Обернись назад

Нервные шаги по деревянному покрытию мешали мне сосредоточиться. Прикрыв веки, я пыталась рассуждать трезво, но выходило довольно плохо. Все как обычно, впрочем. Елена мерила шагами комнату уже около получаса, а скрипа пола уже въедался мне в мозг. Все мои попытки успокоить девушку увенчались крахом, а Гилберт, напрочь игнорируя меня, продолжала свое глупое занятие. Прижимаю ноги к телу и сильнее обхватываю кружку с горячим напитком пальцами. Легкий пар исходит от чая, ударяя в лицо. Тело сводит неприятное ощущение холода, заставляя поежиться на мягкой мебели. — То есть он сказал, что ты ему важна? — вновь повторяет Гилберт, лишь на секунду останавливаясь, и бросает на меня многозначителный взгляд. — Ну, – слегка наплевательски тоном тяну и вскидываю брови к верху, — Не так. Но похоже. Глубокий вздох шатенки слышен на всю гостиную. Я уверенно отодвигаю от себя чашку и поворачиваюсь к окну. Яркое солнце бьет сквозь шторы, проникая в помещение, согревая. Воздух режет легкие своей свежестью, а мелкие пылинки медленно оседают на пол. — То есть он позвал тебя замуж? — вторит женский голос, буквально вытаскивая меня из ступора своих же раздумий. Мне пришлось положить кучу усилий и актёрские способности, чтобы мое лицо не исказилось, не дрогнуло, не скривилось от ужаса. Мысль о нашей свадьбе до сих пор вводит меня в мёртвое оцепенение, заявляет глотать сухой ком в горле, а пальцы подрагиваться каждый раз. Мозг до сих пор не принимает то факт, что у меня будет свадьба. С Малакаем, мать твою. Я помню нашу весьма эпичную последнюю встречу пару дней назад. Как еретик отреагировал на новость о скорой смерти меня весьма шокировало и ввело в ступор, а последние слова до сих пор застряли в моей голове. Ладонь непроизвольно касается левой щеки. Она до сих пор хранит тепло и боль от его сильных грубых пальцев. — Серьёзно? — подруга видно пребывала в своём неизвестном мире и вела разговор сама с собой, — Паркер и свадьба? Кто так пошутил дерьмово? Я даже не давлю желание закатить глаза к потолку, неодобрительно скорчив лицо. Елена, стоило ей узнать о моем венчании с вампиром, прибежала ко мне с извинениями. Сначала мне трудно было принять это, ведь Гилберт до сих пор немного осуждающе смотрит на меня. Новость о помолвке разлетелась со скоростью света. Деймон, узнав об моем избраннике, даже не удосужил меня весточкой, оставив в смятении; Стефан довольно негативно отнёсся к этому, но согласился прибыть на праздник; Джереми обещал выбрать лучший подарок за всю историю мира. Но при упоминании старшего Сальваторе сердце привычно сжалось в тиски. Как мне тебя не хватает, милый. Ты был бы отлично поддержкой. Я пообещала после свадьбы все рассказать своим друзьям. Они согласились, но один человек знает, что после венчания — не смогу больше никогда вымоливить хоть слова. Стоит произнести клятву, как губы пересохнут, а разум помутнеет; стоит прошептать люблю, и я больше никогда не открою глаза по утрам на солнечные лучи, что будут будить меня, тело навсегда покинет этот мир, отправив душу в потусторонний мир. Это больно терять. А еще больнее смотреть на то, как убивается Малакай. — А ты почему молчишь? У тебя свадьба послезавтра. Что ты вообще об этом думаешь? — то, что шатенка на взводе сразу становится понятным, стоит взглянуть на нервно дергающие женские губы, бешеный взгляд и капельку пота на лбу. Елене страшно за меня. Сколько глупостей мы не говорили друг другу, мы подруги и ценим наши отношения. Сейчас девушка потеряна, ведь она ничего толком не знает, поэтому и переживает. Ее тоже можно понять, учитывая что она обычный смертный человек среди сверхъестественного мира. – Я думаю, что это отстойная идея, —честно произношу, опуская голову слегка вниз, из-за чего волосы спадают каскадом с лица, – Но мне нравиться этот отстой. Если мне суждено умереть, потому что я люблю — умру; если это будет мой последний день, то так тому и быть; если этот социопат мое счастье и его цена – моя жизнь, то я готова платить даже на том свете. Малакай всегда был непонятным для меня объектом, который я пыталась разгадать. Каждый день натыкалась на его холодную манеру общения, язвы, грубость, заносчивость, но все это делало меня более сильной, способной любить тёмного человека светлой любовью. Да, я могла бы не выходить за него замуж и жить дальше. Но я же прекрасно понимаю, что если судьбой мне предназначено умереть в самый счастливый день в жизни, то это все равно случится. Рано или поздно. — Бонни, мне страшно, — девушка смотрит на меня взглядом затравленого зверька и сильно сжимает мою ладонь в своей, — Расскажи мне все. Не могу. Для твоего же блага, дура. Мой взгляд слегка извиняющийся и немного тревожный. Сколько можно врать самым дорогим людям? Почему моя жизнь должна закончиться, даже не начавшись? Почему мне так хочется спрятаться в глубине морей, летать в белых облаках, ходить по горячему песку лишь с единственным мужчиной за руку? Малакай. Тебе тоже больно, да? Мне отчаянно хочется верить в это. Мой мозг слёзно умоляет душу верить в эти слова; в то, что я мучаюсь не одна, что ему не плевать, что еретику тоже страшно терять меня. После стольких дней с сифоном я думаю лишь о том, что хочу умереть с ним, но никогда не попрошу об этом. Слишком тяжело. Слишком эгоистично. Мерзкая Бонни. — Елена, — поворачиваюсь к ней в пол оборота, пытаясь сдержать непрошенные слезы в глазах, — Он мой человек. Я чувствую его. Мое сердце не бьется рядом с ним, а голове не плывёт туман. Мне страшно. Дико страшно. Но я верю ему, потому что.... Внутри все пересыхает и кажется, что язык немеет. Мысли путаются, разбегаются по углам, и я чувствую, как кровь застывает в жилах, причиняя дискомфорт. Пытаюсь выдавить воздух через горло, но лишь ощущаю жгучую пресную боль. — Потому что... Елена смотрит мне в глаза, сильнее сжимаю мокрую ладонь. Она понимает меня с полуслова и скорее всего уже знает, что я пытаюсь сказать. Темные волосы спадают с хрупких плеч, и девушка вымученно, явно выдавливая, улыбается, пытаясь поддержать. — Не надо. Я поняла, что ты хочешь сказать. Меня бьет дрожь, в глотку врезаются тысячи иголок, которые причиняют адскую боль. Мне хочется спрятаться, даже на секунду умереть, но потом я вновь беру себя в руки. Если не признаюсь сама себе сейчас — оставшиюся жизнь буду жалеть и бегать от этого, как от огня. — ...потому что я люблю его. Сказала. Вот взяла и сказала, прекрасно понимая, что эти слова произнесены для себя . Елена давно поняла, что между нами есть искра, но мне открыто хотелось бежала от своих чувств. Скорее всего даже внушения не была в том магазине. Я всегда хотела Паркера, просто не желала верить в то, что он может ради меня измениться в лучшую сторону. Вечно правильная. До тошноты. Именно эти чувства не давали мне поверить человеку в сотый раз, чтобы в сто первый оказаться правой. Мое сердце принадлежит ему, его движениям и словам, действиям. Каждый кусок тела во власти этого социопата, обезумевшего на смертях и чужих мучениях людей. — Это... Елену прерывает резкий звук. Дверь хлопает, в помещение уверенной походкой входит мужской силуэт, а до боли знакомый запах врывается в мое тело, заставляя его продрогнуть. Тень приближается довольно быстро, пересекая гостиную, и останавливается напротив нас. Я знаю кто это. Знаю, чей это запах, чья грация, чей силуэт. Этот человек погружён в моем рассудке, а я захлебываюсь каждую секунду в нем, употая, и специально не ищу спасения или помощи. Потому что мне нравится быть такой. Хрупкой. Слабой. Жалкой. Рядом с ним именно такая. И мне не страшно признаться в этом. Теперь мечты не упасть лицом в грязь, не утонуть в собственной жалости, не погрязнуть в пучине унижения ушли на задний план. Я всегда пыталась быть правильной, честной, открытой и гордой. С ним же моя гордость опустилась ниже плинтуса и никогда не поднимется. Вампир заставил меня усомниться в себе, увидеть свои недостатки, принять то, что все-таки я — жалкая. Действительно низкая, никчемная. А потом подарил мне мир, лишь бы была с ним. Это так глупо и непонятно, а еще тупо. Но он же социопат и псих. — Нам нужно поговорить, — Малакай скрещивает сильные руки на груди и с вызовом смотрит на мою подругу, показывая все свое недовольство. Елена от такой наглости открывает рот, но потом так же быстро его захлопывает. Одарив сифона самым омерзительным и презрительным взглядом, она поднимается с дивана, поправляет кофту и выходит из гостиной. Как только дверь за девушкой закрывается, я сразу встаю с дивана. Паркер смотрит на меня, как на кусок свежего мяса. В мужском взгляде явно видна ярость и злость, а еще желание удушить. Страх подкатывается к каждой клеточке тела и вызывает новую волну дрожи. Он не убьет меня. У нас свадьба. Конечно, я понимаю, что такому как Малакай это не проблема. Он спокойно мог передумать на мне жениться, найдя ряд причин, и сейчас свернут мою шею. От больного социопата большего ожидать – унижение. Но другая часть меня кричала о том, что сейчас надо разорвать последние преграды, разрушить несуществующие стены, бросить мир к ногам и жить сколько отведенно судьбой. Жаль, я так и ничего не добилась в жизни... — Тебя не было два дня, — спокойным тоном произношу, чтобы хоть как-то сгладить неловкое тяготящее молчание в комнате, повисшее огромное тучей над нами. — Весьма точное замечание. Малакай делает уверенный шаг ко мне, потом еще один и еще. Расстояние между нами сокращается до минимума, а мое тело вжимается в стену до скребущей боли. Ощущение страха захватывает меня изнутри, давит, заставляя ноги подкашиваются, как у школьницы. Паркер влияет на меня дерьмово. Просто ужасно. После минутного расставания с ним мне уже хочется кричать, реветь на весь мир, размазывая слезы по красным щекам, хочется броситься с крыши и разбиться к чертям, но не сделаю этого никогда. Я слишком эгоистичная, и не позволю себе жить без него. — Я был у Зальцман, — он смотрит на меня до сих пор озлобленным взглядом, будто я совершила непростительную ошибку, — Есть единственный способ тебя спасти. Внутри что-то с треском, причиняя уйму эмоций, рвётся. Ноги охватывает мощная боль, по внутренностям пробегает холод. Мне не верится в слова мужчину, ибо известна правда. Я умру. И вряд можно меня спасти, если сама смерть назвала точную дату. — И какой же? Я делаю тон как можно безразличнее, потому что мне больно принимать тот факт, что меня не станет. Что больше никогда не возьму его за руку, никогда не буду больше ощущать мокрые поцелуи на своей шее, никогда не почувствую напряжение между ног при виде Малакая. — Недавно я приобрел новый титул. Этим придуркам пришлось перечитать половину всех книг Мистик-Фоллс, чтобы догадаться до того, что я придумал за три секунды, — вампир недовольно закатывает глаза к потолку, показывая все свое отвращение, — Мы можем скрепить наш союз кровью. Легкие разорвало. Другое объяснения таким агония я дать не могу. Буквально чувствую, как темная жидкость наполняет мои легкие до краёв, не давая нормально вздохнуть, заставляя медленно погибать. Дикий ужас вперемешку с сильным потрясением плавной волной бежит по органам прямо к сердцу, которое уже перестает биться. — Что? — силой заставляю выдавить хоть слово из себя, покашлив пару раз, — И ты согласен на это? Сомнения. Именно это наполняет мою голову до отказа. Я прекрасно знаю, что такое кровавые браки между еретиками или сифонами, также мне известны их обряды и традиции. И не могу в это поверить. Паркер не такой хороший, не такой добрый, не такой. Если укрепить брак на крови между еретиком и другим союзником, то это всегда означало одно: вся сила сильного партнера делится напополам между парой, а темная жидкость скрепляет связь между ними. Другим словами, если провести этот обряд между нами, то я буду жить, так как силы Малакая хватит не на двоих, а на целый полк, но больше никогда не смогу быть с другим. Кровь скрепит наш брак стальными оковами, укрепит, но навсегда привяжет нас к друг другу этими грустными цепями, которые не по силе разорвать самым невозможным существам. — Ты придурок? Я не согласна. Мне не нужна твоя жалость, — недовольно шиплю через плотно сжатые челюсти, буквально задыхаясь от возмущения. Он решил пойти на геройство. Как же, блядь, мило. Мои глаза закатывают к потолку, ведь я прекрасно понимаю, что он просто так не обретет себя на такие муки. Никто не хочет быть привязанным к другому человеку, не имея возможности вновь влюбиться, никто не хочет постоянно думать о нем, дышать им, жить. Все хотят свободы, а такой как Паркер – особенно. — Выдохни, мать твою, — раздражённо произносит мужчина и крепко сжимает челюсть до неприятного звука, – Мне плевать на то, что ты думаешь. Я тебя люблю, блядь, и считаю это достойным поводом делать так, как хочу. От шока я закричала. Нет, честно. Последние слова сифона повергли меня в небывалое удивление, заставляя глаза убольшиться в размере, а ладони намекнуть. Нет. Нет, конечно, мне послышалось. Мне не могу так такого счастья. — Ты... – Избавь меня от возможности перед тобой объясняться и просто прими к сведению мои слова. Я такое говорил...никогда, — на его лице заиграла привычная нахальная улыбка, которая показывает красивые ямочки и белоснежные зубы. Теперь мой воображаемый мир –настоящий. Мне отчаянно хочется верить в то, что это правда, а не бумажные слова на ветер. Другая часть меня кричит о том, что уже поздно: последние мосты сожжены. Мне уже терять нечего. Я бесповоротно влюбилась в самого опасного человека на Земле. Недолго думая, притягиваю за рубашку сифона к себе, нежно захватывая в поцелуй. Его губы мягкие, сочные, желанные. Отбросив ненужные мысли, судорожно начинаю растегивать пуговицы, которое совершенно не хотят влезать в отверстия. На его лице улыбка. Счастливая. Искренняя. И просто другое не имеет значение. Я буду жить, буду с ним, причем вечно. Кровь еретика подарит мне бессмертие, которое я никогда не хотела, но быть всю жизнь с Малакаем — стоит того. Теперь я знаю, что такое счастье. Спасибо, Кай.

***

— Серьёзно? — лицо мужчины вытягивает в сильном недоумении и презрение, — Ты издеваешься? Ведьма низко опускает голову будто извиняюсь, но собеседнику настолько плевать, что сейчас вырвет прямо на этот грязный пол лачуги. Он обводит женщину презрительно взглядом прекрасных глаз, задерживаясь на трясущих от страха пальцах. — Ты не могла придумать ничего другого? "Ты умрёшь в день своего венчания?" Что за бред? И если теперь она откажется, тебе не сдобровать, — злое рычание вампира отражается от стен эхом, давит, угнетает все чувства собеседницы. Внутри кипит ярость вперемешку с сильной агрессией. Как обычно, ведьмы все портят, от них только одни проблемы, которые надо разгребать ему. Чертовы колдуньи. Кроме одной. При мысли о Бонни сердце привычно быстро стучится в грудной клетке, заставляя мужчину неожиданно положить на него ладонь. Он иногда удивляется тому, как обычная девчонка стала для него абсолютно всем, заставляя забыть о крови, мести, смерти, и принять ее мир. — Я... Сифон недовольно рычит, бормоча что-то несуразное через сжатые челюсти. Как все сложно. Он не требует ничего сверхъестественного, а эти не могут справиться с элементарными проблемами. — Плевать мне хотелось на твое я. Неужели так сложно было просто выполнить мою просьбу? Я не так много просил, девочка. Просто прийти к ней во сне и сыграть смерть. — Извините, — темные волосы спадают с тёмных плеч, когда колдунья опускает голову, крепко сжимая пальцами подол светлого платья. — Все надо делать самому, — Малакай закатывает глаза к потолку и разворачивает, намереваясь прекратить это бессмысленный диалог, и вернуться в город. У него есть дела и поважнее никудышной ведьмы. Бонни, к примеру. Сейчас нужно будет заказать стол в ресторане, потом еще с Кэролайн разобраться. Тупая колдунья перепутала заклинания и такую ересь наговорила и подарила его девочке, что уши вянут. Убить бы, но нельзя. Он всё-таки ведьма, а значит подобная его малышке. — Мистер Паркер, можно вопрос? Если вы ее любите, зачем заразили смертельной болезнью? Она же умрёт, — тихий голос настигает его возде входной массивной двери, когда мужчина хватает золотую ручку. — Ошибаешься, Деби. Беннет слишком дорога мне, чтобы умереть. Но это единственный способ навсегда привязать ее к себе. Она не посмеет отказаться от кровавого брака, ведь хочет жить. Еретик долго улыбается, покидая помещение, ведь вспоминает, что не появляется дома уже два дня. Еще свадьба на носу. Как его малышка справиться одна? Он же любит ее. Но по-своему. Уже поздно оборачивается назад. Ничего не изменить. Беннет теперь его. Навсегда. И из рук испорченного мужчины не вырвется никогда.