Дети Аркадии

— Это плохая идея, — упрямо говорит Лора, — тебя там наверняка ждет ловушка. Он наверняка знает о тебе и Марке. Она сидит на кровати в убежище Зимних и смотрит, как одевается Джессика. Никаких привычных летящих тканей и легких платьиц. Темные штаны из плотной, но тянущейся ткани. Тонкий свитер, не мешающий движению. Удобная куртка с высоким воротником. И последним — амулет, склепанный умельцем фригольда. На вид обыкновенный брелок-фонарик из поцарапанного пластика. — Марк дал мне это, незадолго до своей гибели, — говорит Джессика, показывая амулет соседке, — и сказал, что это поможет мне видеть через иллюзии. Видимо, он действительно что-то знал. И теперь уже я хочу понять, что именно. Ее взгляд, вот уже много дней пустой и погасший, вспыхивает на миг, и Джессика становится похожей на себя прежнюю. Лора смотрит на нее несколько секунд, а потом встает и обнимает. Осторожно, словно Чайни и вправду может разбиться: — Береги себя. Я подготовлю бинты и прочее: тебе наверняка пригодится. — Нам, — поправляет Джессика, — я буду не одна. Она вешает амулет на шею, выходит из комнаты, и все, что может Лора, прошептать ей вслед: «Удачи. Я буду верить в тебя». В условленном месте ее уже ждут. В торговом центре, пусть и небольшом, всегда много народу, играет музыка и стоит ровный гул голосов, так что здесь можно хоть секреты короны продавать коммунистам, не заметят. И самое главное — каждый угол здесь залит светом галогеновых ламп. Таким ярким, что глазам больно. Катарина расхаживает вдоль витрины с какими-то то ли чайниками, то ли кофеварками — Джессика не обращает внимания, ей просто не до того, и поглядывает по сторонам. На Серпенте странный свитер — до середины бедра, словно сплетенный из серебристой проволоки, и Чайни понимает — это доспех. Зачарованный, как и ее амулет. От обычной пули или ножа он не защитит, зато от зубов гончих Джентри спасет. — Ты пришла, — говорит Катарина, и стоящий у стены Джон кивает, — я подозреваю, что за нами следят, и поэтому надо спешить. До заката всего два часа, а он предпочитает действовать ночью. Пойдем. Стивен уже там. Ждет. Она разворачивается и шагает вперед, и красный шарф плещется за ее спиной, как знамя. Джессика идет следом и думает о том, что любой из них может не вернуться сегодня. Квартира Марка в старом доходном доме с крохотными окнами и узкими лестницами. Джессика ожидает увидеть рядом полицейскую машину, но мостовая пуста. Видимо, дело признали нераскрываемым. Или кто-то заставил их признать… Она отпирает входную дверь (конечно же, у нее есть ключи. Марк верил ей даже больше, чем себе самому) и поднимается по узкой, пахнущей кошками и штукатуркой лестнице. Внутри темно, и Джессика не сразу замечает Стивена — тот стоит самом темном углу, и его еле можно разглядеть. — Все тихо, — коротко говорит он и как-то неловко пожимает плечами, — никто не приходил. Голос его звучит странно и сдавленно, и Джессика нервно хмурится, прежде чем отпереть дверь: — Стивен? Все с тобой в порядке? — Он посылал гончих, — Стивен, судя по голосу, морщится, — я отбился. Джессика долго смотрит на него, но все-таки толкает дверь и заходит первой. Она знает эту тесную квартирку лучше, чем свою — сколько раз она бывала здесь, сколько часов просидела на узкой кушетке, глядя, как возится Марк с часами… сердце на миг сжимает болью, но Джессика упрямо встряхивает головой. Не время. Полицейские обыскали весь дом, и там, где некогда царил порядок, сегодня хаос. Разобранные часы, бумаги, вещи, небрежно брошенные на пол — все кажется мертвым. Только так же наглухо задернуты шторы, и такая же знакомая полутьма царит в некогда уютном жилище. Джессика замирает на секунду, сжимает руки и осторожно, стараясь не наступить на разбросанные по полу шестеренки, идет вперед. К столу, за которым и нашли Марка. — В протоколе говорилось, — вдруг говорит Джон, что-то ищущий на полках, — дверь была отперта. Марк сам впустил убийцу… но как? Он был осторожнее многих, и даже клиентов встречал всегда на улице или в кафе. Ты была единственной, кто хоть раз заходил сюда. Джессика уже оборачивается к нему, чтобы ответить — гневная, сердитая — и спохватывается. Она не могла убить Марка. В ту ночь она допоздна сидела у костюмера, и так и осталась потом ночевать в каморке. Это не могла быть она. — Значит, — медленно говорит Джессика и обводит взглядом всех собравшихся в темной каморке, — не единственной. Либо мы чего-то не знали о Марке, либо… Она не договаривает, потому что и без того все ясно, и видит, как Стивен отступает в тень глубже, надвигает на лицо вечную свою шляпу. Джессика не подает виду и оборачивается к столу. До того они не зажигали света, боясь, чтобы с улицы не увидели, но теперь приходится, и Джессика вытаскивает фонарик. Свет его неожиданно яркий и белый, такой, что слепит глаза. И луч его выхватывает всего одну записку среди многих. Торопливым угловатым почерком на листке бумаги выведено: «Он слабее, чем кажется. Но хорошо умеет притворяться». — Я нашла, почему Марка убили, — говорит она вслух и поднимает вверх руку с запиской, — посмотрите! Стивен первый бросается вперед… и луч света ударяет ему в лицо. Темнота, укутавшая Подменыша, рвется, расползается лоскутами, и становится видно — это не он. Вместо высокой, почти бесплотной фигуры гробовщика — низкий сгорбленный звериный силуэт. Джон ахает и ругается, забыв на миг про этикет. — Он знал, — тихо произносит Джессика, в упор глядя на не-Стивена, — и не боялся тебя, верно? Вместо ответа лоялист страшно, по-звериному воет и бросается на нее. Джессика не ожидает этого, и удар сбивает ее с ног, заставив задохнуться на миг. Она падает прямо на угол стола и на миг теряет сознание, а когда приходит в себя, на плечах лоялиста висят сразу двое. Катарина всаживает когти, оказавшиеся неожиданно острыми, Подменышу в плечо, а Джон с нечеловеческой силой выкручивает руки. Лоялист рычит и бьется, но вдвоем им удается удержать… а псы пока почему-то не спешат на помощь. Джессика поднимается, морщась, и касается виска. Пальцы влажные, кажется, она разбила голову. — Где Стивен? — спрашивает она тихим, надтреснутым голосом. — Что ты с ним сделал? — Не…. найдете, — рычит пленник. Он куда более зверь, чем любой из них, и куда менее человек — он не проходил безумный путь через Заросли, когда шипы терзают тебя, и от этой боли, от ужаса и отчаянной жажды свободы пробуждается душа. Он — раб, и человечен настолько, насколько позволяет ему хозяин, — он будет умирать долго! И вы тоже! Отчаянным рывком лоялист сбрасывает с себя обоих Подменышей, и мир перед ним расходится, как рваная дерюга, обнажая изнанку. Миг — лоялист звериным гибким движением ныряет в прореху, откуда доносится запах гнилой листвы. — Он уходит Зарослями! — кажется, это кричит сама Джессика и спешит за ним. Заросли здесь подернуты обманчивым увяданием, словно осень добралась и до них, но обманываться не стоит. Они все так же опасны. — Мы догоним его, — говорит Катарина, — найди Стивена и возвращайтесь в убежище. Готова поклясться, он где-то здесь. Джессике хочется возразить, но голова опять взрывается болью, и она молча кивает. Катарина обнимает ее напоследок и спешит вперед, туда, где на темной прелой листве виден след крови. Чайни же остается в одиночестве… и почти сразу слышит слабый, тихий стон. Как ни странно, амулет-фонарь работает и здесь, разгоняя тьму и заставляя жуткие лозы, кажется, расползаться, и Джессика спешит, подсвечивая себе дорогу. Стивена она находит почти сразу — тот лежит, пронизанный шипами, как в ее кошмаре, и силится встать. — Джессика! — гробовщик тихо стонет, когда Чайни склоняется над ним. — Джессика, он… он заставил тени дать ему… чужое лицо. Я видел… он заманил меня сюда. — Я знаю, — отвечает Джессика, гладя его по лицу, — ничего. Катарина и Стивен погнались за ним. А я тебя вытащу. — Уходи! — Стивен морщится от боли, когда она нечаянно задевает шип, торчащий из щеки. — Это… капкан! Джессика не отвечает. Ей куда важнее сейчас вытащить те из колючек, что пришпилили Стивена к земле. Ей почти это удается — остается всего два шипа, когда из темноты, беззвучная и жуткая, вылетает первая гочная. Здесь, в Зарослях, они еще ужаснее: алые глаза, горящие жаждой крови, когти-сабли, пасть, разинутая в оскале… но свет так же пугает их. Джессика успевает выставить фонарик перед собой, как меч, и тварь напарывается на луч света — точно и вправду клинок. — Да ты… джедай, — выдыхает Стивен, но его слова снова остаются без ответа — Чайни опять не до того. Ей едва хватает времени и ловкости, чтобы вертеться, сбивая все новых и новых чудовищ, возникающих из ночи. И когда, когда успело стемнеть? Она сбивается со счета и понимает, что вот-вот силы оставят ее, и спасительный амулет выскользнет из рук… и тут ветви лоз раздвигаются. Это не подмога — лоялист явился. Кажется, он сумел оторваться от погони, но дорогой ценой — одна рука висит плетью, на плече — глубокий порез, изо рта идет кровавая пена. Джессика видит, шею его обхватывает тугой ошейник, и тонкая, словно из теней сплетенная цепь от него тянется куда-то вдаль. В Аркадию. — Я знал, — говорит он, шагая вперед, к измученной Чайни и едва живому Стивену, — вы тут. Хозяин… идет. Он велел убить его. И тебя. Ты славная добыча. И я сожру тебя. И он сделает из тебя новое чучело. — Сначала, — отвечает ему Джессика и стискивает свое чудное оружие, — я убью тебя. Лоялист хохочет, но смех его обрывается быстро. Из темноты Зарослей вихрем вылетает кто-то в серебряном и алом, блестит свет на клинке, и Катарина одним движением перерубает цепь. И лоялист шатается, почти падая. Проклятая пуповина, соединяющая его с Аркадией, разрублена, и заемные подаренные Хозяином силы иссякают. Гончие-тени, уже собравшиеся вокруг, тают, а с жуткого предводителя словно сползает личина. Он корчится перед Джессикой неожиданно жалкий, в рубцах от жестоких наказаний, с бурой, клоками, шкурой. — Милосердия! — просит он, дрожа. — Пощадите, прошу! Не отдавайте ему! — Милосердия? — тихо-тихо спрашивает Чайни. — А ты был милосерден к нам? Ты был милосерден ко всем, на кого охотился твой Хозяин? Ты был милосерден к Марку? Она еле сдерживает истеричный, нервный смех — каким значительным, каким жутким казался ей этот прихвостень Джентри, у которого и чары-то чужие! Как они боялись его! А теперь он дрожит, охваченный ужасом, и едва не скулит. — Но мы, — продолжает Джессика и наклоняется ниже неловким движением сломанной куклы, — не ты. Мы свободны и можем позволить себе милосердие. Убей его, Катарина. Пусть гниет здесь. Катарина кивает. Она садится на колени рядом с лоялистом и одним движением ломает ему шею. Равнодушно, как собаке. Джессика морщится, отворачиваясь, ей противно смотреть. — Пойдем, — Драконорожденная осторожно выдергивает из Стивена оставшиеся шипы и подхватывает его на руки, стараясь не растревожить раны, — Джон уже снаружи, он вызвал скорую. — Пойдем, — соглашается Джессика и оглядывается напоследок. Цепь из теней, сворачиваясь, исчезает где-то среди лоз.