Salty tales

В дверь каюты постучали, и Шен не успел опередить ответом скрип дверной ручки. Айт заглянул внутрь помещения, будто ища разрешения в лице присутствующего старпома; тот приглашающим жестом предложил капитану зайти. Они сегодня уже договаривались о том, чтобы посидеть и выпить вечерком, как в старые добрые, и что-то в глазах Айтвараса подсказывало Шену, что его друг сейчас отчаянно нуждался в его компании. — Лучший ром, который я нашёл у себя в тайнике, — Айт потряс солидного вида бутылки перед тем, как поставить их на стол. Шен достал пару кружек, скептически осмотрел их на предмет чистоты, но потом фривольно пожал плечами, списывая дезинфекцию на спирт. Бутылка открылась с глухим звуком, Айт разлил им поровну и наконец-то опустился в кресло, обхватив пальцами кружку. — За то, что нашли время? — предложил он первый тост, и они стукнулись посудой, едва не расплескав содержимое. — Да уж, с временем у нас не богато. Они выпили, одновременно жмурясь от крепости рома, одинаково выдохнули, и эта синхронность их рассмешила. Алкоголь был и впрямь хороший: паршивого рому Шен достаточно в своей жизни напробовался. Где-то на задворках памяти ещё остались вкусы дорогого бурбона и каберне совиньон, но Шена никогда нельзя было обвинить в привередливости к незатейливому пиратскому образу жизни. Как и в разговорчивости, в принципе; однако сейчас он скорее должен был разговорить друга, пришедшего к нему со своим наболевшим. — Уверен, что мы все это выпьем? Ирэн не оценит перегар. — Я сказал ей, что до утра я потерян для общества, — Айт лишь отмахнулся, наполняя кружки заново. Губы Шена тронула усмешка. — Только до утра? Ты с похмелья тот ещё кусок дерьма. — Пошёл ты, — они оба посмеивались, и атмосфера в каюте изрядно потеплела. — За что пьём? — За недавнюю победу, — старпом пожал плечами, а капитан лишь кивнул в знак согласия (жест, больше походящий на нервную дрожь). — И за то, что вы двое не утонули тогда. Я до сих пор не понимаю, каким чудом это случилось. — Вещи, о которых я предпочитаю не задумываться, — отозвался Айт, неверие в его опущенном взгляде ясно читалось по поднятым бровям. Будь он послабее здоровьем, прыжок в штормящее море не закончился бы для него так безоблачно. Что уж говорить о ведьме, которая не иначе как всевышним провидением ничего себе не сломала и не захлебнулась при падении. Вслух он произнёс лишь: — Я начинаю подозревать, что у Ирэн есть какой-то дар исцеления. — Это бы многое объяснило. Думаешь, она сможет лечить и других? — Время покажет, — на этом они оставили свои догадки насчёт ведьмы. В этой девушке было столько сюрпризов, что пытаться раскрыть их раньше положенного казалось неоправданным риском. В затянувшейся тишине смешок Шена заинтересовал Айта. — Что? — Я просто подумал, — старпом поболтал ром в своей кружке, — как жизнь не перестаёт меня удивлять. Будто бы раньше все было куда проще: женщины — на суше, никаких лишних сложностей, и жизнь в море известна мне от и до. А тут вдруг и магия, и ведьмы, и черт знает что ещё. Мне показалось, или я стал слышать меньше ругани на палубе, чем обычно? — Я уж думал, у меня с головой проблемы, — облегченно вздохнул Айтварас и вдруг развеселился. — Удивительно, как одна женщина может влиять на толпу мужчин. Не представляю, что бы я сам делал на ее месте со всеми этими страждущими ее внимания. — Айт, могу я спросить? — Конечно, — он сделал большой глоток, — я весь внимание. — Ты никогда не думал, что зря это затеял? — Ты про Ирэн? — Да. Не могу сказать о ней ни одного плохого слова, но мне в самом деле интересно, не жалеешь ли ты о том, что привёл ее к нам. Капитан вперился задумчивым взглядом в стол перед собой, пытаясь сообразить верный ответ в своей голове. Он наполнил свою опустевшую кружку, щедро отпил, уже не морщась, и добавил Шену, после чего заговорил. — Я часто жалею её, а не себя. Она ни разу ещё не пожаловалась мне на трудности жизни в море, представляешь? Даже ты, когда только ушёл в пиратство, временами вздыхал о домашней еде и постели и серебряных ложках, а ты не из нытиков. Думаю, она боится разочаровать меня, — он улыбнулся, но брови его хмурились. — Она так рыдала после той битвы от стыда и от страха, и мне нечего было ей сказать, потому что я сам ее сюда притащил. Мы с тобой убиваем людей, и мы с этим как-то живём, но далеко не все готовы с таким смириться. Единственное, чего я теперь боюсь — что Ирэн устанет от этой жизни и захочет уйти. — Раньше было не так трудно отпускать людей из своей жизни, да? — Шен понимающе кивнул, тон его голоса безо всякого осуждения успокаивал. — Я думал, что научился этому уже давно, — Айт совсем не весело усмехнулся, — но жизнь каждый раз по-новому меня взъебывает. Шен прекрасно знал, о чем зашла речь. Вернее, о ком; его друг слишком легко отстранился от случившегося в тот день, чтобы не высказаться теперь. — Непривычно без Татовой болтовни и дерьмовых шуток. Как будто ощущаю себя свободным человеком. — О, и не говори, — вроде бы безразлично сказал Айтварас, — все проведённые рядом годы он старался убедить меня в том, какое я ничтожество по сравнению с ним. Как бы теперь не зазнаться. Они замолчали, погружённые в свои мысли. Шен пил и искал нужные слова, ни одно из которых не справилось бы с темнеющим выражением лица Айта. Под этой маской спокойствия что-то проглядывало, словно поток воды силился прорваться сквозь прохудившееся днище. Шен откупорил вторую бутылку рома, когда с первой было покончено. — Ты же знаешь, как он всегда меня ненавидел, — Айт посмотрел другу прямо в глаза, и в этом взгляде нашлось столько боли, злости, негодования и глубокого горя, что Шену захотелось немедленно его обнять. — Он бросил меня, когда мы были ещё детьми. Считал меня обузой, потому оставил и ушёл, куда глаза глядят. Где он был, когда я выживал на улицах? Когда мы с Дъной бегали и прятались, тряслись от каждого шороха — где был мой гребаный родной брат? Она мне больше добра дала, чем этот сраный брат, который объявился в моей жизни, когда я стал капитаном. Алкоголик, неудачник, нападающий на всех без разбору в приступах гнева — это вот им я восхищался в детстве? Его я должен был с радостью принять в свою команду? — И все же ты принял, — резонно заметил Шен, ни тени обвинения в его голосе, один лишь вопрос. Айт раздраженно кивнул. — Да, потому что я жалкий слабак, который не мог перестать на что-то надеяться. Видно, меня нужно было предать во второй раз, чтобы я уяснил урок. — Тебя нельзя в этом винить, — тихо, но твёрдо ответил Шен, — сложно отказаться от своей семьи, если у тебя есть сердце. — Значит, не зря он хотел мне его вырезать. На этих словах он умолк, обозлённый и потерявшийся в бесчисленных оправданных обидах. Его пальцы выстукивали взбешённую дробь по поверхности стола, но по выражению лица легко можно было понять, что Айт отчаянно хотел швырнуть что-нибудь в стену. — Я знаешь что вспомнил? — он хмыкнул, и залпом осушил кружку, пока друг ждал продолжения. — Нам лет по восемь было тогда, может, девять. Тат нашёл себе компанию друзей, а меня в неё не брали, как я не просился. Они бегали где-то целыми днями и мешали нормальным людям жить. Постоянно доставали кухарок и воровали еду с общей кухни втихаря, пока другие недоедали. А я, представляешь, все таскался за ними, не хотел быть один. В возникшей паузе Шен не решился вставить слово. Его детство ни в чем не походило на жизнь в приюте. Айт смотрел вникуда, проматывая в голове полустертые воспоминания. — У нас был учитель по грамоте, — неожиданно прозвучал его голос в тишине каюты, — строгий старик с церковным образованием. Чуть что, сразу хватался за трость. Мне хотелось учиться тогда, я старался, так что мне не попадало от него. Зато Тат постоянно срывал уроки и бегал от него, идиот. Сам же потом читал еле-еле, а писанину его даже ты не разобрал бы. — Это уж точно, — Шен поморщился, припоминая несчастные каракули, которые когда-то увидел под авторством Айтова брата. — Он как-то раз стащил учительские деньги и потратил их черт знает где. Нас всех на следующий день выставили в ряд и стали искать виноватого. Один из его друзей ткнул в меня пальцем, второй повторил, третий подключился. Тат отвёл всех к моей койке и нашёл там горсть спрятанных монет. Как меня тогда высекли, — Айтварас с улыбкой потёр шею, снова взялся за ром, — до сих пор пара шрамов на спине осталась. Это все детские обиды, конечно, старые глупости, — капитан поднял кружку, салютуя старпому, они выпили. — Я думал, что оставил их в прошлом. — Ну, Тат свои забыть не смог. — Я просто, блядь, не понимаю, что я ему сделал? Я никогда этого не понимал, правда. Ты знаешь, меня давно не удивляет, когда кто-то предает ради выгоды, я и сам не святой, но у всего есть грань? Так мне казалось? Боги, я будто второй день как на свет появился, какую чушь несу. — Послушай, я тоже был бы в ужасе, если бы мой родной брат попытался меня убить или если бы сдал меня с потрохами. Прекрати себя винить за всё это. Хочешь — злись, или ори, или напейся, можем подраться с тобой, если нужно — в конце концов, это я его убил. Айт отмахнулся от этой идеи, как от назойливой мухи. — Не выдумывай. Я рад, что это был ты. И рад, что я этого не видел. Шен протянул руку через стол, чтобы накрыть ладонь друга и сжать в своих пальцах. Он не стал бы специально подниматься ради объятий — Айт вряд ли бы принял сейчас этот жест — так что такое рукопожатие было самым простым способом дать ему осознать, что он в этом не одинок. В правильный момент Шен решил, что стоит отпустить его руку, потянулся за полураспитой бутылкой. — Может, в «кто кого перепьет»? — Старпом улыбнулся, играя на слабости друга к пари. Капитан понял его мотивы и не отказался. — На что спорим? — Кто проиграет, отдаёт другому свою долю со следующего абордажа. — Неплохо, — Айт азартно усмехнулся, — тогда наливай.