Восемь мужчин

      Рука Логана, державшая остро заточенный карандаш, легко и плавно скользила по бумаге, вырисовывая изящные черты лица и мягкие линии волос. Девушка, смотревшая на него с листа бумаги, выглядела слегка уставшей. Наверное, именно такой её видел только он: красивой, но в то же время измученной, улыбающейся, но в то же время с лёгким оттенком сожаления в печальных глазах.       Напротив него неподвижно сидела девушка по имени Эми Флетчер и ждала, пока Логан закончит её портрет. Девушка не сводила со своего возлюбленного заинтересованного взгляда, вся переполненная романтическими чувствами, хотя и не преминула мысленно отметить, что Логан уже довольно давно не поднимал на неё глаз. Может, он рисовал по памяти? Да нет, тогда для чего она позировала?.. А, вероятно, он уже заканчивал и наносил последние штрихи. Для этого необязательно каждую минуту поднимать взгляд на натурщицу…       Эми издала тихий волнительный вздох. К слову, он мог бы и посмотреть на неё лишний раз, ведь при этом освещении и в этом платье она сидела такая красивая, такая чистая — ну просто Дева Мария! Эми задержала внимательный взгляд на лице Логана: то выражало крайнюю заинтересованность и вовлечённость. Видимо, парень был слишком увлечён работой, чтобы замечать что-либо вокруг себя…       Наконец, спустя долгое время и несчётное количество тихих вздохов девушки, Логан отложил карандаш и, отдалив от себя портрет на расстояние вытянутой руки, принялся внимательно его разглядывать. Эми, сгоравшая от нетерпения, лихорадочно переводила взгляд с художника на лист бумаги в его руках, и обратно.       — Готово? — не выдержала девушка.       Логан вздрогнул, будто звук её голоса внезапно напомнил ему, что он был в комнате не один. Парень перевёл на свою собеседницу задумчивый взгляд и растерянно переспросил, что она сказала.       — Портрет готов? — в нетерпении повторила Эми, поднявшись на ноги.       Логан ещё раз посмотрел на своё творение и с ужасом обнаружил, что с листа бумаги на него смотрела совсем не Эми…       Видимо, он крепко задумался в процессе рисования, и совсем не заметил, как рука сама начала выводить черты совсем другой девушки. И это была отнюдь не прекрасная незнакомка, это была… впрочем, не так важно. Неудивительно, что портрет Эми сам собой превратился в её портрет: Логан ведь вспоминал о ней эти два дня практически ежеминутно…       Не получив ответа на свой вопрос, Эми сама двинулась в сторону Логана, но парень инстинктивно прижал портрет к груди.       — Что это значит, мистер Хендерсон? — не поняла девушка, так и замерев среди комнаты. — Ты что, не собираешься показывать мне мой же портрет?       — Я не закончил. — Это было единственное, что он смог ответить: ничего более умного его мозг в ту минуту не придумал.       — В смысле? Ты работал в течение полутора часа, не меньше, и до сих пор не закончил?       — Творчество — непредсказуемый процесс, милая, — попытался оправдаться он с обезоруживающей улыбкой на губах. — Портрет ещё сыроват. Я бы хотел его доработать.       Несколько секунд она молчала и в нерешительности смотрела на него.       — Хорошо, я подожду, — наконец сказала девушка. — Дорабатывай что нужно.       Логан до боли сжал зубы и на мгновение прикрыл глаза. В целом, Эми казалась ему милой, но стоило ей хоть в чём-то проявить настойчивость, как она сразу же превращалась в одного из самых раздражающих людей на планете...       — Я закончу не сегодня, малыш, — мягко произнёс он, всем сердцем желая избежать вот-вот готовившейся спуститься на него лавины. — Я слишком устал для этого…       — У тебя вечно так, — визгливо прервала его Эми, всплеснув руками, и парень удручённо вздохнул, — у тебя на всё, на всё находятся силы кроме меня! Можно целому миру помочь, но забить на Эми! Да что такого? Она всё поймёт, она подождёт! Ничто другое ждать не может, а она подождёт!       — Хватит так говорить, — довольно спокойно возразил Логан, по-прежнему прижимая портрет к груди.       — А что мне ещё перестать делать? Может, перестать бесконечно повторять себе, что ты тот самый и что нам с тобой по пути?       Эми взяла свою сумку с дивана и большими гневными шагами направилась к выходу.       — Ну и куда ты уходишь? — по-прежнему невозмутимым тоном спросил Логан, и то больше ради приличия, нежели из интереса.       — Неважно куда, важно, что подальше от тебя! — прозвучал её приглушённый голос уже из прихожей.       Логан помолчал. Конечно, он был не против того, чтобы она ушла (он и вправду устал сегодня), но джентльмен внутри него всё же настаивал на ещё одной попытке вернуть её.       — Мы ведь хотели поужинать вместе, — крикнул он без особого энтузиазма в голосе.       — Найди себе кого-нибудь другого для ужинов, я ухожу навсегда и окончательно!       Хлопнула входная дверь, но Логан даже не стал утруждать себя бессмысленной погоней за Эми и неразборчивым лепетанием на тему «Ты нужна мне, не уходи, пожалуйста». Они с Эми были вместе почти полгода, и за это время она уходила от него «навсегда и окончательно» уже порядка десяти раз. Поэтому сегодняшняя ссора, особо ничем не выделявшаяся среди прочих, не разожгла огня в его груди: он знал, что завтра вечером она сама позвонит и скажет, что погорячилась, а ему, как правило, даже не придётся извиняться.       Логан вздохнул с некоторым облегчением и снова посмотрел на портрет. Вышло очень даже ничего, жаль только, что это всего лишь карандашный набросок. Такой портрет был достоин холста и масла, но сейчас на это у Логана не оставалось ни сил, ни желания.       Парень вышел из гостиной, прошёл по длинному коридору в самый его конец, достал из-за горшка с цветком спрятанный маленький ключик и открыл им тяжёлую дубовую дверь. Он оказался в самом секретном помещении дома — помещении, в котором никто, кроме него самого, никогда не бывал. Это была его мастерская: почти полсотни портретов прекрасных девушек, написанных маслом, акрилом, акварелью, углём и карандашами, разнообразные, уникальные, пропитанные особой атмосферой и ясно говорившие о чувствах их созидателя. Логан сначала окинул взглядом расставленные по всему пространству помещения холсты, а затем прошёл к столу и положил только что написанный портрет в ящик. Да, лучше в ящик, подальше от глаз и сердца.       Проведя какое-то время в мастерской, Логан вдруг опомнился и посмотрел на часы. Было уже шесть. Он почти забыл о том, что они с парнями договорились о встрече ровно в семь... И если он не хотел опоздать, было самое время выезжать.       Главный кардиолог лос-анджелесского госпиталя по имени Джозеф Карсон — высокий молодой человек лет тридцати, с тёмно-русыми кучерявыми волосами и измождённым бледным лицом — делал обычный обход пациентов, лежавших в западном крыле. Это крыло госпиталя доктора между собой называли «коматозным», потому что там содержали пациентов, находившихся в коме.       Рабочий день Джозефа подходил к концу, и он заглянул в последнюю на сегодня палату, чтобы понаблюдать за состоянием сердечно-сосудистой системы пациента и снять кардиограмму. В больничной койке лежал мужчина, волосы которого уже тронула лёгкая седина; на вид ему можно было дать около пятидесяти лет. Джозеф знал, что этого мужчину звали Стивен Бэйтс, ему было сорок семь, и он лежал в коме уже два с половиной года. Его жена по имени Сара — довольно приятная моложавая особа — навещала супруга ежедневно в течение всего этого времени. И её Джозеф тоже хорошо знал. Даже лучше и ближе, чем следовало бы…       Как только Джозеф прикрепил к груди пациента специальные датчики для снятия кардиограммы, он услышал за спиной шаги и обернулся. В дверях стояла Сара Бэйтс — весьма приятного вида женщина с подтянутой фигурой, длинными русыми волосами, которые обычно были завиты в локоны и аккуратно лежали на плечах, и очаровательной белоснежной улыбкой. Она взволнованно улыбалась и теперь — стоя в дверях и во все глаза глядя на молодого человека в белом халате, который склонился над её мужем.       — Привет, Джозеф, — произнесла она, не решаясь подойти ближе. В такие моменты она чувствовала себя семнадцатилетней школьницей, а не взрослой состоявшейся сорокатрёхлетней женщиной.       — Вы хотели сказать — доктор Карсон? — спросил доктор с упрёком в голосе, кивком головы указав на лежавшего перед ним Стивена. — И вам доброго вечера, миссис Бэйтс.       Женщина снисходительно улыбнулась и, подойдя к парню ближе, томно прошептала у самого его уха:       — Он ведь в коме, док. Он не может нас слышать.       — Это ещё не доказано, — тем же шёпотом ответил Джозеф, продолжая свою работу, — возможно, он улавливает каждое сказанное нами слово. А то, что он не может на них отреагировать, ещё ни о чём не говорит.       — Посмотрите, какой он серьёзный и важный, — добродушно засмеялась Сара, присев на кресло рядом с койкой мужа, — ладно, твоя взяла. Делай что нужно, а поговорим потом, в коридоре.       Джозеф поджал губы и тихонько вздохнул.       — Лучше бы нас меньше видели вместе в стенах больницы, — сказал он, не глядя на собеседницу, — рано или поздно нас заподозрят кое в чём, и пойдут грязные слухи… А мне этого не хотелось бы.       — Какое тебе дело до дурацких сплетен?       — До сплетен — никакого. Но субординация... Мне запрещено заводить какие-либо отношения с пациентами, кроме деловых.       — Но я ведь не твоя пациентка, — непонимающе покачала головой женщина, облокотившись на спинку кресла.       — Не имеет значения, Сара, ты же и сама должна понимать…       Когда они вдвоём вышли из палаты, две медсестры, стоявшие у стойки регистратуры, в один голос поздоровались с мистером Карсоном. Джозеф с улыбкой кивнул им в ответ.       — Состояние сердечно-сосудистой системы вашего мужа стабильно, — сказал он Саре, делая вид, что и до этого они обсуждали исключительно здоровье мистера Бэйтса, — и кардиограмма не выявила никаких отклонений. С моей точки зрения как специалиста, ваш муж, можно сказать, полностью здоров.       Они дошли до лифта, и, когда дверцы кабины закрылись, оставив их в тесном помещении наедине друг с другом, Сара первая прильнула к Джозефу и поцеловала его. Он ответил ей взаимностью.       — Ну наконец-то, — произнесла она, слегка отстранившись, — мечтала об этом с той самой минуты, как мы расстались вчера.       — И я тоже. — Он ещё раз коротко поцеловал женщину в губы. — Уже боялся, что мой рабочий день кончится, а я так и не увижу тебя.       — Кстати, раз ты уже заканчиваешь, можем поехать ко мне. Меган сегодня уходит ночевать к подруге, так что…       — Очень хочу, но не могу, — пожал плечами Джозеф, с досадой сморщив нос, — сегодня вечером вижусь с друзьями, мы чуть ли не месяц эту встречу планировали…       Сара отстранилась от него, обиженно надув губки.       — Ну, вы же не всю ночь сидеть будете, правильно? Приезжай после встречи, у нас вся ночь будет впереди.       — У меня завтра дежурство с восьми утра, нужно выспаться. Прости, Сара, но я правда не могу…       Она заметно помрачнела. Вообще-то сегодняшняя ночь у неё в голове была уже идеально спланирована, а тут Джозеф со своими внезапными делами и планами, из-за которых всё полетело к чертям… Она уже была не особо рада даже их короткой встрече и маленьким поцелуям, которыми им удалось обменяться вдали от чужих глаз. Джозеф, заметив это, обнял женщину одной рукой и чмокнул её в щёку.       — Но ведь это не значит, что у нас больше не будет возможности побыть наедине, — сказал он. — Можем встретиться завтра, к примеру…       — Посмотрю, не запланировала ли я что-нибудь на завтра.       — Ой, ну всё, теперь она будет дуться и строить из себя недотрогу…       — А вот и буду, — передразнила его женщина и, озорно взглянув на него, несильно укусила за нижнюю губу, — до тех пор, пока ты не перестанешь вечно пропадать на работе и начнёшь находить немного времени для меня.       — Забавно, но ты и моя работа странным образом связаны, разве ты не замечала?       Лифт приехал на первый этаж. Сара Бэйтс вежливо попрощалась с кардиологом своего мужа и лёгкой походкой направилась к выходу. Джозеф Карсон, попрощавшись с супругой своего пациента, зашагал в сторону кабинета, чтобы отправить сегодняшний отчёт и начать собираться в кофейню. Сердца у обоих в тот момент стучали учащённо и воодушевлённо.       Джеймс сел за столик, поставил на него свой «Макбук» и плавным движением раскрыл его. На экране уже было открыто окно с почти чистым документом, лишь вверху было напечатано одно-единственное предложение: «Может быть, я сам всё это лишь выдумал».       Это была первая строчка его новой песни — и на тот момент лишь единственная её строчка. Джеймс находился в чём-то на подобии творческого кризиса: вот уже две недели он не мог выжать из себя ничего хорошего, по-настоящему цепляющего. С музыкой и подготовкой к фильму дела шли ещё не плохо, но вот текст песни… Джеймс ломал над ним голову практически всё своё свободное время и оставлял мысли о нём лишь когда ложился спать. Кстати, было бы здорово продолжать работу и во сне: просыпаешься, а песня уже готова, остаётся только записать её в студии и...       Джеймс тряхнул головой, прогоняя из неё ненужные мысли: он, как обычно, задумался и начал отвлекаться на всякую чепуху. Маслоу размял шею и, прикоснувшись пальцами к клавиатуре, замер в таком положении, словно ожидая, что пальцы сами начнут печатать нужные слова. Но они не начинали. А в голову, как назло, ничего не шло.       — О, привет, Джеймс! — весело поприветствовал парня бариста, от которого только что отошла девушка с большим стаканом кофе в руках. — Я и не заметил, как ты пришёл.       — Привет, Аллен, — приветливо улыбнулся Джеймс в ответ и, встав, подошёл к стойке заказа, чтобы обменяться с другом рукопожатием. — Я видел, что ты занят гостьей, поэтому решил не мешать.       — А ты что так рано приехал? — Аллен взглянул на часы. — До того, как сюда съедутся остальные, ещё почти два часа, а зная привычки Дерока или Логана — и все три.       — Да, я знаю, просто решил поработать немного в спокойной обстановке. Дома я отвлекаюсь на всякую херню, а писать на заднем сиденье такси не так уж удобно.       Аллен ослепительно улыбнулся и понимающе покивал.       — Сделать тебе кофе? — спросил бариста.       — Пожалуй…       — Капучино, как обычно?       — Капучино в самой большой чашке, которую ты только сможешь найти. И два сэндвича, я очень давно обедал.       Парень за стойкой снова одарил друга улыбкой. Благодаря этой улыбке Аллен делал кофейне большую выручку, потому что искусно втюхивал клиентам (и в особенности клиенткам) большие порции кофе, а ещё различного рода выпечку и сладости к нему. Карлос был очень этим доволен и ни разу не пожалел, что взял на работу именно этого молодого человека.       — Иди работай, — сказал Аллен, положив руку на кофемашину, — когда будет готово, я сам тебе принесу.       — Спасибо, дружище.       Джеймс вернулся к «Макбуку» и снова уставился на единственное предложение, напечатанное им ещё две недели назад в пустом документе.       — Может быть, я сам всё это лишь выдумал, — вслух произнёс Маслоу и вдруг понял, что эта строчка нестерпимо ему надоела. Одним быстрым движением он стёр все до одной буквы, и теперь перед ним зиял абсолютно чистый лист документа.       — Всё, это будет другая песня, — снова пробормотал он себе под нос и, закрыв глаза, напряг мозг. — Что-нибудь про разрыв, который…       И, больно закусив от усилия нижнюю губу, Джеймс быстро напечатал:       «Сложнее самого с тобой разрыва       Была лишь мысль, что тебе не тяжело».       Парень улыбнулся. Это нравилось ему больше того, что было ещё несколько секунд назад. И это уже больше походило на начало песни, которая придётся по душе слушателям, а главное — ему самому.       После этого стоило набросать хотя бы мысленный план того, по какому руслу потечёт эта песня. Джеймс невидящим взглядом смотрел на экран и пытался собрать мысли воедино. Пока он упорно размышлял, Аллен принёс ему кофе и сэндвичи.       — Благодарю вас, мистер Уилсон, — произнёс Маслоу и, в одно мгновение позабыв о работе, взял сэндвич и откусил его. — М-м-м, да, это потрясающе! — добавил он уже с набитым ртом.       — Как продвигается работа? — спросил Аллен, тоже присев за столик. Гостей не было, поэтому он мог позволить себе эту роскошь.       — Сначала было хреново, теперь лучше.       — Не идёт текст?       Рот Маслоу был занят сэндвичем и кофе, поэтому он просто утвердительно промычал в ответ.       — А знаешь, почему у тебя не получается?       — Не получалось, — поправил его Джеймс. — Сейчас я доем, разомну пальцы и напишу лучшую песню в своей карьере, вот увидишь!       Аллен засмеялся.       — Ну и почему же? — поинтересовался Маслоу, возвращаясь к вопросу друга. — Интересно послушать.       — Потому что ты пытаешься написать песню о том, чего сам давно не испытывал. Для хорошей песни нужна боль автора или исполнителя: ты представляешь и того, и другого в одном лице. Но в твоей жизни нет любовных драм, да что там — в ней даже обыкновенных свиданий нет, куда уж там до драм!       — Стой, я ведь был на двух свиданиях в прошлом месяце, — возразил Джеймс.       — Да, но обе девушки пригласили тебя первыми, а как ты себя повёл?       Маслоу растерянно пожал плечами.       — Ты не позвал ни одну из них на второе свидание, — ответил за друга Аллен, — а это, между прочим, золотое правило свиданий.       — Но мне было некогда, — попытался оправдаться Джеймс, — да и я как-то не подумал…       — Вот в этом и загвоздка. Ты даже не думаешь о том, чтобы вступить с кем-то в серьёзные отношения, и на это есть довольно веская причина: ты много работаешь, Джеймс, я бы даже сказал — до хрена.       — Да ну неправда…       — Ты даже сюда приехал пораньше, чтобы поработать.       Джеймс бросил взгляд на раскрытый «Макбук» и виновато улыбнулся.       — А ты, я смотрю, до хрена наблюдательный, — высказался он в ответ.       — Да нет, это вполне очевидный факт. Так вот, чтобы написать крутую песню, нужно пережить эмоциональный взрыв, желательно отрицательного характера. Либо вспомнить про свои последние отношения, начать убиваться и написать ещё одну крутую песню про вселенскую тоску.       — Либо иметь хорошее воображение, представить несуществующие отношения, пережить эмоциональный взрыв у себя в голове и тоже написать весьма не плохую песню, — возразил Маслоу с полуулыбкой на губах. — Не обязательно тратить время на человека, с которым в итоге всё равно ничего не выйдет.       Аллен засмеялся и поднял руки, демонстрируя этим, что сдаётся.       — Видно, тебя не переубедить, старый холостяк.       — Да, можно даже не пытаться.       — Ой, чувствуешь, чем пахнет? — спросил бариста, поведя носом.       — Нет, чем?       — Одиночеством.       Маслоу засмеялся и ударил друга в плечо.       — Заткнись, Аллен, то, что у меня никого нет, ещё не значит, что я одинок.       В это время в кофейню вошёл посетитель, и Аллен поднялся на ноги.       — Всё, Джеймс, отстань, мне работать пора!       — Я то же самое собирался сказать тебе, потому что ты, между прочим, первым отвлёк меня от работы.       Поздоровавшись с клиентом, Аллен захромал к стойке заказа. У него была особенность: парень хромал на правую ногу, и каждому новому знакомому на вопрос о причине травмы он рассказывал совершенно новую историю. По одной из версий, когда они с семьёй выбрались на пикник в лесу, на маленького девятилетнего Аллена напал койот и зубами повредил ему мышцу ноги. По другой — он сломал ногу в тринадцать лет, когда прыгал на батуте, и неправильно сросшиеся кости обеспечили ему хромающую походку. По третьей версии, травму он получил в глубоком детстве, так что сам не помнит, отчего и почему начал хромать. Какая именно версия была истинной и сказал ли он правду хотя бы раз — эти вопросы оставались неразрешёнными даже для самых близких его друзей и ближайшего друга — Джеймса, с которым они хорошо общались ещё со времён колледжа.       После разговора с Алленом в голове Джеймса словно что-то щёлкнуло. Не то чтобы он осознал, что его жизнь, лишённая романтических отношений, не имела смысла и ему срочно нужно было найти кого-нибудь; нет. В нём вдруг проснулось творчество. В голове завертелись мысли, непонятно откуда взялось вдохновение, и пальцы Джеймса торопливо забегали по клавиатуре, еле поспевая за полётом мыслей. Он мельком взглянул на часы. Должен успеть. До приезда парней оставалось, по меньшей мере, два часа.       Дерок Макдауэлл торопливо выводил маркером на доске странные закорючки, которые, по его словам, были цифрами, и попутно комментировал то, что писал.       — Чтобы найти решение, — говорил мужчина, с неприятным скрипом вырисовывая цифры, — вам достаточно представить этот пример в таком виде — мысленно или прямо в тетради, неважно. Скажем, три в степени «икс» равно девяти. «Икс» в данном случае и будет логарифмом. Его записываем уже в таком виде. — Маркер снова заскользил по гладкой поверхности доски, оставляя за собой яркий красный след. — Видите? — Дерок закрыл маркер и со стуком положил его на стол. — Логарифм девяти по основанию три равен двум. Это не такая уж трудная вещь, ага?       Он обернулся к классу и увидел лишь ряды бледных озадаченных лиц, во все глаза глядевших на него. Парень с четвёртого ряда (его звали Мик) неуверенно поднял руку.       — Да, Мик, у тебя какой-то вопрос по логарифмам? — бодро спросил учитель, кивнув головой.       — А можно уже идти, мистер Макдауэлл? — прозвучал слабый голос. — Урок уже кончился.       По классу прокатилась волна подавляемых смешков. Дерок отдёрнул рукав рубашки и с недоумением посмотрел на наручные часы.       — А у нас в школе что, чёрт побери, сломалась система звонков? — возмутился учитель и, взяв тряпку, начал стирать всё с доски. — Две минуты своего законного свободного времени потратил на вас, а мне за это кто-нибудь заплатит?       Как раз в эту секунду раздался оглушительный звон, и ученики вскочили со своих мест, чтобы идти домой. Дерок взял со стола ключ и бросил его Мику.       — Будь другом, Мик, открой дверь, — попросил мужчина, указав большим пальцем в сторону двери. — Только ключ мне верни обратно, а то знаю я вас, бездельников.       Когда последний ученик покинул класс, Дерок ослабил галстук, вздохнул и прошептал:       — Тупицы.       Он бросил беглый взгляд на стопку папок, которые ученики сдали ему сегодня утром, и снова посмотрел на часы. Затем он решил пойти работать в учительскую и, убрав папки с домашним заданием в свой портфель, отправился к коллегам.       В учительской находилось всего двое: миссис Джордан, которая вела испанский, и мистер Конноли, который преподавал английский. Может, его предположение и было предвзятым, надуманным, но Дероку всегда казалось, что учителя языковых предметов его, мягко говоря, недолюбливали. Возможно, их неприязнь шла из детства: учась в школе и хорошо дружа преимущественно с гуманитарными предметами, они хромали в точных науках, особенно в математике. И именно поэтому Дерок обожал портить их мнение о себе различными выходками и никогда не упускал возможности позлить их. Его поведение, соответственно, не лучшим образом влияло на отношение учителей этой категории к нему, и тогда его первоначальная догадка находила явное подтверждение на деле. И круг замыкался.       Вообще, по правде говоря, чувство юмора Дерока понимали и принимали далеко не все. В своих шутках он бывал жесток, излишне прямолинеен и груб, к тому же парень очень любил чёрный юмор, что, конечно, делало его в глазах многих безбожным негодяем и циником. Даже в кругу близких друзей Дерок редко находил понимание: над его жестокими шутками не смеялись, даже не посмеивались. Исключение составлял только его ближайший друг Логан, с которым они хорошо общались уже долгие годы, и схожее чувство юмора стало, возможно, одним из самых значимых факторов их сближения.       — Буэнос диас, мис колэгас, — поздоровался с ними Дерок, вращая ладонью в разные стороны в знак приветствия. — Есть будете? Там в холодильнике ещё осталась моя пицца, которой уже… ну, дня четыре есть точно.       Джордан и Конноли переглянулись и обменялись взглядами, в которых читалось явное неудовольствие.       — А сам ты почему ею не угостишься? — довольно равнодушно поинтересовался Конноли, не отвлекаясь от работы.       — Да я бы с удовольствием, просто у меня аллергия на плесень.       — Лучше на доску посмотри, умник, — сказала миссис Джордан, пропустив мимо ушей очередную дурацкую выходку молодого учителя, — у тебя там две задачи с самого утра висят.       В учительской висела большая пробковая доска, условно поделённая на двадцать шесть секторов. Каждый сектор носил имя одного учителя, и ежедневно по необходимости директор, его замы или коллеги прикрепляли под этими именами стикеры с текущими срочными задачами. И педагоги, каждый день приходя в учительскую, сразу могли видеть, какие дела не терпели отлагательств, а какие можно было выполнить и попозже.       Дерок подошёл к доске и увидел, что под его именем были прикреплены два стикера. Один гласил, что в следующем месяце в Нью-Йорке состоится съезд учителей математики и что Дероку необходимо было заполнить заявку на участие до завтрашнего вечера. Второй стикер сообщал, что ему нужно было зайти к директору. Эта задача предвещала мало хорошего, поэтому Дерок грубо ругнулся и покачал головой. Конноли и Джордан снова переглянулись, на этот раз обменявшись злорадными взглядами: они, конечно, прочитали надпись на его стикере и уже знали, что директор вызывал Макдауэлла к себе.       — Если кто-то будет меня спрашивать, — начал Дерок, смяв стикер, — скажите, что я у Галлахера, пусть подождут.       — А может, лучше сказать, чтобы тебя не ждали, потому что ты здесь больше не работаешь? — тем же равнодушным тоном парировал Конноли, и миссис Джордан негромко прыснула.       — О, мистер Конноли, да вашими шутками можно бриться, — бросил Дерок, шагая к двери, — они гораздо острее моей бритвы.       В дверях Дерок столкнулся с мисс Бэтти Хортон — она тоже была учителем математики, и, признаться, эта девушка была единственным учителем в школе, которого шутки Дерока и его жестокая прямолинейность обходили стороной. В отсутствие Бэтти коллеги часто подшучивали над ним, намекая на его неравнодушное отношение к девушке, но Дерок, всегда сохранявший железное самообладание, отвечал, что Бэтти казалась ему самым умным человеком в этой школе (после него самого, конечно же), а потому не заслуживавшей его странных шутливых пререканий.       — О, мисс Хортон, моё почтение, — вежливо произнёс Дерок, замерев перед дверью и сняв с головы воображаемую шляпу. — Прошу, проходите, но смотрите не порежьтесь: мистер Конноли снова вздумал разбрасываться своими шуточками.       Бэтти засмеялась и, кивнув головой, вошла в учительскую. А Дерок, наоборот, поспешил оттуда выйти. Хотя ему действительно было приятно общаться с Бэтти и она действительно казалась ему умной и интересной, он всё же избегал долгого общения с ней и уж тем более — длительного нахождения с ней в одном помещении. В такие моменты он чувствовал, что между ними сквозило тяжёлой неловкостью. И дело было не в наличии у него чувств к этой девушке: дело было в её невысказанных ожиданиях. Они оба знали, что чуть ли не вся школа (причём как их ученики, так и коллеги) заочно «свела» их и уже чуть ли не поженила, хотя их общение всегда было довольно сдержанным и строго деловым. Кроме того, всем также было известно, что и Дерок, и Бэтти на данный момент не состояли в отношениях, а потому все словно ожидали, что Дерок со дня на день должен был предложить ей встречаться. Ему казалось, что этого ждала и сама Бэтти: она никогда не начинала с ним разговор первая, даже редко первой здоровалась и любила подолгу задерживать на нём взгляд после того, как заканчивала ту или иную свою реплику. И Дерока это злило. Что из всего этого казалось людям достаточным основанием для того, чтобы они с Бэтти вступили в отношения? То, что они оба были молоды и красивы? То, что они оба преподавали математику? То, что они оба на данный момент были свободны? И что? Это ни о чём не говорило. Будь это необходимым и достаточным условием завязывания романтических отношений, половина населения Земли уже давно встречалась бы с другой её половиной.       Итак, Дерок вышел из учительской и прямиком направился к кабинету директора школы — мистера Галлахера.       — У себя? — задал он короткий вопрос секретарю, войдя в приёмную.       — Да, — ответила ему Джуди Форрест, только в прошлом году окончившая эту школу и работавшая секретарём директора уже несколько месяцев. — Мистер Галлахер ждёт вас.       Дерок кивнул и, пройдя приёмную, без стука вошёл к директору.       — Добрый день, мистер Галлахер, — произнёс молодой учитель и, закрыв за собой дверь, сел на стул напротив начальника. — Хотели меня видеть?       — День добрый, мистер Макдауэлл, да, да, был у меня к вам один разговор…       Дерок сидел ровно и смотрел на Галлахера совершенно невозмутимо, хотя у самого внутри кипела… злость. Да, он не испытывал страха, который обычно испытывали служащие перед руководством, напротив: он чувствовал себя выше всего того, о чём Галлахер собирался говорить с ним, его дико раздражала важность лица этого старика и его неискренне учтивый тон.       Галлахер сдвинул свои очки на переносицу и посмотрел поверх них на Дерока.       — Я буду краток, — произнёс директор, важно нахмурившись, — и скажу безо всяких церемоний. Было бы лучше, если бы вы, мистер Макдауэлл, вели себя более сдержанно при учениках и уж тем более — воздерживались при них от сквернословия.       В ответ на эту вежливую просьбу, которая больше звучала как распоряжение, Дерок лишь усмехнулся и продолжил смотреть на директора как ни в чём не бывало. Ему было интересно, что ещё мог сказать ему Галлахер.       — Это мешает учебному процессу, — продолжал мужчина, видя, что собеседник не собирается отвечать ему, — а панибратские отношения с учениками просто не допустимы в стенах моей школы…       — Кто вам пожаловался? — прервал директора Дерок, неотрывно глядя на собеседника. — О, наверняка Донна Миддлтон? Я довольно внимательно наблюдал за ней в течение урока и заметил, что она была недружелюбно ко мне настроена.       — Не имеет значения, кто рассказал мне об этом, — уклонился от ответа Галлахер, — я обещал этому ученику сохранить его имя в секрете. А моё слово весьма ценно, о чём знают все ученики и ваши коллеги тоже. Возвращаясь к теме разговора, я бы очень хотел, чтобы и каждое ваше слово имело большой вес и значимость, а не произносилось просто так, не вырывалось случайно и уж тем более — не вытягивало наружу всю гнусную порочность человеческой натуры.       — Да, но что, если я скажу, что моё отношение к ученикам — это часть моего педагогического подхода и своего рода философия? Дети выдают лучшие результаты, когда видят, что к ним относятся как к людям, а не как к тупоголовым, ни на что не способным сосункам. Они предельно чувствительны и улавливают даже малейшие изменения тона учителя или иное движение его глаз.       Галлахер обречённо вздохнул, словно разговаривал с потерянным человеком и понимал, что помочь ему уже невозможно. Он покачал головой и сказал:       — Но между тем, чтобы относиться к ученикам как к людям, и тем, чтобы относиться к ним как к своим друзьям-ровесникам, существует огромная разница. Я лишь прошу вас соблюдать в отношении с ними дистанцию и убрать из своего лексикона матерные слова.       — Да я даже при них никогда не матерился, — возмутился Дерок. — А фразы типа «твою мать», «чёрт побери», «ни хрена подобного» — это далеко не мат. Вы хоть раз слышали, о чём и как они разговаривают в коридорах на переменах?       — Даже те фразы, которые вы только что озвучили, — выразительно произнёс Галлахер с видом глубоко оскорблённого человека, — отныне под строгим запретом для вас. Вне школы ругайтесь и сквернословьте сколько вашей душе будет угодно, но в её стенах будьте добры соблюдать кодекс. И это моё последнее предупреждение вам. Если я ещё раз узнаю, что ученики жалуются на вашу… чересчур открытую манеру поведения, мне придётся принять крайние меры. Мы договорились, мистер Макдауэлл?       Дерок смерил его недовольным взглядом, но всё же сумел выжать из себя доброжелательную улыбку.       — Договорились, сэр, — ответил Дерок, вставая. — Я глубоко уважаю вас и принял все ваши слова к сведению. Больше ученики не услышат от меня ни одного ругательного слова. Я могу идти?       — Да.       — Тогда всего доброго.       — Всего доброго, мистер Макдауэлл! Очень рад, что вы меня услышали.       Молодой учитель вышел из кабинета директора с наклеенной на лицо улыбкой, но стоило двери позади него захлопнуться, как он разразился негромкими, но отчётливо слышными ругательствами:       — Охрененно тупая херня, твою мать! Не сквернословьте при учениках! Да если мне послушать, какими словечками они перебрасываются друг с другом, то даже мои чёртовы уши свернутся в трубочку!       Дерок бросил рассерженный взгляд в сторону и увидел секретаршу Джуди, смотревшую на него во все глаза.       — Ты уже здесь не учишься, — как бы успокаивая девушку, сказал он, — а я пообещал не выражаться только при учениках. — Он зашагал к выходу, но потом остановился и снова посмотрел на Джуди. — Но если что, ты всего этого не слышала, поняла?       Девушка улыбнулась одними глазами и ответила:       — Мои чёртовы уши ни хрена не слышали, мистер Макдауэлл.       Дерок захохотал, сразу же изменившись в лице, и вышел из приёмной.       В учительской он прежде всего решил заполнить заявку на участие в съезде учителей математики; они сделали это вместе с Бэтти, ведь она тоже была учителем математики и её тоже пригласили на съезд в Нью-Йорк. Потом девушка ушла («Слава богу», — с облегчением подумалось Дероку), и он принялся за проверку домашних заданий, которые ученики сдали ему сегодня утром. Но работа как-то не шла. Дерок то и дело отвлекался на различные бессмысленные вещи, ходил в кухню налить себе чаю и чуть ли не ежеминутно поглядывал на часы. До официального окончания его рабочего дня оставалось полтора часа, потом час, потом три четверти часа…       — Всё, рабочий день, мать его, окончен! — радостно воскликнул парень, захлопнув недавно взятую папку и даже не проверив задание до конца. — Аревидерчи, коллеги и вся недоделанная работа, увидимся с вами в понедельник, если доживу!       Он не имел обыкновения брать недоделанную работу на дом, а потому парень взялся за свой почти пустой портфель, повесил на руку тёмно-синий пиджак и налегке зашагал в сторону выхода. На парковке он без труда отыскал свой «нисан» и, заведя мотор, ещё раз для чего-то посмотрел на часы. Если ехать медленно, не торопясь, то к семи вечера он как раз доберётся до кофейни.       Алекса ПенаВега перебирала свою одежду в гардеробной, решая, что из этого можно оставить, а от чего уже пора избавиться. Хотя муж не давал ей на то своего согласия, она всё же решила заодно разобраться и с его вещами, ведь добрую их половину он уже давно не носил и вряд ли собирался когда-нибудь надевать.       Сняв с вешалки старый пиджак мужа, Алекса тряхнула его, чтобы немного сбить пыль, и услышала, как нечто гремящее упало на пол. Наклонившись, девушка подняла выпавший из кармана пиджака пузырёк и поднесла его к глазам. Это был небольшой пластиковый сосуд, примерно на четверть наполненный белыми таблетками непонятного действия и назначения. Ни рецепта, ни этикетки не было, так что названия девушка выяснить не смогла.       Откинув волосы со лба, Алекса с протяжным вздохом села на тумбочку. Её сосредоточенный взгляд ни на минуту не отрывался от таблеток, а лицо выражало отчаянную тоску, будто мир, в который она до этого свято верила, только что рухнул.       Алекса бросила взгляд на открытую дверь, ведущую в спальню, из которой временами доносился тихий голос мужа: он проводил совещание по видеосвязи и был недоступен для разговора с ней. Оставалось ещё примерно полчаса до конца совещания, а это означало, что у неё было немного времени для размышлений.       Что ей сделать? Пойти и прямо спросить, что это за таблетки? И что же это даст? Даже если эти таблетки он приобрёл для тех самых целей, о которых она думает, он всё равно начнёт упираться, всё отрицать, что-нибудь придумает и в итоге выставит виноватой её: мол, как она могла о нём такое подумать… Видимо, придётся либо положить таблетки на место, либо выкинуть их вместе с этим чёртовым пиджаком, который, если честно, никогда Карлосу не шёл. Да, наверное, всё-таки второй вариант. Заодно можно будет проверить, как изменится реакция её мужа, когда он обнаружит пропажу…       Алекса сначала так и сделала: убрала выпавший пузырёк в карман пиджака, бросила тот в стопку вещей, которым суждено было отправиться на свалку, и продолжила заниматься тем, чем занималась минуту назад. Но мысли её прочно были привязаны к этому пиджаку, к этим таблеткам, и девушка поняла, что не сможет терпеливо дождаться момента, когда Карлос сам обнаружит пропажу и решит заговорить с ней об этом. Нет, нет, молчать всё это время будет невыносимо. Лучше разобраться с этим раз и навсегда, так будет спокойнее. Лучше обсудить это с ним и показать, что ей не всё равно. Не хотелось бы, чтобы всё вышло как с Аделин. Не хотелось бы снова пережить нечто подобное…       Когда совещание Карлоса кончилось, он сам пришёл к жене в гардеробную, с усталой улыбкой на лице снимая галстук. Она сидела на опустевшей полке для обуви, зажав в руке найденный ею пузырёк.       — Ну, всё, деловая часть дня оставлена за плечами, — сказал он, сладко потянувшись, — впереди чуть более приятная его часть. — Взгляд парня упал на кучу вещей, лежавших на полу, и его брови подпрыгнули вверх. — Ого, смотрю, ты основательно подошла к вопросу разбора вещей! Собираешься распрощаться со всем этим?       Алекса пропустила мимо ушей его вопрос: её мысли были заняты другим. Девушка поднялась на ноги и, показав мужу пузырёк с таблетками, посмотрела ему в глаза как можно мягче и нежнее. Если бы его взгляд и изменился, хотя бы на сотую долю секунды, она должна была это видеть.       — Это что? — не понял Карлос, с весёлым недоумением глядя на супругу.       — Я не знаю. Я нашла это в твоём пиджаке и тоже хотела спросить, что это.       Он взял из её рук пузырёк и с любопытством принялся его рассматривать. Алекса наблюдала за каждым его движением и дрожала внутри от напряжения.       — Хм, не подписаны, — заключил Карлос, пожав плечами, — видимо, этикетка оторвалась или…       — Так что это за таблетки? — оборвала супруга Алекса.       — Не знаю, милая, — добродушно засмеялся парень и покачал головой, — почему это так беспокоит тебя?       — Будто ты сам не понимаешь почему…       Весь задор ушёл с лица Карлоса, и глаза его заметно потускнели.       — Это из-за Аделин? — почти шёпотом спросил он.       Алекса кивнула.       — Ты подумала, что я смог бы…       Он не договорил и с недоумением покачал головой.       — Пойми меня правильно, Карлос, — взмолилась девушка, — я испугалась. Я сначала не хотела тебя ни о чём спрашивать, но потом столько всего передумала… и просто решила перестраховаться…       Между ними повисло молчание, которое обоим хотелось и не хотелось нарушить.       — У меня даже нет и никогда не было повода, — горько усмехнулся Карлос, раскручивая и закручивая крышку пузырька. — Какая ужасная глупость…       — Я знаю, знаю, просто… Ты никогда не можешь знать наверняка. Для всех нас Аделин тоже казалась счастливой и за всё благодарной жизни, но… Сам знаешь. Тем более ваша семейная связь, гены… Не обижайся, Карлос я просто хотела проверить, всё ли в порядке.       В это мгновение он силой заставил себя избавиться от всех негативных мыслей и абсолютно искренне улыбнулся жене.       — Всё правда в порядке, любовь моя, — сказал он, обняв Алексу и поцеловав её. — Я бы ни за что с тобой так не поступил. Но спасибо, что ты решила поговорить об этом…       — А тебе спасибо, что не разозлился. — Они простояли в обнимку, молча, несколько минут. — Наверное, нам стоит чуть больше разговаривать об этом.       — Пожалуй, ты права.       Они вместе разложили вещи по пакетам и вынесли их в прихожую, а таблетки Карлос своей рукой выбросил в мусорное ведро. Потом он переоделся к ужину и, выйдя в гостиную, где Алекса уже читала книгу, сказал:       — Знаешь, я, кажется, понял, что это были за таблетки… Наверное, это антидепрессанты, которые мне прописал врач полтора года назад, после похорон. Я помню, что не допил курс: видимо, как-то положил их в карман пиджака и просто забыл о них...       — Возможно, это были и они, — улыбнулась девушка, кивнув. — Молодец, что вспомнил.       Карлос надел на руку часы и попросил жену застегнуть их, потому что сам мог возиться с браслетом очень долго.       — Я еду в кофейню, — сказал он, наблюдая за действиями супруги, — сегодня встречаемся с парнями. Не хочешь с нами?       — Хочу, но не могу, — покачала головой Алекса. Раздался щелчок застегнувшегося браслета, и она убрала руки от часов. — Мне через два часа надо быть в бизнес-центре, будут переговоры по поводу съёмок фильма, а потом я хотела заехать в мебельный, присмотреть новые стулья в столовую.       — Хорошо, — улыбнулся Карлос и, наклонившись, быстро поцеловал супругу. — Тогда я поехал. Передам парням от тебя привет.       — Передай.       Когда он ушёл, Алекса пошла на кухню, достала из мусорного ведра пузырёк с лекарствами и все до одной таблетки смыла в раковину. Только после этого она почувствовала, что тот их разговор действительно был окончен, а тема — закрыта.       — Коллин, ты слышал, что я только что сказала?       Коллин Томпсон, невысокий брюнет с мягкими, плавными чертами лица, тряхнул головой, словно очнувшись от забытья, и посмотрел на однокурсницу своими большими карими глазами. Этот взгляд мог бы быть по-детски наивным и беспомощно-милым, если бы не выражал такую бездонную печаль. Тоску из его взгляда, казалось, можно было без устали черпать ложками, но она всё равно из него никуда не денется…       — Нет, а что ты сказала? — переспросил Коллин, разозлившись на себя за то, что снова слишком крепко задумался и ушёл в свой собственный мирок, тогда как его участие требовалось в этом, реальном мире.       Лили вздохнула несколько раздражённо и обменялась неоднозначными взглядами с двумя другими членами проектной группы — Сетом и Кейт.       — Я предложила, — терпеливо принялась повторять Лили, — рассчитать эффективность инвестиций четырьмя разными способами: по одному методу на каждого из нас. И потом свести результаты в одну таблицу, сравнить их и заодно дать оценку использованным методам.       — Поддерживаю идею, — с участием закивал Коллин и посмотрел на тетрадь, лежавшую перед Лили. Та была вся исписана формулами и какими-то алгоритмами, так что парень задался вопросом: как много он пропустил?..       — Коллин, я, конечно, всё понимаю, — присоединилась к разговору Кейт, положив обе руки на стол. По её взгляду можно было судить, что она действительно всё понимала, — но у нас совместный проект по экономике, который мне очень не хотелось бы завалить. Поэтому попрошу от тебя немного внимания и участия в нём.       — Да, знаю, я слишком много отвлекаюсь… Простите. Постараюсь больше такого не допустить. Я весь внимание. Я весь ваш.       — Спасибо. — Кейт посмотрела на часы и слегка прищурилась, в уме высчитывая время. — Так, мне надо быть на тренировке через сорок минут, поэтому предлагаю в темпе набросать тезисы проекта и начать анализ рынка, а за остальное возьмёмся в понедельник. Согласны?       — Да, — в один голос отозвалась вся проектная группа.       До окончания их совместной работы Коллин, как и обещал, больше не отвлекался на посторонние мысли.       Когда с работой по проекту было покончено, Коллин в одиночестве вышел из университета и достал телефон, чтобы посмотреть, сколько времени. Но на время он даже не обратил внимания, так как увидел непрочитанное сообщение от Кендалла: тот предлагал заехать за ним после занятий, чтобы вместе отправиться в кофейню.       Парень поставил телефон на блокировку и спрятал его в карман. Честно говоря, ему и самому хотелось спрятаться от всего: от учёбы, этого идиотского проекта и даже от близких друзей. Отвечать на сообщение Кендалла у него не было никакого желания, но это нужно было сделать хотя бы ради приличия.       Коллин перешёл дорогу и, вздохнув, снова достал телефон. Он открыл мессенджер и начал набирать сообщение следующего содержания: «Спасибо, не нужно. Думаю, я задержусь, и поэтому…»       Покачав головой, он стёр всё написанное. Наверное, давно пора отказаться от стратегии избегания и начать принимать жизнь такой, какая она есть. Коллин ещё какое-то время задумчиво смотрел на фото Кендалла, а потом быстро набрал «Я уже освободился, буду ждать тебя у универа» и так же быстро отправил сообщение.       В их компании друзей Коллин Томпсон был самым молодым: ему недавно исполнилось двадцать четыре. Возможно, именно в силу его возраста, а также из-за мягкости его характера остальные парни относились к Коллину если не как к сыну, то, по крайней мере, как к младшему брату. Кендалл, например, довольно часто заезжал за ним после занятий, Джозеф иногда заносил ему еду (потому что они жили рядом и были практически соседями), да и все остальные, в общем, редко оставались в стороне. Можно было заметить, что парни даже разговаривали с Коллином несколько иным тоном, более мягким; смягчался и Дерок, который обычно не был мягок даже с противоположным полом, что уж говорить про мужчин. Внимательное отношение парней к Коллину особо обострилось в последние полтора года, на то были свои причины. Но за эти же полтора года отношение одного из парней к Томпсону изменилось не в лучшую сторону. Это было очевидно, и это заметили все, но никто из компании не решался говорить об этом вслух…       Кендалл не заставил себя долго ждать. Уже через минут пятнадцать его большая белая «хонда» остановилась у указателя, рядом с которым стоял Коллин, и послышался двойной сигнал. Коллин приподнял уголки губ и обошёл автомобиль сзади, намереваясь сесть вперёд, но успел заметить, что на переднем пассажирском сиденье уже кто-то был. Сердце у парня отчего-то сжалось, и он, поджав губы, открыл заднюю дверцу.       — Привет, Коллин! — весело поздоровался с другом Кендалл. — Извини, что не предупредил, что буду не один, но я уже везу Мику домой.       Когда Коллин сел в машину и закрыл за собой дверцу, девушка, сидевшая впереди, обернулась и с улыбкой поздоровалась с парнем. Это была Микаэла Вон Туркович, или просто Мика, как её все называли. Коллин попытался улыбнуться ей в ответ и кивнул в знак приветствия.       — Мы едем со свидания, — пояснил Шмидт, пропустив проехавшую мимо «тойоту» и вывернул руль влево. Потом он усмехнулся и добавил: — Ну, с так называемого.       — Где были? — глядя в окно, поинтересовался юноша без всякого участия в голосе.       — В «Севентис». Там открытая веранда, всё прекрасно видно, тем и лучше для нас.       Выражение лица Коллина стало равнодушным: он словно отключил все свои чувства и перестал существовать во внешнем мире. Его мысли стали центром вселенной, и ничто в мире, кроме его размышлений, не было важным или хоть сколь-нибудь значимым. Иногда Коллин слышал, что Кендалл и Мика о чём-то говорили между собой, но для него это было скорее неясное бормотание, чем разговор. У них не было нормальных отношений, а потому и не могло быть нормального диалога. Все их взгляды, реплики, прикосновения казались бутафорскими и вымученными. Это были не отношения, не любовь — так, только насмешка над любовью…       — Пока, Коллин, рада была увидеться!       Эта фраза и последующий за ней хлопок дверью заставили Коллина подняться с глубины его мыслей и вернуться в салон «хонды». Парень в недоумении огляделся, будто только проснулся, и понял, что в автомобиле они с Кендаллом остались вдвоём. Мика только что вышла и, кажется, попрощалась с ним, а он промолчал как идиот и ничего не ответил…       — Я тоже, — растерянно обронил Коллин, хотя и понимал, что ответ прозвучал уже некстати.       — Перебирайся вперёд, дружище, — сказал Кендалл, глядя на друга через зеркало. — Теперь переднее сиденье свободно.       Несколько секунд Коллин молчал и потом, после раздумий, тихо ответил:       — Спасибо, я, пожалуй, останусь здесь.       Шмидт устало вздохнул и, повернувшись, внимательно посмотрел парню в глаза.       — Зачем ты строишь стену между нами, Коллин? — непонимающе спросил он. — Я не понимаю. Ты долго не отвечаешь на мои сообщения, толком со мной не разговариваешь, а теперь ещё не хочешь пересесть поближе. Просто я иногда думаю… Это всё из-за того, как я тогда тебе ответил, да?       Коллин побледнел и поджал губы.       — Нет. И ты ведь сам предложил больше не возвращаться к тому разговору, зачем ты снова это делаешь?       — Не знаю… Извини. Но у меня нет других предположений и догадок, почему ты так холоден со мной.       Шмидт помолчал, видимо, ожидая, что Коллин даст ответ на его не прозвучавший вопрос, но тот упрямо молчал. И тогда Кендаллу пришлось взять их разговор в свои руки.       — Это как-то связано с Аделин?       У Коллина заныло где-то в груди от упоминания этого имени, и он мысленно начал сокрушаться, что всё же позволил Кендаллу подвезти его.       — Нет, — сделав усилие, ответил юноша. — И твои догадки, Кендалл, делают только хуже…       — Тогда будь добр, сам скажи мне, почему ты так ведёшь себя со мной, пока я своими догадками не вытащил на свет божий всех монстров из твоей души.       Коллин отчуждённо смотрел перед собой и, казалось, даже не дышал от сковавшего его напряжения. Затем он перевёл на Кендалла хмурый взгляд и сказал:       — Мика мне нравится гораздо больше, чем Аманда.       Шмидт отреагировал на его реплику довольно спокойно. Парни ни разу не обсуждали эту тему, однако Кендаллу давно начало казаться, что Коллину не нравилась Аманда, как не нравились и его, Кендалла, отношения с Микой. По правде говоря, он замечал, что это не нравилось и остальным парням из их компании, однако сейчас, именно в данный момент, чувства Коллина беспокоили Кендалла больше чувств остальных.       — Да? — хмыкнул Шмидт, видя, что друг снова замолчал.       — Да. И ещё мне не нравится то, как ты поступаешь с Микой…       — Я так с ней не поступаю, — оборвал Кендалл парня, — и она не поступает так со мной. Мы решились на такие отношения по обоюдному согласию, поэтому говорить, что кто-то впутал в это другого, абсолютно неуместно.       Коллин беспомощно смотрел на Шмидта. Его перебили, и ему больше не хотелось начинать диалог.       — Мика и мне очень нравится, — продолжал Кендалл, желая заполнить возникшую паузу, — она клёвая, но она… не создана для меня. Мы разные с ней. Понимаешь? Это может казаться сложным, если вдумываться, но на деле всё очень и очень просто.       Коллин уже как будто не слушал. Он не смотрел на собеседника, а рассматривал людей за окном, проходивших рядом с припаркованной у многоэтажного дома «хондой». Хотя он сам вывел разговор на эту тему, обсуждать всё это ему уже не хотелось. Он понимал, что Кендалл не хочет его слушать, а если всё же и выслушает, то точно с ним не согласиться.       — Чем тебе не нравится Аманда? — пытался продолжить разговор Кендалл.       Коллин помолчал немного, подбирая слова.       — Она чем-то напоминает людей из твоего прошлого. Мне всегда некомфортно находиться рядом с ней, как будто в ней есть какой-то подвох, затаённая опасность… Мне кажется, что она способна вернуть тебя на ту скользкую дорожку, и если ты снова упадёшь, то подняться будет очень и очень трудно.       Шмидт смотрел на друга с такой улыбкой, словно он слушал полный бред и должен был делать вид, что этот бред — великая истина.       — Могу понять твои опасения, Коллин, — медленно кивнул парень, — но всё же не стоит так думать об Аманде. Я уже сотню раз говорил, что прошлое оставлено в прошлом, и я таких ошибок больше не повторю.       Словом, они так и не договорились, и каждый остался при своём мнении. Но после разговора Коллин всё же перебрался на переднее сиденье, и Кендалл посчитал это маленьким примирением.       «Хонда» остановилась у небольшого здания с вывеской «Конверсейшн», и Кендалл с Коллином вышли из автомобиля. Они поднялись по ступенькам и открыли дверь, несмотря на то, что на ней висела табличка «Закрыто». Закрыто было для всех, кроме восьми людей, договорившихся встретиться в этом месте ровно в это время.       — Я же говорил, — сказал Дерок, увидев парней, и приподнялся, чтобы пожать им руки в знак приветствия, — я же говорил, что Логан приедет позже всех. Вечный опоздун. Не удивлюсь, если он вообще забыл, что мы договаривались встретиться сегодня.       В кофейне, как можно было понять, уже собрались все, кроме Логана. Кендалл с широкой улыбкой на лице здоровался с друзьями и хохотал в ответ на их короткие приветственные реплики. Коллин же, словно в противовес ему, пожимал друзьям руки с весьма сдержанной улыбкой, молчаливо кивал и вообще держался отстранённо. Меланхолия стала вечным спутником его взгляда, выражения лица, поведения и манер. Со стороны он казался именно задумчивым, сосредоточенным, но не сердитым. Последним Коллин поздоровался с Карлосом, и, когда их руки соприкоснулись, полуулыбка на губах Коллина стала натянутой, а взгляд ПенаВега сделался жестковатым, хотя тот не переставал улыбаться. Парни как можно скорее завершили эту и без того короткую церемонию приветствия, желая отделаться друг от друга, и расселись по разным концам длинного стола. Все остальные, хотя и не смотрели на них, всё же почувствовали небольшое напряжение, но постарались сразу же его развеять.       — Джозеф, вот скажи мне, — снова заговорил Дерок, поворачиваясь к сидящему рядом Джозефу, — скажи мне как учёный учёному, если разница в возрасте у пары составляет минимум четырнадцать лет, при условии наличия супруга минимум у одного человека из этой пары, то какова вероятность скорого (и весьма трагичного) окончания их романа?       Джозеф улыбнулся, поняв, о чём говорил Дерок, и пожал плечами:       — Вероятность и статистика — это больше по твоей части, кандидат технических наук. Я же — вечный раб медицины и биологии, поэтому на твой вопрос у меня нет точного ответа. Зато могу рассказать, какова вероятность скорого возникновения серьёзных проблем с сердечно-сосудистой системой у мужчины около тридцати лет, который ведёт сидячий образ жизни и выпивает минимум литр пива каждую неделю.       Джозеф кивнул в сторону бутылки, которую Дерок держал в руках, и тот, засмеявшись, сделал глоток.       — Остроумно, док, — похвалил он друга. — Но лучше держи свои знания при себе, ведь они не принесут пользы бессердечному мужчине около тридцати лет, который уж точно не перестанет пить пиво по пятницам.       — Это ты сам себя окрестил бессердечным? — осведомился Джеймс, который, в отличие от Дерока, пил кофе. И уже третью чашку за вечер.       — Я? Нет-нет. Просто повторяю за окружающими.       — О, правильно делаешь, — поддержал беседу Аллен. — Окружающие херни не скажут.       Общий разговор начал уходить в другое русло, но спустя несколько минут Дерок снова вернулся к оставленной теме.       — Нет, а если серьёзно, — начал он, вновь обращаясь к Джозефу, — как поживает твоя миссис? И на что сейчас похожи ваши отношения?       Док несколько замялся: он не любил обсуждать эту тему с кем бы то ни было, и особенно с Дероком. Он всегда, всегда находил повод для жестокой шутки, и Джозефу приходилось смеяться над ними. Во-первых, потому что Дерок не мог остановиться, если его шутка «не заходила» в массы, и начинал шутить ещё больше и ещё глупее. Во-вторых, потому что самоирония была для Джозефа чем-то вроде отдушины и поводом посмотреть на их с Сарой отношения немного проще и расслабленнее, ведь временами размышления об исходе этих отношений попросту загоняли его в тупик.       — Между нами всё, как и прежде, — ответил док, с улыбкой глядя на собеседника. Все остальные тоже слушали его, и это слегка напрягало. — Мы точно так же видимся, общаемся…       — … спим вместе, — вставил слово Дерок.       — Да, и это тоже, — с едва уловимым раздражением кивнул Джозеф. — Чёрт, всё как обычно. Состояние её мужа такое же, как и два года назад, и она начинает думать, что он уже никогда не вернётся к жизни.       — А ты как думаешь, это возможно? — поинтересовался Карлос.       — Не знаю. Трудно сказать. Он может очнуться только через пять лет, а может открыть глаза раньше, чем я успею закончить это предложение. Всё может быть. Но надежды в любом случае оставлять не стоит.       — Надежды? — изумлённо переспросил Дерок, которого уже порядком развезло. — Так тебе нужно лелеять другие надежды — на то, чтобы он отдал богу душу как можно скорее!       — Мне нет разницы, если честно, — пожал плечами Джозеф, — будь он мёртв или по-прежнему в коме — для меня в этом есть разница только в биологическом смысле.       — Значит, у вас с миссис всё хорошо, — сделал вывод Дерок, откинувшись на спинку дивана. — Ну, ладно... Просто сегодня год, как умер мой дедушка, и бабуля уже сняла вдовий траур. Хотел дать тебе её номер телефона: может, что и срослось бы…       Все присутствующие посмеялись над этой шуткой, включая и самого Джозефа. Он хотел дать Дероку нашутиться на эту тему сейчас, чтобы весь оставшийся вечер тот его больше не трогал.       — Дедулю, кстати, тоже звали Джозефом, — добавил Дерок, — так что бабуле даже заново привыкать не пришлось бы.       Новый взрыв хохота вновь наполнил звуками кофейню, и в это же мгновение раздался раскат грома.       — Это божья кара, Дерок! — шутливым нравоучительным тоном произнёс Кендалл. — Нельзя шутить по-чёрному, тем более над почившим дедушкой!       — Божья кара, о чём ты? — осведомился Дерок. — Это мой дед на том свете хохочет, ему тоже приходились по душе мои шутки.       На какое-то время над столом занялось многоголосье разговоров, и в помещении слышалось лишь неясное бормотание семи голосов. Но звук колокольчика над дверью разом погасил это бормотание и заставил всех присутствующих посмотреть в сторону двери.       Логан, сунув руки в карманы, стоял посреди кофейни, одетый в чёрную намокшую толстовку, с надвинутым почти до самых глаз капюшоном, и угрюмо смотрел на присутствующих. Небо, затянутое тучами, и не включённый свет в кофейне придавали лицу Хендерсона нездоровый бледный оттенок, а тёмные круги под глазами в этом неверном свете обозначились весьма чётко.       — Я слышал, сегодня из окружной тюрьмы маньяк сбежал, — вставил Дерок в наступившей тишине, — никто его случайно не видел?       — Очень смешно, — раздражённо бросил Логан и снял с головы капюшон.       — Нет, правда, ты чего так выглядишь? — спросил Аллен, встав с места, и, прихрамывая, подошёл к другу.       — Неудачный день выдался, вот чего.       Логан стащил с себя мокрую толстовку, под которой оказалась чёрного же цвета футболка (тоже насквозь мокрая), и они с Алленом пожали друг другу руки.       — Кофе будешь? — предложил тот на правах бариста.       — Да. Я за чашку американо готов душу отдать.       Аллен, усмехнувшись, бросил вопросительный взгляд в сторону Карлоса.       — Карлос, мы души принимаем?       — Сегодня нет, — отозвался владелец кофейни и, подойдя к вновь прибывшему другу, тоже пожал ему руку. — Но если тебе, Логан, больше нечего предложить, то так уж и быть: сегодня кофе за счёт заведения.       — Эй, а я заплатил за все три чашки, которые выпил до этого, — возмутился Джеймс, рядом с которым стояла уже опустевшая третья чашка.       — Так тебе кроме денег и предложить нам нечего, — ответил ему Аллен, хромая к своему рабочему месту, — ты ведь уже отдал душу работе.       Пожав руки и всем остальным присутствующим, Логан сел между Карлосом и Джозефом и с облегчением выдохнул, словно только что вернулся из долгого путешествия.       — И где тебя носило всё это время? — поинтересовался Кендалл. — Мы уже хотели ставки делать, насколько ты опоздаешь.       — Ну, у меня была Эми, — начал объяснять парень, глядя на свои руки, испачканные краской, — я рисовал её. Потом мы поссорились, она уехала, я пошёл в мастерскую, начал вносить коррективы в предыдущие работы, не заметил, как прошло время, поздно выехал, попал сначала в пробку, потом — под дождь... В итоге я злой и хочу кофе.       Он решил скрыть от друзей тот факт, что планируемый портрет Эми в конечном счёте стал портретом Аде… Нет, об этом совсем не хотелось говорить, да и вряд ли это уточнение сделало бы кому-нибудь из них приятно...       Аллен принёс ему кофе. Логан поблагодарил друга и сразу же сделал обжигающий глоток. Но он не почувствовал боли от горячего: ему, напротив, стало легче и приятнее.       — А что у вас нового? — спросил Логан у друзей, несколько повеселев. — А то вы, небось, до моего прихода только и делали, что меня обсуждали.       — Нет, почему же, — возразил Дерок. — Мы успели поговорить о работе Джеймса, планах Карлоса и о потенциальных отношениях Джозефа с моей бабушкой.       — Да уж, видимо, меня долго не было, — подытожил Хендерсон, наблюдая за поведением Дерока, — тебя уже порядком развезло, мой друг. Ты за рулём?       — Да, но это не страшно. Перед тем, как ехать, я выпью тройной эспрессо и стану трезвым, как первокурсник.       — Как у тебя дела, Коллин? — спросил Логан у самого младшего и самого молчаливого их друга. Честно говоря, Хендерсону всегда было немного жаль Коллина: тот почти никогда не участвовал в их разговорах, и поэтому Логан часто предпринимал попытки его разговорить, желая уделить парню немного внимания. Ему было невдомёк, что Коллина, в принципе, устраивало и пассивное участие в беседе. — Как твой дипломный проект?       — Всё было весьма неплохо, — начал Коллин, — у меня уже готова теоретическая часть, почти закончены расчёты, и я активно работал над макетом, пока не проснулся на прошлой неделе и не увидел, что Бутч разрушил всё почти до основания… Я пока не нашёл в себе силы, чтобы начать сначала.       Все остальные хохотнули над выходкой Бутча, но как-то натянуто. Бутч был псом породы басенджи, и раньше он принадлежал Аделин.       — А я говорил, что басенджи очень активные, — вставил реплику Джозеф, — на будущее: лучше держать Бутча подальше от макета.       — Я уже понял, — улыбнулся Коллин. — Наверное, нужно уделять ему больше внимания. Ему некуда тратить энергию, поэтому он и начинает подбираться к мебели, занавескам, моим макетам…       — Да, у Аманды тоже басенджи, — поддержал разговор Кендалл, — и она иногда гуляет с ним по три раза в день, потому что по-другому его интерес и активность никак не утолить.       — О, поговорим об Аманде, — снова вклинился в беседу Дерок, открывший уже вторую бутылку пива. — Неужели вас с ней ещё никто не запалил?       Если бы кто-то в этот момент наблюдал за Коллином, то заметил бы, как у юноши изменилось выражение лица.       — Нет, я видел, в сеть просочилась одна фоточка, — ехидным тоном произнёс Аллен.       — Какая ещё фоточка? — не понял Шмидт.       — Да с пляжа. Вы там очень мило целуетесь в объятии волн, ну прямо голубки...       Глаза Кендалла округлились от удивления.       — Серьёзно? — Он схватил телефон, точно хотел тотчас же найти это фото. — Чёрт, надеюсь, она не попалась на глаза моим предкам…       Пока Кендалл искал несуществующее фото, все остальные обменивались насмешливыми взглядами, сжимая губы и тем самым подавляя желание засмеяться. Первым хохотнул Джеймс, и за ним взорвались все остальные. Шмидт, выгнув одну бровь, обвёл их непонимающим взглядом, точно смотрел на кучку сумасшедших.       — Да я же пошутил, Кендалл, — засмеялся Аллен, похлопав того по плечу.       — Зато видели, как он испугался? — Логан сложил руки, словно в молитве, и комично-испуганно округлил глаза. — О, нет, нет, позялуйста, только не говолите моей мамотьке!       Общий смех взорвался новой волной, и Кендалл, с улыбкой покачав головой, отложил телефон.       — Очень смешно, очень, — сказал он, обращаясь ко всем сразу, — вы просто не знаете, что значит — вырасти в очень консервативной религиозной семье, поэтому и смеётесь.       — Вообще-то Аллен знает, — возразил Карлос и ударил своего бариста в плечо. — Его отец, например, тоже очень консервативен и всегда запрещал ему делать татуировки. Правда ведь, Аллен?       — О, да, это точно.       Аллен быстрым движением расстегнул свою рубашку и продемонстрировал друзьям грудь, сплошь и полностью забитую татуировками. Все, включая Кендалла, рассмеялись, а Дерок, в этот момент глотнувший пиво, подавился и начал кашлять.       — Бля, Аллен, ну что за манеры? — спрашивал он сквозь кашель. — И не стыдно тебе, перед двумя научными кандидатами…       Ещё какое-то время беседа за столом имела коллективный характер, а потом распалась на небольшие частные беседы. Кендалл обсуждал с Коллином какой-то случай, произошедший с ним сегодня в дороге, Логан и Дерок обменивались взаимными шутливыми пререканиями (при этом Дерок уже с трудом ворочал языком), а Аллен, Джеймс и Джозеф обсуждали вчерашнюю баскетбольную игру. Карлос, только что закончивший диалог с Джозефом (после которого тот и присоединился к обсуждению игры), молчаливо наблюдал за всем этим многоголосьем, и на лице его читалось странное уныние. Он ждал, что разговор, возможно, вновь примет коллективный характер, или что отдельные группки перемешаются между собой, но ничего этого не происходило. Никто даже не заметил, что он, Карлос, выпал из беседы и теперь молчаливо сидел в стороне.       ПенаВега оставлял ситуацию без контроля довольно длительное время, но потом подгадал момент и решил вмешаться.       — К слову, — громко начал он, и все, разом замолчав, посмотрели на него, — я ждал сегодняшнего дня, чтобы обсудить с вами кое-что. Мы уже очень давно не собирались все вместе, и я думаю, что между нами назрел разговор…       От такой фразы напрячься мог каждый, но особенно заметно напряжение выразилось на лицах Коллина и Логана.       — Может, вы и не заметили этого, — продолжал Карлос, видя, что его все слушают, — но наши отношения в последнее время стали несколько… иными. И под «иными» я не имею в виду ничего хорошего. Раньше мы общались по-другому. Я не горю желанием выяснять, в чём причина этих изменений, но я также не хочу, чтобы наша большая компания распадалась на отдельные части. Одна часть — я, Логан, Кендалл и Джеймс, другая — Логан и Дерок, третья — Кендалл и Коллин, четвёртая — Джеймс и Аллен, пятая — я и Джозеф… Неважно, что раньше мы близко общались именно такими группками, важно, что мы слились в одно целое и дружим вместе уже долгие шесть лет. И мне очень грустно от того, что это «вместе» рушится на наших с вами глазах.       Парни, невольно почувствовав себя виноватыми, обменялись растерянными взглядами.       — Нет, я не говорю, что кто-то из нас виноват, — поспешил вставить Карлос, — и ни на кого не собираюсь спихивать вину. Но я хотел бы это исправить.       — Как? — поинтересовался Джозеф. — Что ты предлагаешь?       — Ну, у нас сегодня двадцать третье сентября, так? До Рождества ещё добрых три месяца, но я заранее хочу предложить вам встретить его вместе.       — Уж очень заранее, — вставил Джеймс. — Я даже не знаю, что будет со мной завтра. Как прикажете планировать на три месяца?       — Все и всегда планируют Рождество, — сказал Аллен, — это же, можно сказать, главный праздник в году.       — Да, — согласился Карлос, — именно поэтому я говорю об этом так рано: хочу, чтобы вы заранее отменили планы и встречи на этот день, чтобы провести его в кругу близких друзей. Арендуем дом на двое суток где-нибудь в заснеженных горах, ощутим прекрасный дух праздника, отдохнём… Никаких семей, никаких жён, никаких девушек — только мы с вами. Согласны на это?       — Лично я да, — первым отозвался Дерок, беспорядочно обводя друзей глазами, — схвачусь за первую же возможность уехать от глупеньких детишек и работы. А мне реально нужен нормальный отдых.       — Не думаю, что Эми будет в восторге, — произнёс Логан с лёгкой улыбкой, — но чёрт, ладно. Я тоже в деле.       — Уверен, что никто не выскажется против, — заметил Джеймс. — Думаю, мы все одинаково дорожим этими отношениями, только, возможно, по-разному это проявляем.       И действительно, против этого предложения никто не высказался.       — Тогда отлично, — лучезарно улыбнулся Карлос, — я рад, что мы немного это обсудили. Теперь остаётся найти подходящий вариант дома для аренды, и вопрос можно будет считать решённым.       — Предлагаю каждому заняться поисками, — сказал Джозеф, легко отстукивая ритм пальцами по столу, — и побросать варианты в нашу беседу в вотс апе.       — Хорошая идея, — поддержал друга ПенаВега.       Парни просидели в кофейне ещё три часа, разговаривая на самые разные темы, и теперь беседа носила преимущественно общий характер. Первым уехал Джозеф: он сказал, что порядком устал на работе и хотел бы выспаться, так как у него завтра дежурство. Следом за ним потянулись и все остальные. Логан подобрал Дерока (потому что тот так и не протрезвел), чтобы отвезти его домой. Правда, Дерок возмущался, что ему потом придётся ехать на такси до кофейни, чтобы забирать машину, но быстро успокоился по этому поводу. Кендалл как привёз в кофейню Коллина, так же и отвёз его домой. Аллен и Карлос уехали последними: они немного прибрались, закрыли кофейню и тоже разъехались по домам.       Добросив Дерока до дома и убедившись, что тот благополучно добрался до двери, Логан поехал к себе. Всю дорогу до дома он размышлял. Ночной воздух был очень свеж, из колонок играла его любимая музыка, и вся обстановка в целом очень располагала к размышлениям. Он слышал, что его телефон ежеминутно вздрагивал от приходящих уведомлений, но не обращал на это никакого внимания.       В течение всего вечера, возвращаясь в мыслях к Эми и их ссоре, Логан чувствовал приятное покалывание в области груди. Ссора его не тревожила, потому что он был уверен, что они завтра помирятся, но вот сама Эми… Он начал думать о ней по-иному. Сегодня днём он был довольно холоден с ней, потому что устал, но холодности по отношению к ней самой он совсем не ощущал. Особенно теперь. Думать о ней было приятно. Стоило её образу всплыть в его сознании, как тело будто начинало окутывать нежными облаками, ноги немели, а в животе рождалось радостное волнение. Всё-таки они были вместе уже почти полгода. Он очень привык к ней, и она действительно нравилась ему (когда, конечно, не перегибала палку со своим драматичным отношением к жизни и их отношениям). Наверное, стоило подпустить её к себе ещё ближе…       Логан решил так. Он приедет домой, нарисует её портрет, который по-хорошему должен был быть уже доработан, и завтра пригласит её куда-нибудь. Подарит портрет Эми, заодно захватит с собой её портрет, покажет его и наконец расскажет о том, что так сильно гложет его последние месяцы…       Доехав до дома, Логан заглушил мотор, выключил фары и взял телефон, который разрывался от уведомлений. Они, как оказалось, приходили из диалога парней в мессенджере. Прочитав сообщения от друзей, Хендерсон хохотнул и, выбравшись из автомобиля, зашагал к дому.       Кендалл Шмидт: Дерок, конечно, душечка, но только тогда, когда ест что-нибудь или пьёт       Кендалл Шмидт: и его рот, сука, тупо занят!       Кендалл Шмидт: чёрт… кажется, я перепутал диалоги…       Дерок Макдауэлл: эй вы там совсем охренели? у вас чё есть отдельный диалог в котором нет меня?????       Аллен Уилсон: нет       Карлос ПенаВега: нет       Джозеф Карсон: конечно, нет, Дерок, как ты мог такое подумать?       Дерок Макдауэлл: вы ребята не понимаете, что я 75 % времени провожу с сосунками       Дерок Макдауэлл: вы серьёзно думаете что я не чую ложь?       Джеймс Маслоу: мистер Макдауэлл, простите, пожалуйста, Кендалла, он больше так не будет       Дерок Макдауэлл: простить? ага конечно       Дерок Макдауэлл: я вообще добьюсь вашего исключения мистер!!       Карлос ПенаВега: не выйдет, я админ группы и только я могу исключать из неё участников       Дерок Макдауэлл: вот бля       Кендалл Шмидт: фух, спасибо, Карлос       Карлоса ПенаВега: но остаться после уроков всё равно придётся, Кен