My addiction

      Этот день запомнился Гилберту Блайту надолго.       — Энн, тебя выбрал Чарли! — новость громких слухом разбежалось среди всего нового поколения в Эвонли, заставляя краснеть Ширли каждый раз, когда она выслушивала целые поэмы с поздравлениями, потому что все знали — она заслужила быть любимой.       Знали все, кроме Гилберта Блайта, который при мысли о том, что кто-то действительно собирается покорить сердце девушки был готов перевернуть стол, но вместо этого лишь до хруста сжал кулак, нервно ударив им по столу как только раздражённо расправился с ключом в двери, который так старательно отказывался поворачиваться в дверной скважине. Но Блайт не Блайт, если не улыбнётся при Энн вместо того, чтобы вмазать Чарли. Потому что этот долговязый ублюдок того не стоит.       Чарльз совершенно не заслуживал рыжеволосой девчонки — его эмоциональный диапазон приравнивался двум дежурным состояниям: радостному и спокойному.       По сравнению с Энн его эмоциональность была крайне смешна.       Она находила до ужаса занимательным всё и вся, уделяя внимание даже самым уродливым грибам в лесу, чьи судьба определялась в нескольких этапах и в итоге разочарованно заявляла «сгнил как только уродился» — Энн считала это крайне несправедливым и хмурилась, шепча эукариоту, что он прекрасен по своему, и хотя оболочка у него не привлекающая, но зато ему дана возможность наблюдать за всем природным царством без страха быть сорванным.       Ширли-Катберт танцевала в одиночестве у берега океана, ступая босыми ступнями по влажному песку, словно она была рождена для плясок подле воды. Её руки взмывали к небу, а волосы, ранее держащиеся в строгих косичках, развивались на ветру, повторяя за танцем девочки. С губ слетала еле слышная мелодия, одобренная океаном, поднявшим несколько восхищённых волн, будто говоря о чём-то прекрасном, когда первые заходящие на зените лучи осветили фигурку маленькой Энн.       Гилберт тогда наблюдал поодаль от неё, но позже смело спустился, сталкиваясь с её сконфуженным взглядом.       Она была растрёпанна, а на уголке губы виднелось пятнышко от черничного маффина, приготовленного тем же утром, но стояла с полным ощущением гордости за себя — за это уж Блайт ручался, уж настолько её уверенный взгляд глаголил о таком очевидном выводе.       Тогда не прошло месяца с момента, когда он назвал её Морковкой, выставляя перед всем классом невинного дитя нелепым, и был готов оторвать себе язык, но всё же улыбался, надеясь на лучший исход. Как бы то ни было, ему по голове прилетело дощечкой и Гилберт достойно признал собственную вину, смотря на чуть ли не плачущую мечтательницу.       Появившись в поле зрения рыжеволосой девочки на берегу океана он почувствовал себя нескончаемо виноватым, когда она поджала губы, осев на песок, переметнув взгляд на собирающийся закат.       Он сел рядом, и молчание между ними вовсе не казалось лишним: ему всего-лишь хотелось быть её другом, но почему-то одна лишь мысль о дружбе казалась недосягаемой как только дело касалось Ширли-Катберт.       В тот вечер они лишь сидели, а позже она ушла первой, гордо отряхнув песок с подола платьица — пред ней было полное право вести себя подобным образом.

«Почему она такая недальновидная?»

      От этого вопроса самому себе парню стало смешно, ведь к имени рыжеволосой девчонки можно приплести много слов, но «недальновидность» — это самое неподходящее определение личности голубоглазой мечтательницы. Наоборот: у неё в глазах было по крайней мере около миллиона эмоций, а в рассказах, что Гилберт бесстыдно находил у неё на парте, когда она совершенно случайно забывала их, таился буквально весь мир, прописанный настолько точно, словно Ширли была в каждом уголке земли, изведав плоды, принесённые вселенной планете.       Яркое солнце, под которым так любила танцевать Энн, яркими лучами пробралось в дом Блайта, после чего он громко чертыхнулся, прикрывая рукой глаза от света. Природное явление отвлекло его от мысли о тупом, как столовый нож, которым кудрявый пользовался крайне редко, долговязом Чарли, пропитавшим его эмоции самым жгучим ядом.       Чарли был очевидно одним из самых простых и глупых парней. Тем самым, от которых у Энн проходили неприятные мурашки по коже и хотелось вывернуть желудок, стоит только Чарльзу подойти ближе.       Гилберт знал, что она назначила своей судьбой приключения и в крайнем случае, если ей повезёт — мужа, который не будет скучным мужчиной, интересующимся только гектарами влажной земли, в которой растения и морковка, имеющая титул клички данной самим Блайтом Энн, будут процветать лучше некуда.       Энн была очевидным солнцем. Не тем самым, что срывалось с тонких губ беспощадного Билли Эндрюса в сторону неприятно брезгливой Джози Пай: её он звал слащаво, думаю о предстоящем смазанном поцелуе, который для блондинки будет значить целый мирок под названием «я и моя любовь навечно», который её запланированный муж когда-нибудь обязательно разрушит, не забыв срубить грубым топором оставшееся в середине любовной полянке деревце с инициалами «Д + Б».       Нет, Ширли была скорее солнечной принцессой, ведь в её владении по меньшей мере сердце Гилберта Блайта, не до конца осознающего собственную влюблённость в тощие рыжие косы и аккуратный вздёрнутый носик, усыпанный множеством веснушек, каждая из которых словно была для него путеводным лучиком к будущему. Конечно, утверждать без подтверждения собственной теории о королевском статусе на уровне вселенной парень права вовсе не имел, да и Энн не одобрила бы его слова, поэтому он медленно подбирался к доказательству, приводя у себя в голове всё больше крайне очевидных фактов.       Как только она явилась за партой единственной школы Эйвонли, доселе которую Гилберт считал по меньшей мере дырой без шанса выкорапкаться, хотя бы из-за мистера Филлипса, чья лень просто не позволяла учителю уделить должное внимание дополнительному обучению кудрявого — всё стало иначе.       В первые же дни она обошла его во время словарной баталии, хотя милая Диана Барри не могла не заметить фальш проигрыша мальчика, самодовольно улыбнувшегося, когда Энн взаправду засветилась от счастья, разнося его на весь класс, поднявший волну должного шума: так было каждый раз, когда объявлялся победитель. В то учебное утро рыжеволосая кажется исщипала все тонкие руки, что слегка привело в недоумение самого Блайта.       Тогда, когда её небесные глаза вспыхнули с долей торжества, Гилберт мог поклясться, что видел в них всю солнечную систему.       В то время как девчонка хотела и писала рассказ за рассказом, помещая в чудесную рамочку газеты, Блайт хотел её.       Никакая Руби со своей готовностью прыгнуть под венец и рядом не стояла с рыжеволосой, умнее любой девушки на острове принца Эдуарда, ни одна девчонка не была настолько раскрытой для всего мира. Ни одна из них не являлась Энн Ширли-Катберт.       Он любит её настолько, насколько ненавидит.

Бесконечно сильно.

      — О, Мисс Ширли-Катберт, — он зло откидывает в сторону мысль о Чарли, — Вы доставили мне вдоволь хлопот, чтобы поплатиться за них. И вы, несомненно, ответите за это, юная леди. И никакая Принцесса Корделия не придёт на помощь, Энн.       Гилберт не обратил внимание на реакцию его организма и тела, ведь стоит лишь только произнести имя девушки, что обязательно поплатится за своё существование в его мире, так в грубых штанах сразу не удобно. Рыжеволосая определённо превосходила его в воображении и написании рассказов. В танцах и умениях показывать свои эмоции, не пытаясь скрыть их, но он лучше её в науке, у него в кармане будущее известного врача и любая девушка, ведь Блайт знает, что ни одна девчонка с острова принца Эдуарда не откажет ему, и даже та самая Джози Пай, которая к чёрту ему не нужна.       Несмотря на превосходство перед друг другом, они слишком чужие.       Разумеется, он помнил каждый раз, когда глаза девушки так бесцеремонно глядели в его, заставляя дыхание последнего сбиваться в разы.       Глаза-то и вправду были потрясны — обрамленные рыжими, в некоторых местах темно-коричневыми ресничками. Радужка удивляла не меньше: различные оттенки смешались где-то на уровне малейших частичек, грубо прибитых друг к другу, и если другие видели лишь голубой, то Гилберт разглядел чётко выраженный зелёный, и, в некоторых местах карий. Та самая принцесса Корделия из романов Энн тихо скулила от досады, понимая, что Ширли превзошла свой же идеал в несколько раз.       В его планах было пойти в сад к Башу, где новый сосед скорее всего сажал очередную яблоню, но Блайта прервал стук в дверь. В мыслях сразу появляется Энн, но он быстро откидывает этот вариант, подходя ближе ко входу.       В глазах всего на пару секунд темнеет, сердце пропускает несколько стуков, Гилберт прочищает горло. Каждый вечер среды рыжеволосая печёт черничный пирог, лучший на весь Эвонли, и несёт в школу, угощая каждого во время перемены. А ещё парень знает, что у него есть бумага, возможность слегка поправить пирог и ручка.       Перед парнем стоит Руби Джиллис, улыбающаяся также странно, как и всегда.       Он не считал маленькую подружку Энн глупой или, что хуже, откровенно легкомысленной, но она не интересовала его совершенно, разве что когда разговор доходил до её прогулки с Дианой и Ширли-Катберт, на этот раз решившей притвориться красивой птицей, взобравшись на ветку довольно хлипкого дерева, и то выдержавшего невесомую девочку, несущую клятву ответственности за хранение здоровья, как оказалось, берёзки.       Руби просто была никакой: помимо броских платьев в связи с ярко выраженным розовым цветом, в ней не было ничего необычного. Она распланировала всю жизнь наперёд, придумав имена своим будущим детям, а после с пугающей долей флирта стрельнула взглядом в Блайта, разочарованно не обнаружив ответа, ибо его притворство, словно он не заметил её глупого знака, сработало на ура.       Блондинка часто говорила про собственную красоту и стеклянные после слёз глаза, кои по мнению сладостной мамаши Джиллис завораживали любого парня, что было отчасти правдой — Сперджен хоть и был лучшим другом Гилберта, но зачастую творил совершенно неуклюжие действия, призывая кудрявого не то стыдиться за него, не то смеяться в кулак, хлопая Муди другой рукой по плечу, пытаясь подбодрить после очередного неудачного флирта.       У Гилберта вдруг появляется план и он обворожительно, как и всегда, улыбается наивной блондинке.        Держись Энн.