улыбки, Саша тоже заставила себя улыбнуться. Теперь это стало возможно — она почувствовала, что осталось совсем немного, что она успеет не только дописать, но и джинсы натянуть. Единственно, беспокоил вопрос, как скрыть следы своего преступления, лужа-то получалась такой, что даже уже не впитывалась! Она поймала свой озадаченный взгляд в отражении, и следом проснулась. Мочевой пузырь вопреки сну был полон, мучил стыд, но всё это было пустяками в сравнении с тем чувством, что она испытывала к Севе. Наяву у неё всё никак не получалось понять, что она в точности чувствует, а сон открыл глаза. — Андрей?.. — несмело начала она. — Ну, давай уже рожай, я же вижу, что ты мне давно хочешь что-то сообщить! — Ну… Сева на прощание сказал, что меня любит. — Тоже мне новость! — закатил глаза Андрюша. — Он говорил тебе? — Это и так было видно. Сама подумай, встало бы у него на тебя, если он не был в тебя влюблён. Ему как-никак пятьдесят четыре, а не четырнадцать! — Пятьдесят четыре… — рассеяно повторила Саша цифру, с которой ещё предстояло примириться. — Ты не знала? Как по мне не так уж много. Но судя по его нытью ему лет на тридцать больше. Всё-то он своё отжил… Слушать тошно! Может с тобой он почувствует себя молодым, а?.. Шпили-вили когда с ним планируешь? — Никогда! — Почему это? Возраст что ли так напрягает? Не думал, что тебе это так важно. — Мне и неважно. — Тогда в чём проблема? Негде? При деде реал неудобно, но может, в ванной?.. Могу там вам обустроить любовный уголок. Не ахти конечно, но как говорится, с милым рай и в шалаше! Ну, или могу занять деда купанием. Минут сорок он плещется. Сева тормоз конечно, но не знаю, как надо тормозить, чтобы за это время не успеть присунуть. Или ты боишься, что он не согласится? — А ты не думаешь, что я могу не согласиться?! — вышла Саша из себя. — А… ты боли что ли, боишься? Не думаю, что он в первый раз будет сильно тебя мучить. Раз воткнётся и на этом всё. Боюсь, как бы и дальше так не было, один тык в минуту от нашего горячего эстонского парня! — Андрюша задорно рассмеялся. Достал вторую сигарету. — Будешь? На корвалол хотелось, но Саша отказалась. Тётя наверняка учует запах. — Как вариант, со мной сначала можешь попробовать, у меня такой размер, что не факт, что не останешься лиственницей, зато верняк не будет боли! — Теперь смех мальчишки звучал натужно. — Какие отвратительные вещи ты говоришь. — Да что отвратительного-то? Что бы ты там про себя не думала, девчонка ты симпатичная, желающие оприходовать тебя, уж поверь, найдутся! Короче рано или поздно всё равно станешь женщиной, так почему не сделать это с любимым мужчиной? Ну, или со мной, своим астральным братиком… — Он покачался, как Саша поняла, имитируя телодвижения при сексе. Качели тошнотворно заскрипели. — Может и не стану… — упёрла Саша ногу в качели, останавливая их. — Тебе самой неинтересно разве? Мне вот интересно. Трахнуться и умереть! — выдохнул Андрюша вместе с дымом. — Не знаю даже что больше. — Во сне не трахался и не умирал, что ли? — Было дело. Хочу сравнить ощущения. — Я тебе тут не помощник, хотя насчёт умереть, может быть… Придушить мне тебя признаться, хочется часто. — Да? Это такой секс! — Ну… разве что такой. От тебя я оказывается, это подобрала. А я думаю, от кого… — Что подобрала? — Сравнение всяких штук с сексом. — Да ты детка просто озабоченная! — снова расхохотался Андрюша, да так, что дым попал не в то горло. — Бог наказал, — усмехнулась Саша. — Завтра возможно навещу вас с Севой, он приглашал. — И там меня придушишь? — сипло выдавил откашлявшийся наконец Андрюша. — Если будешь такие речи вести, обязательно. — Ха-а, люблю тебя! — Мне сегодня дважды признались в любви! Не нравится мне это… — Хм… знаешь, а я ведь Севе то же сказал на его вчерашнее признание. Что не нравится мне это. — Что, он и тебе признался?! — Это было не в первый раз, но вчера это не знаю… как прощание что ли, прозвучало… Меня прямо пробрало. — Теперь ты меня пугаешь, — не стала скрывать Саша просочившегося в живот холодка. — Говорю как есть! Стараюсь максимумом любви и заботы его окружить и от тебя жду того же. — Я так не могу, ты же знаешь. — Переломишься, что ли? Эх, Санёк, за что ему досталась ты? — И не говори. Ладно, мне готовиться надо. — Ну, ни пуха ни пера, так говорят, что ли? — Вроде так. Спасибо, — как всегда принудила себя проявить вежливость Саша. — Не спасибо надо в ответ говорить, а — к чёрту! Я вспомнил! — К чёрту, — без энтузиазма повторила Саша. — Жаль, что ты не придёшь. — Что жаль-то? Кайфуешь поди, что меня в классе нет. — Если честно, не особо. — Признайся уже мне в любви, тогда! — Ну, уж нет! — Что так? Думаешь, после признания тяжелее душить будет? — Какой же ты догадливый! Андрюша ловким щелчком отправил бычок в надвинувшуюся темноту. Саша проследила за ним, с всегдашним удовольствием впечатывая световой след в сетчатку, и снова оглянулась на дорогу. Она и понять не успела, как оказалась в по-девичьи некрепких объятиях Андрюши, а когда с вызовом обернулась к нему, он присосался к её губам. — Ну, ответь, чего ты как неживая? — так и не дождался Андрюша движений с её стороны. — Ты курил, мне неприятно! И вообще я не собираюсь целоваться с тобой, сколько раз можно повторять! Он со вздохом её отпустил. — Ты реально наказание. — Ты будто подарок! Попрощались скомкано, с обидой друг на друга. Поднявшись к себе, Саша первым делом вымыла губы с мылом. Нельзя было сказать, что прикосновение на этот раз тёплых губ Андрюши было противным, и всё же она ощущала брезгливость. Можно было пережить гнилые зубы, — у неё самой они далеко не в самом идеальном состоянии, — и то, что от Андрюши пёрло сигаретами, тоже, (опять же сама не без греха), но он неизвестно чего мог нахвататься в бараке. Из ванной прошла на кухню. Впервые за день прорезался аппетит. Как она и рассчитывала, после встречи с Андрюшей заметно полегчало. Умел он внушить ощущение, что всё не так сложно, как кажется. За Севу, правда, теперь тревожно было, и не давала покоя озвученная цифра. Тётя с первого же взгляда верно её определила, они с Севой и впрямь были ровесниками. С ума можно сойти! Растянувшись на кровати после ужина, Саша мгновенно отключилась — сказалась проведённая в бессоннице ночь. Дяде с тётей хватило ума её не будить, но надежда, что уже утро, не оправдалась. Часы показывали половину второго ночи, а значит, впереди была прорва времени, чтобы свести себя с ума. А тут ещё тревожное сообщение от Андрюши. У Севы снова вечером был жар и болела голова. Отстрелявшись, Саша сразу поехала к нему. Саму сдачу хотелось поскорее выкинуть из головы, но сцены из неё, точно кошмарный сон всплывали в сознании всю дорогу. «Жопу-то фонариком не буду просвечивать?» — насмешничала Маринка. Пытаясь успокоиться, Саша не сводила с неё глаз. Они как раз подходили к камере, и Маринка показала ей средний палец, шепнув: «Пусть подрочат на мой маникюр, зря, что ли, вчера ходила в салон?» Саша изобразила насмешку из полуобморочного состояния. Блузка противно облепила спину, с подмышек, казалось, капает, а сбегать в туалет уже не оставалось времени. Саша не помнила, как дошла до места, когда же села, так затошнило, что пришлось зажать рот ладонью. Час, наверное, только приводила себя в чувство, глубоко вдыхая и медленно выдыхая. Время от времени взглядывала на список тем, и не могла уяснить их смысл, будто они были написаны по-китайски. Вспомнилось, что до девятого класса она была по сочинениям первой, писала со своими мыслями и метафорами. Русичка часто зачитывала их своим поставленным, будто у диктора голосом. Это было странно. Слышать свои слова в чужом исполнении. Саша старалась сосредоточиться на этом, а не на горящем от стыда лице. К стыду, впрочем, примешивалась гордость. Лучше её никто в классе, а может и во всей школе, выражать свои мысли на письме не мог. Но однажды русичка с ней поспорила, а класс высмеял, и Саша решила больше не выделываться. Писала ровно то, что от неё требовалось. В прошлом году специально сдерживалась, а в этом настолько ровно стало на учёбу, что и сдерживаться не пришлось. Пробным сочинением Ольга Николаевна была недовольна, — мысли будто бы избитые, явно откуда-то слизанные, и с пунктуацией — беда, но Саше довольно было поставленного зачёта. Вот и сейчас она надеялась на то же. «Засунь свои таланты себе в одно место. Есть программа, её и выполняй!» — как из года в год повторяли мать и тётя. Саша долго пыталась протестовать, а теперь не понимала, зачем. Перед кем она метала бисер? Когда способность соображать вернулась, с облегчением поняла, что темы эти уже встречала. Добрые люди давно слили их в сеть. Одна тема, впрочем, показалась незнакомой: «Что мешает взаимопониманию между любящими»? Только Саша её прочла, как в голове сами собой вспыхнули строки: «Просто Сева — старый дед, а мне всего семнадцать лет». Саша прыснула, как ей показалось, слишком громко. Она поспешила замаскировать произведённый звук под кашель, и только после этого вернулась к сочинённым не к месту строкам. Были они дурацкие, мало соотносящиеся с реальностью. Дело не столько в возрасте было, сколько в её дурости. Что за ссору не вспомни, то причиной ей она. Саша ещё немного поразмышляла об их с Севой отношениях, это отвлекло от кошмара, что приходилось переживать сейчас. Но время шло. Надо было приступать к сочинению. Не желая мучиться выбором темы, Саша закрыла глаза и ткнула пальцем в листок. Попала в середину списка, и, понимая, что только что присоединилась к большей части класса, принялась писать о своём любимом литературном герое — Роде Раскольникове. Ни к какой оригинальности она не стремилась, всё что её волновало, это разборчивость почерка — рука так дрожала, что выдавала каракули, — и количество слов. Наверное, несколько десятков раз их пересчитала, — это успокаивало. За окном маршрутки давно проплывал по-зимнему серый город, но Саша его не видела, мешали до сих пор не рассосавшиеся корявые строчки. Она вдруг вздрогнула всем телом. А что если в них не было никакого смысла, что если ей только чудились слова? Может, тебе и сама жизнь только чудится, привычно встрял внутренний голос. Саша вздохнула, даже зная наверняка, что всё кругом иллюзия, не перестаёшь страдать.