Нечаянные гости

      Кто я?       Сулема.       Должник и ассистент Болотного доктора, беглый ученый, сталкер… Некогда аспирант кафедры химии одного серьезного вуза, не раз бывший в заграничных научных командировках и подававший большие надежды, однажды подавшийся в Зону с научным руководителем за новыми открытиями и убивший его.       Как? За что? За то, что тот стал испытывать на мне новый препарат, синтезированный из некоторых продуктов аномальных образований, а попросту — артефактов. Под их действием я плохо осознавала себя: эта дрянь ударила по мозгам со страшной силой, меня захлестнула такая ярость, что я выдрала ему глаза и свернула шею голыми руками, бросила тело в коридоре комплекса и сбежала. Кажется, по пути я еще кого-то успела покалечить, но это не точно. Едва внятно помню, что тогда произошло, но в то же время каким-то образом мне хватило ума убежать из лаборатории в Темной долине.       И с тех пор я изгой. Уже скоро три года как, и если бы не Болотный Доктор — давно бы меня на корм сноркам отправили. Но он защищал. Не выдавал меня ни наемникам, ни ученым, ни сталкерам. Я первое время сидела у него в доме на болотах безвылазно, как крыса в банке, потом стала потихоньку выбираться. Мои знания пригодились Доктору, он стал меня обучать своему делу, а местные сталкеры, которые не знали моей предыстории, потихоньку научили основам выживания в этом месте.        А со временем ученые вовсе на меня забили и бросили попытки выловить специально, но я знала, что стоит мне к ним сунуться снова — обратно уже не выйду. Поэтому и обходила я их дороги десятой стороной и старалась сильно не разгуливать по болотам — это была в большей части их территория.       Несмотря на это у Болотного Доктора я так и присохла в ассистентах. И ему помощь, и мне какая-никакая цель в жизни — помогать страждущим. Или же это просто попытка искупить вину? Но, я же не виновата! Не добровольно ведь убила его, не специально сделала все, но все равно совесть мучила. Черт его знает, почему так было…        Я не знала этого. Просто шла домой, к Доктору все быстрее и быстрее, потому что на ПДА упало сообщение о том, что в течение получаса начнется выброс. Но оно и похоже было: небо резко потемнело, поднялся неестественно теплый для осени ветер, который вот-вот должен обратится ураганом раскаленного воздуха, мусора и аномальной энергии сметающим все на своем пути.       Вот небо прорезала первая зеленая молния. Еще тихая, беззвучная, от того что далекая, но не менее грозная… Я ускорила шаг. Аномалии, попадавшиеся по дороге, начали выходить из равновесия: угрожающе прогудела рядом карусель, потом хлопнуло подряд несколько трамплинов, которые я обошла по широкой дуге. Но тут же наткнулась на формалин — ветер разносил в стороны клубы едкого газа, из которого он состоял, и мне пришлось снова петлять.       Спускаясь с холма в низину к заросшему озеру, мне пришлось забрать еще севернее от моей дороги, потому что как раз у меня на пути ярким сполохом откуда-то выпорхнула электрическая комета и заметалась из стороны в сторону по небольшой поляне между зарослями кривых кустов. Я чертыхнулась, снова свернула, прошлепала по здоровенной луже и спустилась с холма совсем не там, где нужно было. Огляделась — теперь нужно было топать лишних триста метров. «Ну, драть их в рот эти аномалии!» — мысленно выругавшись, я споткнулась о корягу и едва не упала. Поймала равновесие, схватившись за ветку дерева, и вдруг услышала невдалеке вибрирующий звон и хлопок, как при открытии телепорта. И тут же — крик на два голоса, шум падения и звонкий хруст, а следом — уже один жуткий вопль, который тут же порывом ветра отнесло в сторону. И снова все стихло. Гул ветра, шум аномалий где-то сбоку, далекий вой гнилей… И вроде бы нужно было пройти мимо, (мало ли кто там был), так нет же… Сунулась посмотреть.       Они вывалились из портала совсем рядышком с кристальным терном — живая аномалия, растение, которое выстреливает в приблизившуюся жертву длинными и острыми кварцевыми колючками. Если крупные — они насквозь пробивают тело, оставляя от жертвы решето, а если мелкие — ломаются и застревают в ней.       Один человек упал подальше от нее, другой — поближе, задел, активизировал и, прежде чем окончательно упал, схлопотал порцию стеклянных шипов. Благо куст был молодым и еще не отрастил много поражающих элементов, иначе бы от того бедолаги кровавые лохмотья остались — видела таких, а так он со стоном инстинктивно отполз из зоны поражения и затих.       Ему навстречу уже ковылял второй, уцелевший, протягивая руки, чтобы поднять с земли, но тут он увидел меня и закричал:       — Неlр! Неlp me! — а когда понял, что я иду к ним — снова кинулся к своему другу. Кричал еще что-то, но я не разобрала — ветер гудел в ушах, как реактивный выхлоп ракеты. Деваться было некуда: раз попросили — нужно помочь.       Матерясь сквозь зубы, я сбежала еще ниже по склону к ним, закинув автомат на плечо и стараясь не попадаться к чертовому кусту в зону поражения.       — Помогите! Он ранен! Есть здесь где-то медик? — Едва я оказалась ближе, затараторил по-английски тот, который остался цел. Н-да, совершенно в неожиданном месте мне пригодилось давешнее знание языка.       — Нет здесь медиков. Здесь Зона, и если хочешь жить — делай, что я скажу. Быстро и без вопросов, понял? — Ответила я ему, присаживаясь рядом с раненым и быстро осматривая его повреждения, а заодно и второго недосталкера. Почему «недо-»? Потому что странные они какие-то оба, даже на туристов-экстремалов не похожи. В обычной гражданской одежде без малейших намеков на защиту.       На том, что уцелел — камуфляжные штаны и черный балахон поверх темного свитера крупной вязки (совсем домашний какой-то), сам он мощный, с широченными плечами и высокий, а в этой одежде вообще кажется громилой. Диссонанс в жутковатый образ вносит только короткий ирокез черных волос на обритой голове, тонкий контур бородки и усы. Вроде бы и гопник, а вроде бы и нет. На раненом простые джинсы и большой мягкий черный балахон, который кажется больше, чем ему нужно, расписанный на рукавах белыми буквами, кроссовки… У него длинные светлые волосы и короткая борода, закрывающая всю нижнюю часть лица. Н-да, ну и фрукты...       Еще в шоке он не чувствует боли, слабо возится на земле, смотрит то на меня, то на своего друга, который тоже плюхнулся рядом на колени и растерянно оглядывается, не зная, за что хвататься.       — Что делать? — Спрашивает уцелевший, пытаясь заглянуть мне в лицо, но я не обращаю внимания. Расстегиваю балахон на раненом - он что-то лепечет на незнакомом, витиеватом языке, пытается оттолкнуть мою руку, но сил уже не хватает, - и вижу, что все дерьмово.       — Черт, Пэр… Ты того, только не отключайся, слышишь! — Бормочет второй попаданец, тоже увидев ранения. У названного Пэром на боку, на груди и плече расползаются кровавые пятна, он замер, дышит короткими частыми всхлипами и бессмысленно таращит на меня яркие серовато-голубые глаза. Глубоко посаженные, немного непривычной формы для европейского лица, они уже обведены болезненной тенью и обрели ту странную прозрачность, которая бывает, когда человек отходит на грань сознания. Я прикидываю шансы добежать с ним до дома Доктора — в принципе, если этот второй будет бежать быстро, то все возможно, лишь бы выдержал…       Некогда все объяснять, тем более, некогда оказывать первую помощь. Пока осколки колючки в ранах — маловероятно, что он истечет кровью, а тронь их — тащить тогда точно будет незачем.       — Хватай его, и за мной! — командую парню с ирокезом.       — Что? Но как? Его же перевязать…       — Некогда! Если протянет до дома — там все сделаем, иначе сдохнем тут все!       — Как? Почему? — Он не понимает, о чем я говорю, не понимает, где находится. Снорк его задери! Я психую, и сама, не столько ради перемещения, сколько ради принуждения к действию, пытаюсь поднять раненого — он хоть и кажется маленьким, но не тут то было. Он тяжелее, чем выглядит, и к тому же его еще держит кристальный терен - одна из его плетей не отделилась от поражающего элемента, и когда тот прошил тело жертвы, привязала его к кусту.       От моего действия длинноволосый вскрикнул и дернул рукой, в которую угодил привязанный шип — с этим действием до него дошел смысл происходящего. Он с неописуемой паникой в глазах глянул сначала на меня, потом на свою искалеченную конечность — повыше локтя колючка насквозь прошила мышцы и протянула за собой кусок стебля, толстого и жесткого, как колючая проволока.       — Fan… det gör ont !* — запинаясь, пролепетал он.       — Пэр! — Его друг дернулся к нему, но не успел ничего сделать, потому что раненый снова дернулся у меня в руках, выскользнул и упал, коротко взвыл и обмяк — его в полной силе догнало ощущение боли от ран, — Пэр!       Парень с ирокезом попытался сунуться к другу, но я отстранила.       — Подожди ты! Его нужно освободить. — Снова громыхнуло где-то далеко вверху — выброс приближался подобно грозе. Серый сумрачный свет дня едва заметно окрасился красным, порыв горячего ветра принес тошнотворный запах бромовых испарений. Я натянула на лицо респиратор и зарылась в рюкзак, вытаскивая кусачки, а этому с ирокезом велела закрыть себе чем-то рот и нос, чтобы не дышать бромом. Натянула раненому на лицо свою запасную маску-респиратор и стала быстро резать стебли растения-аномалии, приковывавшие пленника.       Щелк-щелк! Будто и правда, колючая проволока. Понадобилась пара минут, чтобы освободить бедолагу.       — Все, хватай его и побежали! — Вскакивая, бросила я амбалу.       — Что? Куда?       — За мной!       По земле прошла волна дрожи, которая, видимо, запустила спящие в его подсознании инстинкты самосохранения. Не говоря больше ничего мне, он осторожно поднял друга на руки — в его руках он показался совсем маленьким, - ответил ему что-то на своем языке, когда тот снова невнятно застонал, барахтаясь между беспамятством и явью, и побежал. Довольно быстро, как для своей комплекции и к тому же с раненым на руках, чему я несказанно удивилась.       Медленно разгорающийся выброс внезапно взорвался. Мы были еще далеко от дома, когда в голове будто маленькую гранату взорвали и Йоаким, так оказывается, звали парня с ирокезом, споткнулся и едва не упал вместе с другом. Повалился на колени и действительно, уронил бы раненого, если б тот не вцепился в него руками в бессознательном отчаянном усилии. Мне тоже пришлось остановиться и вернуться на десяток шагов назад, к ним.       — Вставай, твою мать! — Я дернула его за капюшон балахона, потащила…       — С какого?.. — С хриплым рыком Йоаким деревянно повернул ко мне голову, жутко оскалив крепкие зубы.       — С такого! Это выброс, нужно укрыться, иначе сдохнем! — Я рванула его уже со всей возможной силой, заставляя подняться с колен.       Он что-то прорычал на своем языке, тяжело поднялся и перехватил удобнее своего товарища, который, казалось, чувствуя единственную возможность спасения в том, чтобы не оторваться от друга, вцепился в него намертво, забыв о ранах и боли. В шоке человек и не на то способен. Медленно, тяжело Йоаким сделал первые шаги, но когда я, давясь кровью, внезапно хлынувшей из носа, рявкнула, чтобы не отставал — охнул, сплюнул кровь, которая и у него уже потекла, через силу побежал за мной, подгоняемый неосознаваемым глубинным страхом животного перед стихией.       Такой страх вскоре овладел всеми живыми существами на болотах. Первый ощутимый предвестник выброса, первая, едва ощутимая волна аномальной энергии прокатилась по Зоне, вызывая этот глубинный, не поддающийся контролю страх.        В какой-то миг зашевелилась вся округа: воздух в секунды заполнили вой, рычание и хрипы — собаки и снорки, почуяв выброс, полезли из своих нор и бросились бежать в сторону окраин Зоны, на Кордон, где удар аномальной энергии будет минимальным. У меня самой в ушах зазвенело и сердце сдавило холодной лапой — паника захлестнула подобно волне ледяной воды, забивая дыхание и сжимая сердце, но огромным усилием воли мне все же удалось отряхнуться.       И тут же пришлось подгонять иностранца, которого тоже нагребло. Он остолбенел, прижимая к себе раненого, вытаращился в багровеющее небо пустыми глазами и нифига не видел несущегося на них громадными прыжками снорка.       Я резко дернула их в сторону, уводя от удара.       — За мной!       Он, поймав равновесие на ногах, снова замер, разинув рот, судорожно хватая воздух и тараща глаза уже на стаю крыс темной волной выплеснувшуюся из канализационного колодца и разлившуюся по земле серой кипящей массой.       Пришлось снова схватить его за рукав и тащить за собой. Тяжело. Едва посильно так вести за собой, оглядываясь, и одновременно выглядывать впереди дорогу между беснующихся аномалий и подворачивающихся под ноги тварей.        Я задыхалась, взбираясь на холм, за которым был дом Доктора, но где-то на середине пути Йоаким вроде ожил, мобилизовался и побежал вместе со мной против течения живого рычащего и воющего потока монстров, набегающего из низины за холмом. Мы бежали им навстречу, в противоположную сторону, ближе к эпицентру. Домой, где есть стены и глубокий подвал. Несколько раз нас чуть не сшибли с ног гнили — они вырывались с воем из заросших камышом бочагов, но не пытались нападать. Они пытались спастись от настигающего выброса.       Мы ввалились во двор, когда уже небо полыхало багровым и зеленым. Почти не видя ничего перед собой от боли, разрывающей голову, задыхаясь горячим воняющим воздухом и едва волоча ноги, я потянула шатающегося Йоакима ко входу в бетонированный подвал, который служил Доктору одновременно и погребом и бомбоубежищем на случай выбросов.        Он проковылял за мной как зомби, мыча что-то нечленораздельное, раненый на его руках не подавал признаков жизни. Дверь в подвал запереть нам не удалось, потому что мы скатились по крутой лестнице, как мешки с картошкой и подняться уже не смогли.       Но мы все же успели. На улице раздался страшный грохот, от которого задрожали стены нашего подвала, и земля под нами подпрыгнула. Дозиметр на поясе у меня захлебнулся припадочным треском, я только и успела, что затащить обоих своих подопечных в тень, в угол, чтобы хоть как-то их защитить от волны аномальной энергии, которая со вспышкой красного потустороннего света хлынула в открытую дверь погреба. Здесь как при ядерном взрыве — тень уже спасение, хотя один черт хватишь дозу радиации. Но если от гамма-излучения это хоть как спасает, то от пси-излучения не спрячешься даже в бомбоубежище. Оно проникает во все щели, просачивается, как ядовитый газ и въедается в мозг, вызывая галлюцинации и судорожные припадки.       Несколько долгих секунд мы лежали на полу, задыхаясь после пробежки на грани возможностей. Я вцепилась в плечи Йоакиму, а тот прикрывал собой раненого друга, но момент относительного отдыха был коротким, потому что нас следом жестоко скрутило пси-волной.       Я-то знала, как это бывает, а они — нет. Первым закричал раненый. Забился под нами в попытке вырваться, крик сорвался в хриплый вой и тут же Йоаким шарахнулся от него, вскрикнул, вскакивая на колени и стряхивая меня с себя, рванулся из темного угла на алый мерцающий свет, падающий с улицы.       У меня самой перед глазами его фигура невероятно растянулась в длину и ссутулилась, а на месте головы зашевелились щупальца; его испуганный крик превратился в утробный рев, но я понимала остатками рассудка, что это не кровосос. Рванулась к нему — он тянулся к выходу, схватила и дернула за ноги, а когда он рухнул, потащила обратно в темноту закутка. Он орал и бился, сильный как химера, не сознавая себя, пнул раненого, заставив его вскрикнуть, двинул меня головой в лицо, но с грехом пополам мне удалось изловчиться и вырубить его сильным ударом в висок.       Какое-то время я еще лежала, придавленная тяжелым телом, прислушивалась к его частому дыханию, стонам и возне раненого, почти не слышимым в грохоте выброса, который в этот раз завершился не постепенно, как стихает дождь, а невероятной силы вспышкой.       Казалось, солнце взорвалось на улице: слепящий белый свет захлестнул наше убежище на несколько секунд настолько, что я отчетливо увидела каждую заклепку на кроссовках раненого, каждую нитку на воротнике свитера Йоакима, которого так и не смогла спихнуть с себя. Дохнуло озоном и на улице, на пороге подвала раздался оглушительный удар грома — сухой электрический треск я услышала уже спустя несколько минут, когда погас безжалостный свет, и у меня отложило уши.       Электра, мать ее так, закрыла нам выход на улицу. Так бывало часто, когда аномалии появлялись на входе или в самом убежище людей и становились причиной их гибели. Но Болотный Доктор был опытным сталкером, и поэтому в его убежище было два выхода. Второй вел в коридор его дома.       Йоакима мне все-таки удалось столкнуть с себя и вскоре привести в сознание, а вот второй так и не очнулся. Стонал и слабо дергался, когда я его тормошила. В бледном свете электры, падающем со входа в подвал, я видела, что лоб у него разбит, кровь залила глаз и щеку, респиратор сполз с лица и на усах с бородой тоже уже подсыхала кровь… Никого выброс не обходит стороной. Но отдыхать было некогда — нужно было выбираться наружу и помогать этому бедолаге, раз уж смогли живым дотащить.       Йоаким соображал еще с большим трудом, его шатало, он с трудом различал что-то перед собой, но услышав, что надо помочь раненому, смог собраться и помог мне вытащить его наверх. Там я первым делом закинулась антирадом — лучевая болезнь никому нафиг не нужна была — и стимом — собственных сил оставались крохи, того же дала и Йоакиму — он принял пилюли на автомате и рухнул на первый подвернувшийся стул. Но отдохнуть ему не получилось — я стала его снова тормошить.       — Неси его в лазарет и раздевай. — Указала на пластиковую дверь лазарета, единственную новую часть обстановки в по-чернобыльски ветхой хате Доктора. Уже неделю как он ушел на армейские склады — у свободовцев случилась какая-то эпидемия и они упросили его прийти помочь, поэтому мне предстояло самой все делать в этот раз.       — Хорошо… - Вяло пробормотал он, и тяжело поднялся. Казалось, выброс отключил у него способность мыслить и сделал его послушной машиной. От этой мысли мне стало страшно, но когда из лазарета послышался удивленный вскрик — я поняла, что все не так страшно. Он просто в шоке, но все же не утратил рассудок и удивился тому, что в старой халупе оказалось какое-никакое медицинское оборудование.       Переключив ход мыслей, я зашла в хранилище Доктора и быстро выбрала необходимые артефакты; сбросила грязный комбез и одежду под ним, осталась в одних термоштанах и простой майке, набросила халат и вошла в лазарет.       — Pär, hör du mig? Var inte rädd. Den här tjejen verkar veta vad hon gör.** — Йоаким что-то говорил другу на их языке, но я даже не стала прислушиваться. Он был настолько сложным на слух, что оставалось только гадать, кто они.       Но и этого я не стала делать. Быстро вымыла и продезинфицировала руки, собрала все нужные инструменты, перевязочные материалы и лекарства, подошла к кушетке, на которую Йоаким уложил друга и раздел, как я и просила. Черный, изгаженный кровью балахон валялся на полу рядом, футболка была разорвана снизу доверху и свисала лохмотьями с боков. Увидев меня в халате и перчатках, с лотком инструментов и артефактов, парень охнул и как-то просветлел лицом.       — Ты поможешь ему? — В глазах его загорелась надежда.       — Постараюсь, но тебе придется мне помогать. Сними верхнюю одежду и продезинфицируй руки. — Я указала ему на мойку с дезинфектантом.       — Х-хорошо. — Растерянно кивнул он и пошел, куда я сказала. Боится. Не знает, что делать, но это понятно. Ничего, справится. От него не требуется многого.       — Как его зовут? — Спросила о раненом.       — Пэр. Пэр Су…       — Молчи! — я перебила Йоакима, не дав назвать полного имени. В Зоне имен не называют. — Кто вы такие и откуда здесь взялись? — спросила снова, уже осматривая раненого.       Две колючки, из которых одна вошла под ребра слева, а другая повыше выше сантиметров на десять и еще левее, не погрузились в тело полностью и наружу торчали их зазубренные края. Третья, под ключицей, ушла совсем. Хреново… Очень хреново. Те две нужно только вынуть и закрыть раны артефактами, чтобы затянулись, а чтобы вынуть третью — придется ковыряться.       — Мы…мы — Сабатон… — от мыслей оторвал голос. Йоаким привычной фразой ответил мне, и тут же растерянно добавил, — Музыканты… Из Швеции.       — Понятно, — я хмыкнула про себя. Вон, оказывается, на каком языке они говорили между собой, — А как попали сюда? Вы на придурков-туристов не похожи.       Вынув из настенного ящика выдвигаемую полку с кислородным аппаратом, надела маску на лицо Пэра — он дышал поверхностно и очень часто, губы и кончики пальцев посинели — колючка, похоже, задела легкое. Но пока она в ране — не так опасно. Ни воздух, ни кровь не могут заполнить плевральную полость. Нужно будет действовать очень быстро, потому что не смогу я сама с гемотораксом справиться… Артефакт остановит кровь почти мгновенно, главное, чтобы эта дрянь по своему пакостному обыкновению не раскрошилась в ране, когда буду вынимать, иначе хана парню. Не вытащу я его одна.       — Мы не хотели сюда попадать. Это случайно произошло. — Подошедший Йоаким снова прервал мои мысли. Бледный, с мокрым лицом — смыл кровь, которой из носа натекло порядочно, он зачарованно смотрел, как я разламываю желтую губку — крупный лечебный артефакт, на небольшие кусочки и разминаю в более тонкие пластинки, чтобы потом ими закрыть раны; как обрабатываю йодом кожу вокруг ран на груди его друга. Она такая светлая, почти совсем белая, и йод на ней кажется еще темнее.       — Что? — я поняла, что прослушала его слова.       — Мы ехали домой по дороге между скалами. У нас есть за городом такое место, — Йоаким стал рассказывать, бросая взгляды то на осунувшееся лицо друга, то на меня, — Началась сильная гроза, пришлось немного снизить скорость — почти ничего не видно было из-за дождя, как за нами вдруг что-то грохнуло. Пэр обернулся, и матюгнулся тогда, говорит мне, «Йоки, глянь, мне кажется? Что там за срань за нами!», я смотрю в зеркало заднего вида, а там — здоровенная такая шаровая молния. С него размером, — он кивнул на распростертого на кушетке Пэра, — Белая зараза, с голубым центром. Наверное, сползла откуда-то сверху и за нами двигается. Мы газовать, а оно не отстает, быстрое очень.       — И? — говоря, он иногда сбивался на свой родной язык, путался в словах и повторял снова.       — Ну, мы думали, что если оно коснется нас — испепелит вместе с машиной. Успели проститься даже, — губы его тронула кривая усмешка, — А когда оно догнало нас — рвануло со страшной силой, и все. Мы очнулись уже здесь. Кстати, где это «здесь» находится? — он глянул на меня умоляющим взглядом, в котором на донышке плескался густой, горький-горький страх. А глазищи-то огромные и странные такие. Синевато-зеленые, с почти желтым ободком вокруг зрачков. Необычные.       — В Зоне отчуждения. Припять, Украина, может, слышал? — пока он рассказывал, я успела подготовить все инструменты, разложила их на куске полотна на тумбе рядом с койкой, а рядом артефакты в боксе, шприц-тюбики с обезболом и антибиотиками. Арты это хорошо, но от заразы они не всегда спасают.       — Да…мы…выступали когда-то в Украине, — голос его снова стал потерянным, — Но ничего не слышали об этой… Зоне.       — Да кто же тебе о ней расскажет? Это как-бы информация не для разглашения.       — Да? — выражение лица шведа стало непередаваемым. Удивление, испуг, интерес, крупица азарта…. — А отсюда можно будет уехать?       Я понимала, что он растерян в незнакомой ситуации, что он абсолютно не понимает еще, где оказался и что все это значит, но все равно не смогла сдержать смешка.       — Почему ты смеешься? Что я сказал?       — Не важно. Позже объясню. Сейчас становись на мое место, будешь подавать инструменты, когда скажу. — Я не хотела ему ничего говорить сразу. Он нужен был мне вменяемым, а не окончательно отупевшим от страха или злости.       Уступив место, я взяла тюбик с промедолом и по очереди обколола им раны Пэра. Тот слабо вздрагивал от моих манипуляций.       Йоаким видел эту реакцию и что-то произнес утешительно и потянулся рукой к голове друга, но я шикнула на него.       — Не трогай! Пусть хоть условно твои руки будут чистыми. — На это Йоаким только растерянно приоткрыл рот, но тут же прикусил губу, так ничего и не сказав.       — Помоги, Господи, — бормотнула я, когда, прождав некоторое время, пока не подействует анальгетик, и взялась за одну из колючек, выступающую из тела раненого. Та, что под ребрами, ее край был длиннее, и ее можно было вынуть руками без инструментов. Они слишком хрупкие и легко ломаются, если хватать их пинцетом. — Когда я выну ее — сразу же закроешь рану вот той желтой гадостью, — я кивнула на расплющенные кусочки артефакта, — Она остановит кровотечение и с ней рана заживет за несколько часов.       — Что? — Глаза у Йоакима сделались совершенно неестественных размеров.       — Ничего. Сделай, как я сказала, потом объяснять буду.       Он кивнул. На удивление сообразительный он был, как для однодневного новичка, и мне это нравилось. Схватившись за край колючки, я сильным, но осторожным движением потянула, вынимая, и тут же длинноволосый с криком дернулся.       Разорви меня аномалия! Чертов анальгетик не подействовал! Такое бывает, когда после выброса у человека нервная система раздергана в хлам и чувствительность обостряется, но я снорочья срака, могла же проверить! Забыла, холера безмозглая, чтоб меня!        То, что тогда в подвале он почти не выл вместе с нами и не бился головой о стену, не значило, что он перенес выброс без последствий…       — Пэр! — Йоаким отшатнулся назад от койки на один маленький шаг, а я вынула осколок полностью — он вышел с хлюпающим звуком, и из небольшой раны тут же хлынула кровь. Раненый задрал голову, широко раскрыл рот, но вместо крика вырвался только хрип, маленькое тело его выгнулось.       — Давай арт и держи его! — Только на пару секунд Йоаким завис, испугано хлопая глазами, но тут же сунул мне в руки кусочек желтой губки и навалился на плечи друга, у которого от рывка кислородная маска свалилась с лица.       — Н-ккх… — сдавленно выдохнул несчастный и снова дернулся в слабой попытке освободиться. Йоаким закрыл ему собой почти весь обзор и тот не мог видеть, что я с ним делаю. Как, скатав в пальцах мягкий арт в небольшой жгут, буквально затыкаю им кровоточащую рваную рану и тут же от него во все стороны распространяется слабое бледно-желтое свечение. Он жжется первые секунды при соприкосновении с разорванными тканями и Пэр снова стонет, пытаясь схватить руками, стряхнуть с себя этот злой раскаленный уголек, но Йоаким перехватывает его руки и прижимает к койке.       —Н-ннкх...ннн... — еще несколько секунд тот дергается, но потом глаза его закатываются и он затихает, оглушенный болью. Тогда я на свой страх и риск, берусь за второй обломок. Пока Пэр не в состоянии дергаться, нажимаю пальцами на его грудь с обеих сторон от раны, чтобы он сильнее выступил над поверхностью, и пальцами другой руки хватаюсь за край, осторожным рывком вынимаю — раненый издает только невнятный хнык. Самый краешек колючки обламывается, но выплывает с кровью, которую я тут же стираю и снова куском губки закрываю рану. Эта уже больше — обломок был крупнее.       — Ledsen, Pär. Bara lite till så släpper jag dig. *** — Сбивчиво шепчет Йоке другу, но тот вряд ли слышит его. Мотает головой и скребет ногами по брезенту кушетки, бьется крупной дрожью.       Холера проклятая… Я не выну так последний осколок, и он этого не выдержит. Еще один укол промедола ничего не даст, только остановку дыхания вызвать может, поэтому решаюсь на другое. В боксе с артами, в закрытой ячейке один есть, который снимает боль, но он сильно радиоактивен. Нужно несколько минут, чтобы он подействовал.       Я лихорадочно подсчитываю дозу облучения, которую раненый может получить при этом с учетом того, что мы все схватили во время выброса. Получается паршиво, но не смертельно, исправимо с помощью антирадов.       — Отойди дальше, Йоаким. Он фонит, — говорю шведу, — Не хватай лишнего.       — Что? — Он непонимающе смотрит.       — Артефакт снимет боль, но он радиоактивен.       — Ааа... — протягивает он и отпускает друга, проводит все-таки рукой по его светлым, спутанным волосам, снова что-то говорит и отходит на пару шагов от койки.       — Дальше. — Показываю взглядом, куда. Отходит. Я достаю загадку Зоны. Черный, как кусок угля, неприметный, он испускает едва заметную вибрацию, от которой у меня пальцы начинают быстро неметь.       — Не бойся, Пэр, это поможет… — Говорю ему по-английски, наткнувшись на вполне осознанный, но испуганный и мутный от боли взгляд. Синие влажные глаза. Яркие-яркие, на бледном лице как осколки чистого льда на снегу.       Не знаю, понял ли он меня, но они закрываются, когда я прикладываю к последней ране черный артефакт. Несколько секунд я еще чувствую, как быстро и тяжело вздымается грудная клетка раненого в неровном дыхании, но потом оно успокаивается. Замедляется, становится ритмичнее. Пальцы, судорожно вцепившиеся в край койки, разжимаются, руки бессильно повисают. Длинноволосый швед весь вытягивается, проваливаясь в беспамятство.       Выжидаю еще несколько секунд и убираю артефакт, закрываю в боксе, и только после этого подзываю Йоакима. Он подходит быстро, с тревогой смотрит на Пэра, снова трогает его лицо, шею, ища пульс.       — Живой… — роняет как-то испуганно.       — Живой-живой, помогать будешь сейчас.       Быстро объясняю, как называются инструменты, ощупываю кожу вокруг раны под ключицей Пэра — сработало. Даже не дернулся. Осторожно прикасаюсь кончиком пинцета — тоже ничего. Тогда начинаю. Зондирую рану — осколок неглубоко, но все равно, если пытаться просто выковырять его — точно раскрошу. Поэтому делаю небольшой надрез вниз от раны так, чтобы не задеть ключицу. Йоаким по команде подает нужный инструмент, и им я раздвигаю края: вот он сволочь, обломок. Серый, блестящий. Осторожно, чтобы не раскрошить пакостное образование, поддеваю его пинцетом и немного вытягиваю. Ровно так, чтобы перехватить руками и уже пальцами вынимаю окончательно. И один черт в ране остается в этот раз уже больший кусок. Приходится снова ковыряться и доставать его, а кровь течет, смешивается с коричневым йодом, и бурыми ручейками стекает по плечу и под мышку Пэру. Но, вот, наконец, достала и последний обломок. Осматриваю его, чтобы и от этой падлы ничего не отвалилось. Но вроде целый. Края острые, как грани кристалла, только самый кончик немного затупился — бросаю его в лоток к остальным артефактам, закрываю и эту рану куском Желтой губки. Снова слабое желтоватое свечение и плотная пленка быстро разбухает и заполняет ее. Кровь останавливается.       — Все? — неуверенно спрашивает Йоаким.       — Еще нет. Рука, — я осторожно поворачиваю руку, в которую угодил еще один осколок. Он прошел насквозь, в ране остались только обрывки стебля. Осторожно вынимаю их и отламываю еще кусок губки. С двух сторон закрываю рану, — Теперь все.       Убираю инструменты и остатки артефакта, отмываю кусками бинта и перекисью лицо и тело Пэра от крови, — Теперь несколько часов ждать и оно затянется все. Арты растворятся в его теле сами. Очень полезная штука. — Говорю, и чувствую, что руки у меня уже дрожат.       — Это хорошо. Хорошо… — вяло бормочет Йоаким, будто о какой-то еде говорит, снова поглаживает Пэра по растрепанным волосам, вытирает с его лица испарину ладонью и вдруг начинает медленно оседать на пол, привалившись боком к койке.       — О, Зона! — Я сначала бросаюсь к нему помочь, но понимаю, что мы оба сейчас держались на одних стимуляторах и меня тоже скоро догонит усталость, поэтому оставляю эту затею и разворачиваюсь снова к Пэру. Нужно закончить.       Вкатываю ему в плечо два шприц-тюбика антибиотиков, потом ввожу в вену антирад — они хоть и опали от кровопотери, но кожа у него настолько светлая, что их четко видно сквозь нее.       Сильная штука, эта болтанка. Доктор сделал ее на основе выборочно сорбирующих артефактов и вытяжки из крови химеры, не чувствительной к радиации. До сих пор не понимаю, как он умудряется лечить людей вещами, несовместимыми с организмом человека?        Уже путаясь в мыслях, прикрываю ранку от укола спиртовой салфеткой и вынимаю иглу из вены. Успеваю только отойти от кушетки и убрать инструменты в старый шкаф, как чувствую, что сама начинаю отключаться. Тело становится ватным, перед глазами плывет. «Черт, нельзя спать. Нужно за ними следить» — успеваю подумать, потом медленно моргаю. Чувствую, что опускаюсь на пол, пытаюсь за что-то схватиться, но не за что, не успеваю понять, упала я или нет, и становится темно.