Цикл «Юрусииро: разрешенные цвета»

Размер: 808 слов Пейринг/Персонажи: Чуя Накахара/Осаму Дазай, упоминается Федор Достоевский Жанр: романс, юмор Рейтинг: R Предупреждения: AU, в котором Шибусава не явился на встречу в Мукуроториде Краткое содержание: вообще-то Чуя не верит в демонов, но обсуждать зловещую славу Достоевского уж точно лучше, чем представлять его третьим в их постели.

空色 | Сораиро. Цвет неба

Больше всего Чуя любит простор и свет, так что в его апартаментах окна во всю стену, чтобы наслаждаться лучшим временем, которое ему доступно. Утром небо над Йокогамой такое пронзительно-голубое, подернутое золотой вуалью, и это море света заливает спальню, наполняя ее целиком, как прохладная, прозрачная вода. …А меньше всего на свете Чуя любит, когда его будят в несусветную рань, чтобы поговорить. Нет, пока Дазай вот так прижимается щекой к его обнаженному бедру, он, конечно, может трепаться о чем угодно. По крайней мере, Чуя так думал еще каких-то пять минут назад. Но… «клуб яблочных самоубийц», встреча трех «демонов», которая неожиданно и досадно сорвалась в последний момент, и еще какая-то сингулярность… это уж слишком. Ну вот, у него уже не стоит. Дазай умеет убить даже прекрасное утреннее возбуждение. И кто ему объяснит, зачем он вообще терпит этого идиота? — …То, что Достоевский все-таки решил приехать — большая удача, — продолжает Дазай. — Даже если у нас нет кворума. Последний раз я видел его лицом к лицу семь лет назад. Я же не могу упустить такую возможность! Ну да, когда это Дазай упускал возможность встретиться с пулей у своего виска. — И что я буду там делать, на вашем заседании клуба умников? — фыркает Чуя, понимая с какой-то обреченной ясностью, что он, конечно же, пойдет с Дазаем или за Дазаем, потому что черта с два он отпустит этого неудачника на встречу с каким-то там демоном, пусть даже они оба одного поля ягоды, жаба и гадюка, чтоб их… — Чуууя, — нараспев мурлычет Дазай, и его горячее дыхание щекочет чувствительную кожу. Чуя может легко подсчитать, что губы Дазая, должно быть, в каком-то полудюйме от его наполовину возбужденного члена, а если он это представит, половина запросто превратится в целое, — разве нам с тобой когда-то было скучно вместе? Чуя ощущает это — долгожданное прикосновение сухих, теплых, шершавых губ — и как бы он хотел отдаться этим ощущениям, но ведь нет же. Опять нет. — Нет, — повторяет он вслух, хватая Дазая за волосы и резко, бесцеремонно вздергивая его голову вверх, — этим мы там заниматься определенно не будем. — О! — глаза Дазая округляются, — Чуя! А ведь я об этом даже и не думал! Ну что за денек сегодня, обреченно думает Чуя. Вот уж воистину, язык мой — враг мой. И вообще, языком сейчас должен был работать кое-кто другой! — Но ведь правда, это такая редкая возможность — переспать с демоном, — мерзко-радостным тоном продолжает Дазай. — Нельзя ее упустить! Дело за малым — нужно только уговорить Достоевского. Чуя знает Достоевского разве что по размытым записям камер наблюдения — такой тощий, с растрепанными черными волосами и лицом вечно удивленного ребенка. Говорят, он убивает обычным прикосновением. Должно быть, трахаться с таким — все равно, что жрать сашими из фугу. Эксклюзивный способ отправиться на тот свет на волнах оргазма. Уж наверняка Дазаю обидно, что такой удачный вариант суицида проходит мимо. — …совершенно не волноваться на этот счет, ведь я не отпущу его ни на мгновение, так что это абсолютно безопасно! Зато как пикантно! Чертов Дазай, похоже, тоже оценил Достоевского в роли сексуальной версии рыбы фугу. Ну конечно, кто бы сомневался. Чуя не хочет даже думать об этом. А ведь утро так хорошо начиналось. Они могли бы выбраться из постели и посмотреть на удивительное зрелище — как небо и море на горизонте становятся почти одного цвета. — Ты что, внезапно полюбил секс втроем? — хмуро отзывается Чуя. Безумные идеи насчет совместного времяпровождения посещали Дазая регулярно, но сейчас-то он определенно издевается. Или нет. Черт, и ведь понять, когда он всерьез, а когда нет, просто невозможно! Особенно если он вместо ответа проводит губами вдоль члена, едва касаясь, заставляя почувствовать каждую трещинку… специально он их обкусывает, что ли… ох, проклятье! — Я слышал, — говорит Чуя, недовольно вздыхая, когда Дазай отрывается от его паха, — что этот тип способен вытянуть душу одними только словами. Чуя не слишком в это верит, ему это сейчас даже не интересно, просто хочется сменить тему на более безопасную — обсуждать зловещий образ Достоевского лучше, чем рассматривать его в качестве… — Не беспокойся, — отвечает Дазай, снова склоняясь ниже, — я захвачу с собой кляп. И прежде, чем Чуя успевает выругаться — потому что какого хрена, скумбрия ты невыносимая, какого… — Дазай прекращает дурачиться и одним движением вбирает головку в рот. Это влажное, горячее ощущение вокруг чувствительной плоти заставляет Чую прогнуться в пояснице, бесцеремонно и грубо толкнуться глубже — Дазай никогда не возражает, и его податливость возбуждает почти так же сильно, как и то, что он умеет делать своими губами и чертовым трепливым языком. Комната будто вспыхивает перед глазами: все тот же дивный голубой цвет, только глубже, светлее, ярче. Дазай умеет делать его жизнь яркой, придавать простым вещам недоступное третье измерение. К сожалению, это касается абсолютно всех вещей, так что неприятности с Дазаем — это неприятности втройне. — Два… — тяжело выдыхает Чуя, -…кляпа. Дазай чуть вскидывает голову, и Чуя думает, что это зрелище останется с ним навсегда: то, как Дазай смотрит на него, сжимая губами его член; эти губы в форме латинской «о» прекрасно дополняют изумление в его глазах. — Второй, — Чуя очень старается чеканить каждое слово, пока Дазай не сделал что-нибудь еще, — для тебя. И это не обсуждается!