Дело чести

      Лот номер двадцать на грязном помосте:       Крупные губы и острые скулы.       Серый воробушек — кожа да кости.       Тонкий, взъерошенный, зябко сутулый.       В драную тряпку завёрнуты плечи,       Видно в прорехи, как светится кожа…       Хочешь ты стать незаметней и мельче,       Мальчик печальный. Игрушкой на ложе,       Быть тебе, если свершится продажа.       Северным птицам дорога в гаремы.       Жадно глядят ротозеи и стража,       Евнух негромко читает дихремы.       Сладко поёт продавец зазывала       В час предобеденный жаркого мая…       Стоишь ты, птичка, однако немало.       Кто тебя купит? Изнежит? Сломает?       Взгляд непокорный, что прячут ресницы,       Станет бездумным, пустым и нездешним.       Я покупаю тебя, моя птица.       Знаю, не раз пожалею, конечно.       Под воробьиным неброским нарядом       Прячется умная, хитрая кошка,       Будут кинжалы и капсулы с ядом.       Но я готов. Поиграем немножко. ©       — Какого чёрта вы опять наклюкались, где только пойло взяли?! Почему я постоянно должен за вами следить?! Я вас не для того, чтобы вы надирались как свиньи, нанимал!       Из темноты послышались звонкие пощёчины, и Диаваль приоткрыл сонные глаза. Охранники только с виду казались внушительными и серьёзными людьми, а на деле очень любили выпить дешёвого, ужасно дешёвого перебродившего вина. А наутро воняло от них даже сильнее, чем от него и лошадей, везущих телегу, вместе взятых. По ту сторону решётки показался огонёк, он приблизился, и Ди увидел сонное лицо господина Фредриксона. Он поднял фонарь повыше и прищурился, пытаясь разглядеть внутренности телеги.       — Эй, ты. Встань и подойди.       Диаваль кое-как потёр глаза грязными пальцами и вздохнул. Ночной промозглый холод лез через прутья решётки и очень больно кусал руки и босые ноги. Та рванина, в которую его нарядили, никак не защищала. Поэтому ночью он старался не спать — знал, что можно заснуть навсегда. Сжимался в комок, пряча под себя голые ступни, и вспоминал все нотные партитуры, какие знал. Уже даже успев кое-как, но согреться, Диаваль не хотел терять тепло, но приказчик может его побить за неповиновение или даже лишить еды. Поэтому он аккуратно встал, держась рукой за стенку, и подошёл к решётке. Едва задержав на нём взгляд, господин обернулся и махнул рукой кому-то за своей спиной. Вытащив ключ, он открыл дверь, и двое трезвых охранников буквально кинули на дощатый пол комок грязного тряпья. И ещё один. За ними в телегу втолкали лохматую тощую женщину. Она тут же кинулась к тряпкам, и Диаваль, снова опустившись на пол, с трудом разобрал в них двух детей.       — Почему тут нет одеял? Почему нет одеял, я спрашиваю! — господин Фредриксон закрыл дверь на замок и обернулся к стоящим рядом стражникам. — Если они заболеют, вы их сами продавать будете, так что ли? А ну-ка быстро нашли им по тряпке! Трогаем, тут больше некого забирать.       Вокруг обоза началась суета. Люди вскакивали на лошадей и тушили костры, которые развели, чтобы вскипятить воду. Наверняка к утру ударят первые заморозки. А у него дома уже должен лежать снег… Сквозь прутья к ним засунули несколько скомканных полотнищ, но Диаваль даже не подошёл к ним. Он и так сможет согреться, а вот дети… Женщина взяла одно сильно заштопанное одеяло и, укрыв тихо плачущих детей с головой, обняла их. И когда телега тронулась, подняла на Диаваля большие карие глаза, ярко блестящие на фоне покрытого сажей лица.       — А вы разве не будете укрываться?       — Нет, берите. Детям нужнее. Если заболеет взрослый, они ещё будут лечить, а больных детей выкидывают из обоза. Их невыгодно продавать, тем более если заболеют, — женщина покачала головой и, накинув на плечи второе одеяло, поманила Диаваля к себе. Кое-как дойдя до неё на негнущихся от холода ногах, он присел рядом, и она накинула на него второй край одеяла. Притянула к себе и положила голову ему на плечо.       — Меня зовут Жанин, а вас?       — Диаваль.       — Красивое имя, вы, наверное, из города.       — Я из Диноша, — Жанин тяжело вздохнула, опёрлась спиной о деревянную стенку. Ди чувствовал, как от брошенных им одеял неприятно пахнет дымом и конским потом. Плохо, что сейчас уже осень, можно замёрзнуть, но как же хорошо, что уже не лето, иначе было бы просто невыносимо дышать. Да и злые мошки буквально, как голодные волки, набрасывались бы на грязных людей, не видевших ванны неделями.       — А я из деревни Лима, под Нердом. Занесло же вас…       — Я уже давно в плену, меня приказчик везёт в столицу. Он сам так сказал одному господину, который хотел меня купить. Это ваши дети? — на измученном лице в тусклых отсветах фонарей Диаваль разглядел улыбку.       — Да. Айриша и Дерен. А у вас имя не простое.       — Я учитель, — Жанин шокированно вскинула брови и обернулась к нему.       — И эти твари вас вот так, как животное, везут продавать в рабы?!       — Им плевать, кем я был раньше. Для них я просто ещё один раб, за которого можно выручить немного денег. Будь я хоть аристократом, хоть рабочим, — Ди едва успел прикусить губу. Незачем, незачем болтать. Охранники могут всё подслушать и передать торговцу, и тогда станет только хуже. Пусть так, просто учитель, остальное знать никому не нужно.       Один из детей заворочался, задремав, перевернулся на другой бок и крепко вцепился в Диаваля. Грустно улыбнувшись, он обнял в ответ. Так будет теплее. Судя по длинным волосам, собранным в косы, это девочка. Погладив её по плечу, он опустил голову, пряча лицо в складках, и решил поспать. Раз уж сейчас ему не нужно судорожно удерживать тепло, можно ненадолго провалиться в сон. Быть может, станет легче, станет не так тяжело и мучительно обидно.       Эта война началась очень давно, Диаваль едва помнил своего любимого дядю, который жил на Юге и оказался отрезанным от своего родного брата, отца Ди. И конца этому безумию не было видно, люди словно сорвались с цепи, словно им нужна была эта кровь, необходима была эта ужасная мясорубка, в которой по обе стороны фронта граждане одной страны. Никто и подумать не мог, что война может дойти до такого варварства, как торговля военнопленными. Торговать людьми, как скотом. Ди старался не думать об этом, потому что даже в мыслях звучало это дико и неправильно. Сытый, согретый солнцем Юг слишком быстро двигался вперёд, отвоёвывая город за городом. Им нужны были шахты, прииски, леса с пушным зверем. Им было плевать на живущих на севере людей, которые не хотели войны, а готовы были торговать. Диаваль видел, как отворачивались от обоза прохожие, опускали глаза, словно им стыдно, словно это они во всём виноваты. Он их не винил, что они могут противопоставить военным, целой армии. Ночь всегда приходила не одна, она приносила с собой воспоминания и мерзкие скорбные мысли. Покрепче обняв Айришу, он опёрся щекой о макушку задремавшей Жанин. Теперь он хотя бы не один, ему есть с кем разделить свою скорбь.       В Ровенберг, белоснежную столицу Юга, они приехали ещё ночью. Диаваль проснулся от поднявшегося вокруг шума и потеребил Жанин за плечо. За прутьями был виден большой не сильно чистый двор, окружённый колоннадой, там же, почти в центре, городился деревянный помост, украшенный снизу пыльной чёрной в свете факелов драпировкой. Жанин едва успела растолкать детей, как к их телеге подошли приказчик господина Фредриксона и незнакомый мужчина в длинном расшитом плаще.       — Снова ты мне самый мусор довёз. Хоть бы раз что-то способное работать было.       — Разбирают всех. Вы же знаете, севернее больше полей, вдобавок там начали прокладку железной дороги. Но господин вам привозит самых нормальных, для работы в богатеньких домах идеально, — приказчик махнул тростью, указывая стражникам на их телегу. — Вытащить, построить.       Диаваль побыстрее скинул с плеч одеяло, чтобы в него закутались дети, и выпрямился. Его, как первого попавшегося под руку, резким рывком вытащили из тесной клетушки и вздёрнули на ноги. От холода мостовой ступни тут же свело, и Ди показалось, что он сейчас упадёт, но ему необычайно повезло, что повозка оказалась очень близко, и он смог прислониться к колесу. Переступив с ноги на ногу, чтобы привыкнуть, он поёжился. Кожа ощутимо прилипала к покрытым изморозью камням. Мужчина, с которым разговаривал приказчик, прошёл вдоль ряда, стуча о мостовую металлическим кончиком красивой трости. Осмотр, самое унизительное, что только может быть. Сейчас их осмотрят, чтобы не было внешних болезней, заставят раздеться, как будто они вещи, предметы на рынке, которые проверяют на изъяны перед покупкой. Дойдя до Диаваля, осматривая только парней и мужчин, незнакомый господин остановился и чуть наклонил голову.       — Сними рубашку, — Ди вздохнул и послушно стянул через голову чёрную растянутую тряпку. Холод тут же накинулся на него, заставляя съёжиться. Мужчина несколько мгновений придирчиво осматривал его, явно не слишком довольный товаром. Диаваль сжал зубы, чтобы не зарычать от глухой злости. Морщат носы, как будто в этом вовсе не виноваты. Едва дождавшись, когда господин махнёт рукой, он накинул на себя рубашку. Даже под такой тонкой тканью было теплее. — Покажи зубы, — Ди поморщился. Заглядывать в зубы, как коню! Выдержав паузу и не дождавшись повиновения, господин перехватил трость и упёр кончик Диавалю в шею. Заставил поднять голову и засунул в рот, оттягивая губу. От осознания происходящего захотелось завыть в небо, как загнанный волк. Только бы это быстрее закончилось, Ди отдёрнул голову от трости и сам послушно открыл рот. Господин заглянул в него и вдруг как-то нехорошо улыбнулся. — Замечательные зубы, очень хорошо. Ты привёз мне кое-что стоящее.       Стоявший рядом приказчик радостно закивал. Да уж, а он-то и не надеялся на такую удачу, сам никого не осматривал, когда забирал в лагерях, да и его хозяину не до этого. Ему вообще было плевать, чем или кем торговать. Награбленное он скупал у передовой с таким же жаром и продавал везде, где только они останавливались. Ди устало прикрыл глаза, надеясь, что это уже скоро закончится, и его наконец уведут с холодной мостовой. Айриша и Дерен жались к Жанин, стоя у неё на подоле, сама она оказалась обута в прохудившиеся, но ещё имеющие подошву сапоги. Дерен при этом настороженно оглядывался по сторонам, и Диаваль едва успел схватить его за руку, прежде чем он успел нырнуть под телегу. Оглядевшись, чтобы понять, заметил ли это кто-то из стражников, Ди наклонился к мальчику, одёргивая его за плечо.       — И куда ты собрался бежать? А мать с сестрой? Их изобьют, если обнаружат пропажу, — Дерен тут же сник и поднял на Ди свои карие, как у матери, глаза.       — Я бы пришёл за ними, как только нашёл бы подмогу.       — Нет. Ты на Юге, парень, здесь ты не мальчик, ты раб, вещь, тебя не будут слушать, а выпорют кнутом на площади до крови, — Ди грустно улыбнулся и выпрямился. — Не стоит подставлять родных. Теперь ты их защитник.       — Я знаю. Отец давно умер. Как вас зовут?       — Ди. Пусть тебе улыбнётся удача, парень.       Диаваль потрепал его по волосам и отвернулся. Удача — единственное, что им сейчас может помочь. Попасть в дом к господину, который не будет бить и унижать. Хотя он и так понимал, почему хозяин этого двора так доволен его ровными и целыми зубами. Его хотят продать не в слуги, а в наложники. Ди глубоко выдохнул, чтобы не задумываться об этом раньше времени. Господин махнул рукой стражникам и вытащил кошель, чтобы рассчитаться с торговцем. Ди опрометчиво засмотрелся на это и его грубо толкнули в плечо.       — Давай, шевелись, — стражник дулом своего карабина подтолкнул его к широким открытым дверям.       Диавалю показалось, что босые ступни прилипли к камням мостовой. С тихим ругательством заставив себя сдвинуться с места, он быстро зашагал вперёд. Быть может, хоть в камере у него будет теплее. Толпу одетых в рванину людей завели в широкую галерею с колоннами. По обе стороны было видно забранные решёткой ниши с открытыми дверьми. Где-то уже сидели другие пленники, какие-то камеры были пусты. Диаваля затолкали в пустую, и за его спиной, едва он успел переступить порог, лязгнула дверь. Сонный и оттого весьма суровый стражник закрыл висячий замок на решётке и сунул ему через прутья что-то, отдалённо похожее на одежду.       — Переоденься, завтра ты будешь выставлен на торги.       Ди забрал у него свёрток и огляделся. В неглубокой нише красивой, освещённой кованными фонарями, галереи было тесновато. Всего четыре шага в длину и три в глубину. Под самым потолком ютилось стрельчатое окно, заделанное мутным стеклом. Самым большим счастьем оказалось то, что тут в стену была вмурована деревянная полка, ужасно узкая, но накрытая тонюсеньким матрацем. И на нём же валялось прохудившееся в паре мест и грубо залатанное одеяло. Зайдя в самый угол, чтобы укрыться в тени, он развернул одежду. Это оказались светлые чуть мешковатые штаны с верёвкой на поясе, и чёрная рубашка с длинными рукавами. Наконец-то. Быстро переодевшись, скинув своё тряпьё в угол, Диаваль залез на холодный матрац и закутался в одеяло. Пара минут — и холод уйдёт. А вот леденящий страх — нет. Завтра он станет чьей-то вещью.              Из неожиданно тёплых объятий сна его выдернул грубый окрик почти над самым ухом. Вздрогнув, Диаваль сжался под одеялом и, потершись носом о согревшийся матрац, сел. Фонари погашены, сквозь световые колодцы под потолком льётся смутный утренний свет. Солнце ещё не встало. Накинув одеяло на плечи, он сел, откинувшись на стену и подобрав под себя ноги.       — Новый день, новый аукцион. Никому не спать, — по галерее шёл господин, который их вчера осматривал. Он сменил одежду на более пышную и шагал в сопровождении секретаря, молодого человека с бородкой франта. — Вы должны понравиться покупателям, иначе всех, кто будет не востребован благородной публикой дольше положенного, я отправлю в порты, батрачить гребцами на кораблях.       Остановившись напротив Ди, он с несколько секунд рассматривал его, после подозвал стражника и что-то шепнул ему на ухо, указав на него пальцем. Всё это не предвещало ничего хорошего. Укутавшись в одеяло посильнее, Диаваль нахмурился и отвернулся к стене, чтобы только не видеть взглядов покупателей. А они появились сразу после того, как владелец рынка вышел из галереи. Открылись высокие деревянные двери по обе стороны, и туда-сюда начали прохаживаться благородные господа. Они рассматривали людей в клетках, как экзотических зверушек, от чего Диавалю становилось невыносимо мерзко. За двадцать с лишним лет войны они потеряли человеческое лицо, превратившись в монстров. Стараясь не думать о своей участи, он принялся вспоминать песни, которые знал. Простые детские песенки, которые он учил со своими мальчиками и девочками. Петь он не собирался, просто бесшумно шевелил губами. Из приятных воспоминаний его выдернул неприятный резкий звук, словно кто-то постучал палкой по прутьям. Диаваль встрепенулся и вскинул взгляд к решётке. За ней стоял помощник хозяина и незнакомый господин. Седоволосый, роскошно одетый, с высокомерно вздёрнутым подбородком. Он с интересом рассматривал его, как новую картину на стенку или креслице в гостиную, прищурив глаза. Диаваль осторожно натянул рукава рубахи на самые пальцы, чтобы спрятаться.       — Господин Грейжер не ошибся?       — Нет, что вы, мистер Мердок. Это именно он. Вы можете зайти и сами посмотреть.       — Нет, пожалуй, не хочется. Эй, ты, подойди, — Ди поджал губы и наклонил голову. Он всё ещё человек, а не ручная собачка. Он не будет подчиняться командам. Господин смотрел на него несколько мгновений и недобро улыбнулся.       — Подчиняйся, сейчас же! — у помощника оказался неприятный голос, некрасиво сорвавшийся на фальцет.       — Нет-нет, не надо. Ну что ж, теперь я понимаю, о чём говорил твой хозяин, Джек. Ну ничего, посмотрим, как он запоёт.       Пара отвернулась от Ди и пошла дальше по коридору, переговариваясь между собой, и Ди горько хмыкнул. Вот поэтому и смотрят всем рабам рот. Ровные и целые зубы — первый показатель не простого горожанина, а хотя бы мелкого лавочника, не простолюдина. Наверное, здесь уже настоящее развлечение, выискивать в толпе рабов более или менее знатных людей и ломать их, подчинять, заставлять унижаться. От обиды у него чуть не потекли слёзы, и чтобы их сдержать, он всё же решил спеть. Тихонько так, чтобы никто не услышал. Первой в голову пришла грустная песенка о птичке, которая, вернувшись из тёплых стран, увидела, что люди вырубили её родной лесок, чтобы построить там свой город, и она вьёт гнездо на шпиле городской ратуши. Наклонив голову, чтобы спрятаться от всех прохожих, он тихо затянул минорную мелодию. Но от неё стало ещё более грустно, потому что показалось, что он совсем как эта птичка. Он даже не знал, уцелел ли его дом, школа, булочная, куда он так любил ходить за рулетами с изюмом. Сморгнув выступившие слёзы, Диаваль замолчал и поднял лицо к потолку, чтобы успокоиться.       — Красиво поёшь, — Ди от неожиданности вздрогнул и опустил глаза. По ту сторону решётки стоял молодой совсем парень в роскошном длинном пальто, подметающем полами пыльные булыжники. Аккуратно уложенный белоснежный платок, красивая трость из красноватого дерева. Высокий, статный, настоящий благородный господин, наверняка очень богатый. Но лицом он оказался совершенно не южанин, что-то было в нём необычное. Может, это светлые волосы и льдисто-голубые глаза. Он ухмыльнулся на один бок и шагнул к решётке поближе, почти прижимаясь к ней. Доверия он внушал ещё меньше, чем тот мистер Мердок, потому что было в его лице что-то острое, неприятное. Да и выглядел он так, словно ужасно недоволен всем происходящим вокруг, словно он презирает и ненавидит Ди, даже не зная его. — Спой ещё что-нибудь.       — Вольные певчие птицы в клетках не поют, а начинают подражать воробьям, — Ди прищурился. Нет, он не будет исполнять чьи-то приказы. В ответ юноша только улыбнулся шире, приоткрыв губы. Диавалю это напомнило оскал хищника.       — А ты уверен, что жаворонок или соловей? А может, ты просто воробышек, который много о себе думает? — Диаваль слегка вскинул подбородок и отвернулся, давая понять, что отвечать на такое ужасное хамство он не собирается. — Ладно, птичка, посмотрим, кто из нас сможет переупрямить.       Ди передёрнуло от этой фразы. Она прозвучала как совсем детская попытка зацепить на крючок. Не как угроза, а, скорее, как юношеское задирание. Диаваль даже наклонился, чтобы проследить за странным парнем, и увидел, как по галерее к стражнику подошёл помощник, который недавно на него накричал. Они о чём-то пошептались, стражник ткнул пальцем в Ди. Помощник в ответ нахмурился и буквально выплюнул «ублюдок». Навряд ли такое обращение было к нему, нет, ему бы этот неприятный юноша с высоким голосом сказал бы в лицо. Похоже, это ругательство полагается тому, с кем Ди сейчас разговаривал. Хотя из его уст это ругательство звучит как самая высокая похвала. Странно всё это, похоже здесь, за время войны, успело многое произойти и поменяться с тех пор, как Диаваль был в гостях у дяди.       Время тянулось ужасно медленно. Громкие звуки с улицы говорили, что торги уже начались, но, похоже, Диаваль далеко не в первых числах. Он сидел и мерно отбивал пальцами ритм, покачивая головой и расслабившись. По галерее туда-сюда сновали стражники и какие-то люди, скорее всего слуги. Хотелось выпить немного воды и забыться на время, был бы в этой клетке хоть один уголок, где можно было бы спрятаться.       — Вот он, выводите, — к решётке подошёл незнакомый человек с толстой запиской книгой и пером в руках, ткнул стражникам в Диаваля и сделал пометку. — Лот двадцатый. Быстрее отведите на торги, время к полудню, нужно заканчивать.       Стражник заставил Ди выставить вперёд руки, грубо защёлкнул на них кандалы. Замок ужасно больно защемил кожу на секунду, от чего Диаваль зашипел и зажмурился. Звякнули кандалы на щиколотках и его под локти буквально выволокли из камеры. Он едва успевал перебирать ногами, чтобы успевать за стражниками, цепь не давала шагать широко. Они остановились на выходе, с улицы послышался громкий вскрик «продано» и его буквально вытолкнули наружу.       Ди почувствовал, как до скрипа сводит зубы от холода мостовой. Даже в галерее было не так холодно, а на улице, видимо, сгустился туман. Холодные, покрытые тонкой наледью камни показались раскалёнными углями. Он старался шагать спокойно, не сбиваясь, но то и дело спотыкался о цепь и больно цеплялся за камни голыми пальцами. С помоста увели сильно хромающую женщину и едва ли не втащили на него Диаваля. Под таким огромным количеством взглядов, далеко не спокойных и равнодушных, он почувствовал себя голым. Мужчина, стоящий на помосте с небольшим листком бумаги в руках, жестом приказал ему покрутиться, и Ди неуклюже сделал это. Как хочется быть сейчас гордым, непобеждённым, спокойным пленником, которого не удалось сломать. Но не выходит, холод заставляет сжиматься и стучать зубами. Да ещё и со вчерашнего ужасно скудного ужина во рту не было ни крошки. А он бы сейчас даже не отказался от подмоченного осенними дождями хлеба и пресной, недоваренной каши на воде, которой их кормили в обозе. Поэтому он просто затравленно вскинул голову и упёрся взглядом в толпу, стараясь не различать лиц, не видеть, не слышать.       — …Здоров, достаточно просто немного откормить и умыть. Более того, перед вами не какая-то чернь рабочая, которая только в батраки годится, — зазывала, расхваливающий его на все лады, грубо схватил его за подбородок и заставил открыть рот, больно сжав кожу. — Как минимум горожанин, значит, не глупый, возможно, даже образованный. — Толпа начала перешёптываться между собой, Ди увидел, как в глазах людей появляется интерес.— Не только конюшни чистить может, но даже можно взять в услужение в дом, в библиотеку, быть может, гувернёром приставить к детям.       Или положить к себе в постель. Этого глашатай не сказал, но Ди и так это понимал. Нет, его не в слуги купят, а в наложники, в любовники. Лицом вышел достаточно красив для таких ужасных людей. И зубы ровные важны, чтобы не противно было в кровать с ним ложиться. Он тяжело сглотнул и слегка прикрыл глаза, стараясь не начать дрожать уже от напряжения. Убежать бы, но куда он побежит в кандалах? Да и стражников с карабинами и саблями тут предостаточно. Он испуганно забегал глазами по сторонам, пытаясь найти хоть какое-то спасение. Ему было плевать, сколько он стоит, кто предлагает деньги. И тут он буквально споткнулся взглядом об один ужасно неприятный взгляд, липкий, противный, как забродивший приторно сладкий джем. Взгляд того мистера Мердока, который приходил утром с секретарём. Диаваль, не слыша ничего за биением сердца в ушах, только увидел, как он шевельнул губами.       — Ну же, господа, неужели вам не хочется себе действительно качественного товара, побаловать себя? Оно того стоит, господа! — зазывала сладенько заулыбался. Почему-то Ди показалось, что это неспроста. Неужели договорной аукцион? — Шестьсот раз! Не стесняйтесь, господа. Шестьсот два!       — Семьсот.       Громкий звенящий голос зазывалы грубо перебил кто-то из толпы, и мужчина, чуть наклонив голову, прошептал едва слышно «ублюдок». Похоже, что у этих господ всего один ублюдок. В первом ряду стоял тот самый молодой господин, который попросил его спеть. Он держал трость посередине, покачивая ей, и в упор смотрел на зазывалу спокойным колким взглядом.       — Семьсот пятьдесят.       — Восемьсот, — мистер Мёрдок, который явно не хотел себе соперника, поменялся в лице и уже не выглядел так напыщенно. Скорее даже немного растерянно.       — Восемьсот пятьдесят.       — Девятьсот. — Наступила тишина. Парень широко улыбнулся зазывале какой-то однобокой странной улыбкой. — Мистер Эрроу, начинайте считать. Никто не предложит за него больше.       Мужчина только сглотнул и, незаметно вытерев руки о полы пиджака, начал считать, намеренно затягивая паузы. Да этот мистер Мёрдок договорился с владельцем рынка! Наверняка, иначе бы всё так не оттягивали, давая этому напыщенному шанс найти деньги. Но, похоже, удача улыбнулась Диавалю, и зазывала, не имея больше возможности тянуть, поднял руку.       — Девятьсот три! Продано господину Фробишшеру! — обернувшись на стоящих у края помоста стражников, почти спиной к толпе, он небрежно махнул рукой и поморщился. — Пусть порадуется, мразь.       Кто знает, каков этот господин Фробишшер, но почему-то к мистеру Мёрдоку в руки хотелось попасть куда меньше. От одного его взгляда, злого, полного досады, стало не по себе. Диаваль поёжился и сжался, стараясь не оглядываться. Стражники так торопились выкинуть его за ворота рынка, что ужасно больно и неаккуратно тыкали ему под рёбра дулами карабинов и хватали за локти. В ногу впилось что-то острое, и Ди, тихо ойкнув, споткнулся и упал на колени.       — Да твою мать, что ж ты такое неуклюжее чучело? — стражник постарше раздражённо закатил глаза и больно ударил рукой по затылку. Ди вздрогнул всем телом. Будь он не так истощён, слаб и голоден, он бы ударил в ответ, но сейчас сил драться не было. Но его спас злой окрик откуда-то справа.       — Руки убрал, или я их тебе оторву! Это теперь частная собственность.       Мимо них прошёл господин Фробишшер в сопровождении неприятного секретаря и, всего пару секунд посверлив оробевших стражников взглядом, ускорил шаг. Тот, что ударил Ди, тихо прошипел «ублюдок» и, сплюнув на мостовую и растерев носком сапога, вздёрнул Диаваля на ноги за ворот рубашки. Ткань жалобно затрещала, но выдержала. Не дожидаясь, когда его снова толкнут, он сам пошёл к широко открытым решётчатым воротам, ведущим на шумную улицу.       Диаваль был в белом городе всего один раз, очень давно, но до сих пор помнил эти широкие улицы, торжественные со своими колоннадами, крытыми тротуарами, роскошным парком и прекраснейшими зданиями госпиталя, ратуши и старинных торговых рядов. На широкой площади, куда они вышли из рынка, было шумно и людно, везде стояли деревянные прилавки, повозки, набитые товаром. Похоже, сегодня ярмарочный день. Если это рыночная площадь, неужели рабов продают там, где раньше был птичий рынок? Ди бросил короткий взгляд за спину и прибавил шагу, чтобы не отставать от стражников. Да, когда-то именно там ему купили замечательного пса, ставшего надолго лучшим другом. А теперь там продают людей. Диаваль сглотнул, стараясь отогнать неприятные мысли, и остановился, упершись в спину стражника.       — Вот ваши бумаги, — стражник протянул кому-то несколько листков плотной хорошей бумаги с вензелями. — Господин Фробишшер скоро будет.       — Благодарю.       Стражник шагнул в сторону, и Ди увидел перед собой пожилого человека в простом чёрном пальто, шляпе на седых волосах и с аккуратным шарфом. Он поманил Ди за собой и с площади зашёл на одну из прилегающих улиц. Здесь стояло много экипажей, роскошных карет, простых колясок на одну лошадь. И у одного из них на приступке сидели Дерен и Айриша. Мальчик, увидев Ди, тут же кинулся к нему и крепко обнял. Мужчина покачал головой, разглядывая их босые ноги, и успел перехватить на руки девочку.       — Я кому сказал, на землю не становиться? Заболеть хотите, да? Чтобы голова болела и кашель спать не давал.       — Кто вы?       — Меня зовут Даллен Фром. Я кучер и лакей господина Фробишшера, — мужчина усадил Айришу на козлы и обернулся. — А вас как зовут?       — Ди.       — Хм… Хорошо, я не буду переспрашивать, — Даллен хитро так прищурился, по-доброму, и улыбнулся. — Вам тоже не стоит стоять на холодных камнях, залезайте на приступки.       — Спасибо, я постою.       Диаваль оторвал от себя Дерена и, подтолкнув его к сестре, скрестил руки на груди. Промозглый холод начал потихоньку щипать за голую шею и руки. Ног он уже не чувствовал. Только бы этот господин пришёл побыстрее, ужасно хочется погреться…       Откуда-то сверху раздался громогласный бой часов и Даллен достал из нагрудного кармана часики на цепочке. Открыв щелчком крышку, он кинул взгляд на циферблат и цокнул языком. Интересно, сколько времени? Как будто в ответ на этот вопрос так же сверху полилась колокольная мелодия. Такая играет на часах только в полдень и в полночь, это Диаваль помнил хорошо. И только когда снова наступила тишина, на улице наконец появился господин Фробишшер. Он неторопливо подошёл к экипажу, забрал у Даллена бумаги, кивнул ему в знак благодарности. Дождался, когда кучер откроет дверь экипажа и жестом указал Ди и детям внутрь. Заходить в тёмное нутро кареты не хотелось, но стоять на холодных камнях было уже невыносимо, поэтому, кинув из-под неровно обкромсанных волос быстрый взгляд на господина, Диаваль залез внутрь следом за детьми. Внутри простой и даже невзрачный экипаж оказался, наоборот, роскошным. Никаких шелков и неряшливой бахромы с кистями, стены укрыты толстым твидовым полотном с лёгким рисунком. Удобные диванчики обиты мягкой шерстяной тканью в тёмную клетку, а на полу ковёр. Небольшие ламбрикены на окнах единственные сделаны из шёлка, который Ди терпеть не мог. Залезши следом за ними, господин Фробишшер закрыл дверь и закинул ногу на ногу. Экипаж чуть качнулся, когда лошади тронулись с места, и Ди чуть слышно попрощался с ненавидимым им мистером Фредриксоном. Теперь уже навсегда.       Дорога по городу прошла в полном молчании. Дети, никогда не ездившие в закрытом экипаже, разглядывали обитые тканью стены, потолок и диванчики. Господин Фробишшер читал отданные Далленом бумаги, а Ди разглядывал свои руки с грязными обкусанными ногтями. И только когда за окошком промелькнули главные ворота и городские дома сменились маленькими фермами, он отложил бумаги в лежащую на рядом с ним кожаную папку.       — Меня зовут Вальдемар Фробишшер. Вы должны называть меня господин Фробишшер, или мистер, — он снял со спинки диванчика два свёртка и протянул им. — Укройтесь, нам долго ехать.       Пододвинув к ним латунную, набитую ещё красными углями грелку, он расстегнул пальто и вольно откинулся на мягкую удобную спинку, ломая идеальную осанку. Ди почему-то только сейчас заметил, что щурится он не от злости, презрения или чего-то подобного. Он щурится от усталости, словно глаза сами собой закрываются, но ему нельзя спать. Поджав губы, Диаваль помог детям укутаться в роскошный шерстяной плед, накинул второй себе на колени, чтобы закрыть ноги, и придвинулся к грелке. Ничего, он сейчас быстро согреется, научился за всё это время.       — Я хочу услышать ваши имена, учились ли вы. Итак? — Мистер Фробишшер скучающе подпёр голову рукой, лениво рассматривая их. В маленьком экипаже это было очень близко, почти вплотную.       — Меня зовут Дерен. Мне девять лет, я уже занимался с учителем.       — Сколько?       — Два года, — Дерен обнял напуганную сестру и погладил её по плечу. — А Айрише почти пять, у ней перед Рождеством день рождения.       — Не училась ещё?       — Нет, я только несколько раз таскал её с собой в школу, когда родителей дома не было.       — В моём поместье вы будете под началом гувернантки, миссис Морган Мордекай. Она будет за вами ухаживать, учить манерам, отводить на уроки с учителями. Кроме вас, у неё под началом ещё пять детей, так что я надеюсь, что вы проявите благоразумие и не будете огорчать миссис Мордекай, — дождавшись кивка Дерена, Вальдемар отвернулся к окну, рассматривая пробегающие мимо давно сжатые поля подсолнуха. В серое небо как колья торчали обломанные сухие стебли, вдали последней листвой шуршали тополя на фоне тёмно-серого неба. — Мне в поместье не нужны бездельники, поэтому ты, Дерен, будешь работать. Не много, только с утра и до обеда. Потом у тебя будет время уроков. Что ты умеешь делать?       — Ну… Я помогал отцу, он кузнец…       — Лошадь подковать сможешь?       — Да.       — Кузни у меня нет, приставлю тебя к конюху. Он тебя всему научит, — на несколько секунд наступила пауза, а потом мистер Фробишшер перевёл взгляд на Диаваля. Он сглотнул, как можно более незаметно вытер повлажневшие ладони о штаны.       — Меня зовут Ди. Мне учителя не нужны.       — Да? — ему показалось, или в этом вопросе прозвучала какая-то не издёвка, нет, скорее лёгкая насмешка, попытка поддеть, как в галерее. — И чем ты можешь быть мне полезен? — Ди опустил лицо в пол. А он ничего и не умел, кроме как петь, играть на инструментах и учить этому других. И разве это будет интересно господину, который купил себе раба, очередного слугу в роскошный дом?       — Ну… Я немного умею готовить, могу помогать на кухне, с печью обращаться умею.       — Хорошо. Когда приедем, у вас будет возможность искупаться, поужинать и осмотреть дом. Завтра утром вы приступите к работе. А пока отдохните, нам ехать почти два часа.       Диаваль позволил себе откинуться на спинку дивана и слегка сжал тощую ручку Дерена. Мальчик кинул на него быстрый взгляд и грустно заулыбался. Он точно верит в то, что дальше всё будет хорошо. А Ди прикрыл глаза, чтобы только не видеть Вальдемара, чтобы не думать о том, для чего его действительно могли купить. Пусть лучше счастливое неведение до поры до времени.       Поля сменяли друг друга, маленькие и очень маленькие деревеньки, фермы, много речек, мостов через них. Наконец впереди показались поля, которые Ди всегда хотел увидеть, виноградники. Ровными рядками натянутые шпалеры и на них уже обрезанные коричневые лозы. Диаваль даже слегка наклонился, чтобы получше разглядеть. Друг от друга поля отделяли стройные ряды старых кипарисов с зарослями ежевики у корней. Подумалось, что летом эти поля, наверное, просто прекрасны. Он всегда любил вино с юга, которое не переводилось на севере даже в войну.       — Это сорт мерло. А следующее поле будет гренаш, — Ди поднял удивлённый взгляд на господина Фробишшера, и он слегка улыбнулся на один бок. — Ты пьёшь вино?       — А вы думаете, что я для этого ещё мал? — решив поддеть в ответ, Диаваль уже приготовился к тому, что его поставят на место, но Вальдемар только беззлобно фыркнул и пожал плечами.       — Я не знаю, есть ли у вас вино.       — Есть. Я люблю мускат и рислинг.       — А красные вина?       — От них болит голова.       — Значит, это плохое вино. Хорошее вино просто идеально дополняет ужин, помогает развязать язык и не бьёт в голову. Уж я-то знаю, — Ди едва удержался от замечания. Он что, много пьёт?       Он бы обязательно задал этот вопрос, если бы экипаж не свернул за красивые кованые ворота. Дети припали к окошку, пытаясь разглядеть, куда же они приехали. А Ди вспомнил, где он встречал фамилию Фробишшер. На бутылке с любимым вином. Неужели этот молодой щёголь — владелец самых крупных виноделен всей страны? Или это сын владельца? Экипаж затормозил, Вальдемар открыл замочек на двери кареты и быстро вышел. За ним выпорхнули дети, с интересом озираясь по сторонам. Диаваль же пригрелся, ужасно не хотелось выходить на холодную улицу, но, с тяжёлым вздохом, он смог оторвать себя от диванчика и вышел. Снова холодные камни под ногами, но не площадь. Большой тенистый парк с красивыми заросшими клумбами. И прямо перед ним огромное поместье. Ди всегда считал своего отца весьма богатым, но, похоже, он просто не знал, что такое настоящее богатство. Огромный дом с двумя симметричными крылами и строгими колоннами на входе, белоснежный, с красной черепицей на крыше, он закрывал собой весь мир и глядел на грязного, исхудавшего Диаваля всеми своими аккуратными окошками. Стало ужасно не по себе. Но ещё больше его смутила появившаяся на роскошном крыльце с двумя бронзовыми статуями оленей женщина в строгом дневном платье и капоре с белыми кружевами. Она всплеснула руками и, слегка подобрав юбки, поспешила вниз по ступенькам.       — Господин Фробишшер, мы всё приготовили.       — Спасибо, Жизель. Отведи детей побыстрее к миссис Мордекай и позови Ани.       — Конечно.       Сделав лёгкий реверанс, она подбежала к детям и, как фокусник, вытащив пару леденцов на палочке, быстро повела их к дому. Вальдемар, пару раз глубоко вдохнув прохладный влажный воздух, тоже направился к крыльцу. Приглашения Ди не потребовалось, он и сам уже не мог стоять на холодных камнях. Распахнулись двери, и, сделав пару шагов внутрь, он замер, пытаясь подавить желание сбежать. Строгая, не вычурная роскошь навалилась на него всем весом. Мрамор на полу и лестнице, деревянные панели на стенах, роскошные гобелены, наверняка старинные, хрустальная люстра размером со всего Ди. На окнах роскошные тёмно-зелёные с золотом гардины с множеством складок и лёгкими, как паутина, занавесками, в больших каменных кашпо странные яркие цветы. Неужто на вине можно заработать больше, чем на пушном и скорнячном промысле? Глупый вопрос. Вальдемар неспешно обошёл замершего Ди и остановился у лестницы, ожидая кого-то. Со второго этажа послышался стук каблучков, и на лестницу выбежала молодая девушка в строгой тёмной юбке в клетку и белоснежной блузке с высоким воротником. Она быстро спустилась к господину Фробишшеру и присела в реверансе.       — Ани, отведи Ди в его комнату, дай всё, что он попросит. Подбери хорошую одежду, а это тряпьё потом выкинь.       — Да, господин.       Вальдемар кивнул ей и быстро пошёл куда-то направо, в большой каминный зал, заставленный красивейшей мебелью с гнутыми ножками. Там его уже ждала девочка, совсем ещё маленькая ростом. Она опиралась на небольшую трость и тихонько что-то говорила ему, закрывая лицо распущенными волосами. От этой сцены Диаваля отвлекла Ани, которая взяла его за руку.       — Меня зовут Ани, очень приятно.       — Ди.       — Идёмте быстрее, вам наверняка не терпится переодеться.       Ди в ответ только хмыкнул. Интересно, она была в рабстве или просто настолько попала в точку со своим предложением? Поднявшись на второй этаж, Ани свернула направо, прошла по коридору до высокой двери. Ди с опаской оглядывался по сторонам. Все эти красивые пейзажи в золочёных рамах и мраморные скульптуры на маленьких столиках заставляли чувствовать себя ещё хуже. Грязный, неприятно пахнущий, заросший клочковатой бородой. Он мотнул головой, стараясь отогнать от себя это неприятное ощущение, словно он нищий, пришедший за милостыней. Ани, дождавшись, когда он подойдёт к ней, открыла дверь в другой коридор, не такой помпезный, и поманила Ди за собой.       — Это у нас крыло для домашней прислуги. Все, кто работает на земле, живут в отдельном доме. У тебя будет комната, маленькая, но своя. В ней есть ванная, ни с кем делить не придётся. Не против, что я перешла на «ты»?       — Я даже не заметил, если честно… — Ани остановилась у одной из дверей, похожих друг на друга, как близнецы, и протянула ему ключ на цепочке.       — Что тебе принести, кроме одежды и полотенца с мылом?       — Мне бы побриться, ногти привести в порядок… Расчёску, пожалуйста, — живот в очередной раз скрутил неприятный спазм от голода, и он жалобно предательски заурчал. Ани с секунду помолчала и вдруг улыбнулась.       — Я всё поняла, — Наклонившись к Диавалю со своего большого роста, она подмигнула. — У нас нельзя есть в комнатах, но я могу что-нибудь принести. Ужин у нас в шесть вечера, ещё долго.       — Спасибо большое.       — Не за что.       Ани улыбнулась и быстро пошла обратно к выходу из крыла для прислуги. А Диаваль обернулся к двери и, вздохнув, открыл её, щёлкнув ключом в замке. Он ожидал увидеть что угодно, но не сдержал изумлённого вздоха, когда переступил порог. Это было не похоже на помещение для простой прислуги. Маленькая, но уютная комнатка со светлыми стенами, большими окнами до пола, она оказалась совершенно восхитительной. Широкая кровать, застеленная свежим, наверняка немного хрустящим от чистоты, бельём, напротив у стены — пара кресел, между ними столик, у стены с дверью в коридор комод и небольшое зеркало над ним. Аккуратно обойдя по слегка тёплому деревянному паркету кровать, Ди выглянул в окно и замер. Сквозь редкие ветки растущего рядом дерева было видно излучину реки, целую россыпь речек и маленьких островков. Выглянувшее из-за туч скупое солнце осветило всё желтоватым светом. Подойдя поближе к окну и стараясь не запачкать занавески, Ди чуть наклонился, пытаясь высмотреть море. Если это излучина, значит, там, чуть ниже по течению, будет море. И верно, на горизонте, хорошо видном с холма, где расположилось поместье, было видно искрящуюся на солнце полосу воды, которой не было конца.       От восторженного созерцания его отвлёк стук в дверь. Ани зашла тихонько, поставила на комод корзину с какими-то коробочками и, кивнув, вышла. Наверняка у неё есть свои заботы, ей не до разговоров. Но так хотелось вызнать всё о господине Фробишшере, о поместье, о море, о ней самой. Подойдя к комоду, Диаваль принялся рассматривать то, что лежало в коробочках. Бритва и принадлежности, зубной порошок с щёткой, палочки с ватой, ножницы и пилочка для ногтей. На дне лежала одежда: простая белая рубашка, жаль, что с коротким рукавом, просторный бежевый жилет, узкие брюки в тёмную коричневую клетку, чулки… Подняв взгляд в зеркало, Ди грустно хмыкнул. Как же жалко он выглядит, как бездомный пропоица, с волосами непонятно какого цвета, клочковатой некрасивой бородой, грязной шеей и красными от постоянной грязи глазами. Наконец ему представился шанс вернуть себе себя, смыть доспехи из грязи и пота.       Он не знал, сколько провёл в ванне, старательно оттирая въевшуюся в руки и ступни грязь, распутывая некрасиво обкромсанные волосы и пытаясь их вымыть. У себя дома он всегда носил длинные волосы, которые завивались в крупные кудри, но их безжалостно обрезали тупыми ножницами, когда кинули в клетку к другим пленным. Сожалеть о них было глупо, спустя почти полгода-то. Диаваль быстро вытерся мягким полотенцем и оделся. От ощущения прикосновения ткани к коже захотелось плакать. Насколько за животных нужно считать военнопленных, чтобы так с ними поступать? Аккуратно вернув все вещи обратно в коробочки и повесив полотенце на край ванны, он вышел в комнату и, присев наконец на кровать, обернулся к зеркалу. Пару мгновений разглядывал себя и слегка улыбнулся. И пусть даже этот Вальдемар окажется для него новым испытанием, он пройдёт его как человек, а не как собака. Пройдёт как Диаваль Соль, сын «пушного короля» и градоначальника города Динош. Учитель музыки. Ди выпрямился, возвращая себе осанку, и повернулся к окну, разглядывая блестящую на солнце водную рябь.