Вдребезги

Лань Ванцзи знает: он заслуживает наказания. Не просто переписать заветы клана Гусу Лань, выстоять на твёрдых камнях или получить линейкой по пальцам не одну сотню раз. Ему бы принимать хлёсткие удары дисциплинарным кнутом по спине и не сметь поднимать глаз, впитывая жгучую, отрезвляющую боль. Потому что провинился. Пропал. Не успел понять, когда именно он впустил в свой недоступный, закрытый от посторонних мирок его. Мальчишку-катастрофу. Того, кто противоречит всему, чему Лань Ванцзи с детства обучен, кто на правила плюёт, не особо заботясь о мнении общества и дурных слухах. Того, кто не спрашивал разрешения, а просто выбил дверь в его сердце с ноги. С первого нетерпеливого «Лань Чжань», что возвестило о скорой погибели. Нужно было бежать. Нужно было следовать правилам, поступать как должно, а не искать его общества, существовать от встречи к встрече, выполняя всё, что от него требуется, будто в полудрёме, и только увидев вновь его смеющиеся глаза и плутоватую улыбку, просыпаться. Лань Ванцзи знает: он себе не простит этого, но остановиться не может. Ведь его несёт, у него срывает крышу, и благоразумие растворяется в близости с ним. Ещё немного. И уже дыханием касается его кожи, видит-чувствует-ощущает, как обычно дерзкий и шумный, смелый и наглый Вэй Усянь застывает на месте. Боится? Играет? Выжидает? Лань Ванцзи сходит с ума. Желание прикоснуться сжирает его, точно неудержимое пламя. Бескомпромиссно, не оставляя и шанса. Конечно, Вэй Усянь в любовных делах куда более опытен, и ему попросту нечем его удивить, но он всё же делает шаг. Потому что больше не может. Слишком долго одёргивал себя, запрещал. Повторяет мысленно, как молитву богам, снова и снова: не отталкивай, не отстраняй. И губами касается губ. Сердце замирает-оживает-колотится, кожа плавится, хочется снять с себя одежды, лишь бы не ощущать нестерпимого жара, от которого волдыри-ожоги, и туманится рассудок, а мысли сужаются до болтливого рта, который теперь и слова не смеет сказать. Перехватывает запястья, не давая ему тронуть повязку. Нельзя-нельзя-нельзя. Он не должен узнать, потому что это поставит на кон их и без того неоднозначное, хрупкое, затерянное между невысказанных строк и глупых шуток. Он не должен, ведь рискнуть тем, что есть сейчас, Лань Ванцзи не готов. И пусть даже невзаимно, пусть украдкой, он целует. Потому что хочется. Хочется трогать, пальцами впиваться-метить-сжимать, хочется зарыться в волосы на загривке, потянуть на себя и привлечь ещё ближе. Нельзя. Чересчур опасно. Хочется, чтобы почаще был таким податливым, послушным и в чём-то даже по-детски растерянным. Чтобы слетела его маска балагура и отважного героя, честного, безалаберного, практически бесстрашного, и осталось только нутро — чистое, голое, истинное. Лань Ванцзи не может дышать. С каждой секундой всё больше теряет контроль. Думает: это конец. Но когда Вэй Усянь ему отвечает, он признаёт: любое наказание бесполезно, потому что в глубине души он совсем не раскаивается. Ни капли.