***
На второй день пути поднялся попутный ветер, и Джек, забыв про свою капитанскую гордость, полез на мачты вместе с Тёрнером ставить паруса – нужно ведь учить птенца летать, и не словами, а примером, причём пример был один из лучших. Несмотря на то, что снасти всё время выскальзывали из рук Уилла, Джек был на удивление терпелив и всё время травил (а иногда кричал, если они были далеко друг от друга и ветер изрядно шумел) байки: рассказывал про то, какие чудеса ждут Уилла на Тортуге, какое это чудное и приятное для любой заблудшей души место; прямо волшебная страна для проклятых и изгнанных, где нет ни законов, ни правил, ни налогов, ни строгих нравов – только выпивка и свобода. Уже спустившись на палубу в тень и прихватив из камбуза галеты с солониной, Джек пересказывал любовные похождения всяких своих воображаемых товарищей, которые, как он клялся, были настоящими и из плоти и крови. Когда полуденное пекло забрало остатки тени и загнало тех двоих в капитанскую каюту, Воробей вальяжно уселся в большое кресло (не столь удобное, как на Жемчужине, но вполне пригодное), положил ноги на аккуратный чистенький бортовой журнал и, с недовольным лицом отпив из уже початой бутылки бренди (рома на военном корабле не нашлось), вдруг спросил у осматривающегося по сторонам Уилла: – Знаешь ли ты, сынок, почему женщина на корабле – к беде? Уилл скромно стоял у входа, оглядываясь по сторонам с несколько потерянным видом: ему всё ещё казалось, что он поступает неправильно. Трудиться в поте лица, чтобы направить судно вслед за разбойниками, похитившими его любовь, – одно, а вот брататься с таким же разбойником в капитанской каюте – совсем другое. – Что? Э-э-э, нет… Нет, не знаю. – Уилл покачал головой и взглянул на Воробья. Его вопрос, который был совсем некстати, как и половина из того, что он говорил, вывел Уилла из глубокой задумчивости. Тёрнер хотел было выдумать какое-то объяснение (ему не хотелось упасть лицом в грязь перед Джеком, который теперь вечно его проверял), но его внимание привлекла на удивление искусно выполненная модель «Перехватчика» в масштабе один к сорока. Уилл медленно подошёл к шкафу, заложив руки за спину, и стал с интересом разглядывать кораблик: поражала точность резьбы по дереву и множество мелких деталей. После взгляд переместился на настенную карту. Рядом, на забрызганной чёрными каплями бумаге, стояли баночки с краской и лежали кисти. Судя по обширным белым областям и незаконченным линиям, карта ещё не была готова. – Тут дело не в суевериях, а в том, что женщина становится причиной беспорядков. Каждый мо́лодец старается приударить за леди, будь она на суше даже самой последней уродиной. Следствие этого – мордобой, делёжка и ругань. Гораздо надёжнее, сынок, в этом вопросе полагаться на своего товарища. Каждому найдётся по душе. – Джек с пошлой усмешкой сделал ещё глоток и скинул ноги со стола, не спуская глаз с Уилла и про себя поражаясь тому, насколько тот ещё был чист умом. – Между товарищами распрей, пожалуй, действительно меньше… Если женщина не является причиной, — задумчиво произнёс Уилл, слегка нахмурившись и немного приподняв брови, что должно было отражать некую степень сосредоточенности. На этот раз его взгляд притянул книжный шкаф – не такой высокий, стоявший чуть поодаль, почти в углу. Тёрнер присел и открыл нижнюю дверцу, выуживая оттуда книгу в красивой тёмно-синей обложке. Пока что неясно было, что внутри, потому как (пока ещё) кузнеца снова покорил уровень рукотворного мастерства. Он любовно провёл ладонью по шершавой матерчатой ткани и дотронулся кончиками пальцев до корешка с металлическими креплениями. Джек закатил глаза и беззвучно выругался. Ему даже будто бы стало стыдно – мальчик так невинен, что его не смутить сальными намёками. Он их просто не понимает. Да и не должен, успеет ещё нахвататься всякой мерзости. – Что ты там такое нашёл у этого педанта-капитана? – промурлыкал Воробей, неаккуратно листая журнал и подмечая, сколько продовольствия загружено в трюм и подсчитывая, сколько всего можно будет выручить, продав половину груза на Тортуге. – Ты уже совершал такую глупость как иметь близкую дружбу с кем-то? – Очень тонкая работа, – проговорил Уильям почти заворожённо, но сразу же аккуратно поставил книгу на место, закрыл шкафчик и поднялся, подходя теперь к окну и замирая там, позади Джека. – Нет, к сожалению. Я не водился ни с кем… продолжительно. С самого детства я ежедневно работал, даже на Пасху и Рождество… А потому друзьями не успел обзавестись. Уилл устремил взгляд вдаль. Море было спокойным. Почему-то в памяти Тёрнера всплыл образ мисс Суонн, вспомнилась их первая встреча и то, как он влюбился в смелую и говорливую девочку в красивом платье. Девочку, спасшую его жизнь. Когда он пытался вспомнить лицо Элизабет, перед глазами почему-то вставал её прежний, детский образ. – Хорошо, что ты наслушаешься моих советов до того, как этот мир начнёт как следует колотить тебя. Поднявшись из-за стола, Джек подошёл ближе и заглянул в глаза Тёрнеру, затем будто передумывая и пятясь, пока не упёрся в стол и не уселся на него, повернувшись к Уиллу лицом. – Я сразу увидел в тебе это… Да, это принесёт тебе много бед в жизни. Ты… Хороший человек, выбирающий плохие методы… При этом совестливый. Прямо как твой отец, – сказал Джек, щуря глаза и подвигая капитанское кресло так, чтобы сидеть вполоборота к Уиллу. Тот выглядел словно обеспокоенным чем-то, на деле просто не понимая, о чём речь. – С чего бы тебе учить меня? – Он повернулся всем корпусом и сделал небольшой шаг вперёд, словно бросая вызов. – Я не глупец и уж точно не стану слушать совета пирата! – Тёрнер чуть повысил голос и сдвинул брови, что выглядело скорее трагично, чем грозно. – Ты слушаешь советы пирата, то есть меня, с того дня, как повстречал его. Скажу больше... – Свысока и с будто даже с каким-то затаённым раздражением. – Слушая себя, ты слушаешь советы пирата. Хороший мальчик бы не освободил арестанта. Ради любви. Тебе по душе свобода, сынок. И это принесёт тебе много бед. А что касается дружбы – забудь. Есть или сотрудничество, или же узы страсти – недолгие и призрачные. И то, и другое лучше доверить своему товарищу по удаче, чем легкомысленной девчонке. – Джек подкрутил ус и улыбнулся. Он зашёл на тонкий лёд и теперь ждал реакции. – В таком случае я, пожалуй, обману твои ожидания и сделаю единственно верный выбор в пользу любви. – Слегка вздернув подбородок, мол, я выше этого, Уильям отошёл в дальний угол, усаживаясь в кресло у капитанской койки и закидывая руки назад на его спинку. – Потому как никакое «сотрудничество» или «страсть» не заменят её. Тёрнер продолжал смотреть в глаза капитана, уже считая, что одержал победу в словесной перепалке. – И проиграешь. Ни одна красотка не стоит того, на что ты себя обрекаешь... С точки зрения хорошего законопослушного подданного его величества, — мурлыкал Джек дальше, ведь для него это была не перепалка, а так – щенка журить. – Но если вспомнить о том, какая кровь течёт в твоих жилах... Эта любовь – хороший повод для тебя стать самим собой. За это! – Джек превратил свои нравоучения в тост и торжественно сделал ещё пару глотков из бутылки. – Хотя знаешь, Уилли... – облизнулся он, — ни одна красотка не будет страстно любить тебя так, как верный товарищ, что всегда под боком. Любить – это всегда понимать, сынок. А разве можешь ты сказать, что понимаешь женщин? – Женщины – это непостижимая загадка, которую мы пытаемся разгадать всю жизнь, но лишь сильнее запутываемся… Так мне говорил один человек, – то ли иронично, то ли мечтательно проговорил Уилл, складывая руки на груди и прикрывая глаза. – Но, Джек, ты сам себе противоречишь. Сперва ты утверждаешь, что некий «товарищ» будет иметь со мной либо сотрудничество, либо узы страсти, как ты выразился…. Теперь заявляешь, что этот же самый «товарищ» будет любить. – Тёрнер откинул голову назад и прищурился, смотря Джеку прямо в глаза. Вышло довольно забавно, и тот даже не смог сдержать усмешки. – Так ты начал вникать в суть вещей, сынок? Вот только ты снова запутался. Страсть или холодный расчёт – то, что стоит оставить с дамами. – Вроде иронично, но и довольно в то же время. – Любовь – ужасно призрачное явление. Искреннее с обеих сторон, но ошибочное в конце пути. Её не существует для двоих, потому что она живёт только в тебе самом, — Джек говорил со скучающей интонацией, удобнее устраиваясь на столе. Он поставил бутылку прямо на судовой журнал и сладко зевнул. Видимо, качка, по его мнению, должна вскоре утихнуть, а значит, бренди не прольётся. – В конце двое всегда обманутся. Именно из-за силы и искренности этого чувства. Поэтому стоит предаваться страсти или расчёту с тем, кто по своей природе не способен тебя понять. Смекаешь, цыпа? – Я не верю в страсть или расчёт! – Уилл сказал как отрезал, раздраженно фыркнул и устроился поудобнее. Он собирался вздремнуть, пока не спадёт жара. Джек вдруг расхохотался так, что чуть не свалился со стола. Закрыв лицо руками и беззвучно сотрясаясь от смеха – так, что только звенели его побрякушки, он утирал слёзы, выступившие в уголках глаз. Настолько потешного бреда, сказанного настолько искренне, Воробей не слышал довольно давно, должно быть, с момента, когда одна из несостоявшихся пассий на Тортуге утверждала, что в её чреве зреет плод их нетелесной, духовной любви, появившейся от её сильной страсти без любого грешного вмешательства. – Т-тёр-рнер... Ты... Т-ты не веришь в.. в... – Джек попытался что-то выдавить из себя, но снова затрясся в приступе хохота. – Тёрнер, ну скажи мне... ты правда... ты правда евнух? Уилл встрепенулся, сверля капитана взглядом, но всё же тактично промолчал, не желая больше поддерживать беседу, в ходе которой Воробей то пытался его поучать, то хотел принизить. Ни то ни другое, к слову, у капитана не получилось, так как юный пират был твёрд в своих решениях и полагал, что, в отличие от этого пройдохи, имел крепкие моральные принципы, которые в будущем уберегут его от многих ошибок. Джек же, в свою очередь, больше не стал издеваться над парнишкой, прочно запутавшимся в том, во что он верит и во что не верит. Ведь как можно не верить в яичницу только из-за того, что никогда её не пробовал? В продолжение плавания Джек предпочитал больше не глумиться над слабым умом и сердцем юнцом, а потому только лишь учил его морскому делу (в тайне умиляясь прилежности молодого Тёрнера и тому, как быстро он влился) да задабривал его своими пьяными байками вплоть до самой Тортуги. Мальчишкам даже в таком возрасте всё ещё нравится слушать сказки, рассуждал Джек, тем более в этих россказнях была значительная доля правды.***
– ... Важнее то, что печальна жизнь человека, ни разу не вдохнувшего того чудного букета ароматов, который и есть Тортуга, смекаешь?.. Как только Уилл ступил на землю следом за Джеком, Тортуга обрушилась на него будто ураган. Такое странное, тревожное, удивлённое и весёлое чувство Тёрнер испытывал только однажды – когда кузнец Браун (тогда он ещё пил не каждый день, а только когда было мало работы) впервые выковал для своего подмастерья шпагу и позволил тренироваться вдоволь, иногда давая советы. Тортуга поражала. Был вечер – время, когда весь город превращался в пьяный, шумный бордель. В воздухе висел знакомый запах пороха и выпивки, наряду с обычной вонью и сладким душащим запахом женских духов, который на Тортуге словно не принадлежал ни одной девице, а просто источался грязью под ногами. Этот остров – загнивающее торжество беспредела – произвёл на юного пирата неизгладимое впечатление, и в представлении Уильяма это место было как раз под стать Джеку Воробью, словно капитан привёл своего нового знакомого в своё убежище. «Только такое странное место могло породить настолько странного человека», – так думал Тёрнер, пока наблюдал забавную сценку с участием двух чересчур ярко накрашенных женщин, которые одна за другой влепили капитану звонкие, яростные, и, по мнению Джека, не в полной мере заслуженные пощечины. Тёрнер поднял брови и посмотрел на Воробья. – Чем же ты им так насолил, а, Джек? Вовремя не объяснил, что между вами лишь сотрудничество... выгодное только тебе? – самодовольно заметил Уилл. На губах скользнула усмешка, но он сдержался от того, чтобы рассмеяться в лицо Воробью. – И пропустил момент, когда они попали в капкан собственных иллюзий. Пошли, цыпа, у нас много дел. Натянув шляпу так, чтобы она понадёжнее скрывала его лицо, Джек повёл Уилла за собой, маневрируя между людьми и стараясь не наступать в грязь и не обращать внимания на пьянчуг, которые то и дело попадались на пути. – Я должен найти старого приятеля... Мы наберём команду, а только потом у нас будет время, чтобы погрузить тебя в прелести жизни на Тортуге. Видимо, у Джека созрел какой-то план. Уилл состроил удивлённую мину, слегка вскинув брови и моргая немного чаще обычного – этим он как бы говорил: «Ладно, как скажешь, Джек. Только вряд ли мне это окажется по душе». – Что за приятель? – спросил Тёрнер, наконец минуя шумную компанию каких-то головорезов, которые с интересом пялились на юнца, следующего за капитаном (его узнавали многие и даже пару раз Уилл слышал что-то вроде «Да это же Воробей, мать его!»). Уилл наконец поравнялся с ним. – Плавали вместе. Давно, ещё до... всего. Добрый малый, без него моя команда не моя команда. Увернувшись от потока помоев, которые кто-то решил выплеснуть через переднюю дверь, Джек дёрнул Уилла назад, прижимая к себе, чтобы его не запачкало, и раздражённо выдохнул ему куда-то в затылок. – Будь осторожен, погружаться в эту атмосферу нужно постепенно, а не нырять в неё с головой. Уилл вскинул одну бровь и косо глянул на Джека через плечо, удивившись, насколько быстрой была реакция капитана и как крепко его сильные руки держали юнца. «Должно быть, морская сноровка», – подумалось Уиллу. Пауза становилась неловкой, а от чужого пропитанного бренди дыхания по спине побежали мурашки. Тёрнеру стало немного не по себе, но попыток вырваться из железной и одновременно нежной хватки он не предпринимал. – Я бы рад, да вот, – хрипло прошептал Уилл и сглотнул, – здешние обитатели так и норовят окунуть… В течение ближайших нескольких часов Джек вёл себя абсолютно прилично. Вечер для Уилла выдался очень колоритным и полным событий. Сначала они обходили одну за другой таверны, затем отбивали от мистера Гиббса (по мнению Тёрнера, человека с очень сомнительной степенью возможного доверия) крайне неприятный запах, затем Джек пил с ним и шептался о том, что Уилл – лишь козырь с очень подходящей для целей плавания наследственностью. В тот момент Тёрнер понял, что нужно держать ухо востро. – …Тут найдётся парочка парней, таких же тронутых, как и ты, Джек. – Надеюсь на это. – Бери всё… – И не отдавай ничего. По неясной причине эти слова врезались в память Уилла навсегда. Почти на все оставшиеся деньги Джек снял комнату – пусть и на втором этаже борделя, но тихую, подальше от увеселительных комнат и вполне сносную для такой гниющей дыры, как Тортуга. Гиббс же остался пить внизу и приходить в нужное состояние для завтрашнего набора команды. Уилл же впал в раздумья над словами Джека о козыре, ругая себя за наивность, хотя за неделю пути он свыкся со странностями капитана и даже начал доверять ему. Чего стоило сегодняшнее героическое спасение от содержимого помойного ведра. Джек оберегал его, чуть ли не заботился, и теперь, когда вскрылось что-то, чему Тёрнер ещё не мог дать толкового объяснения, его сердце жгли обида и чувство одиночества, будто он очнулся ото сна и понял, что может доверять только себе… – Здесь тихо. – Уилл окинул комнату взглядом и, приметив себе кресло в углу, уселся туда, собираясь вздремнуть. – По сравнению с остальной частью дома, конечно. Тёрнер широко зевнул и заёрзал, пытаясь устроиться поудобнее, из-под ресниц наблюдая за тем, как Джек ходит по комнате. Его шатало, но не от выпитого. Капитан так привык к морской качке, что практически не мог ходить по суше ровно, его то заносило назад, то вело в сторону, поэтому он вечно пытался найти баланс с помощью странноватых плавных движений руками. – Койка общая, не дури, цыпа. – Джек снял шляпу, камзол и жилет, бросив их на чудного вида комод с рамой, где должно было быть зеркало. – Приставать не стану. Воробей стянул с себя сапоги, бросая их в угол, подошёл к маленькому столику, чиркнул огнивом над двумя свечами и, бросив в сторону юнца насмешливый взгляд, с неподдельным удовольствием и мурчанием растянулся поперёк кровати, впрочем, оставив место и для Уилла. Надоест же ему когда-то это неудобное плетёное кресло. – Ты приглянулся местным жрицам любви... Эх, сынок, помню себя в твои годы. Тогда с меня ещё не брали плату, – сонно пробормотал Джек, два раза хлопнув рукой по постели рядом с собой, мол, ложись. Долго просить не пришлось. Уилл стянул обувь, аккуратно поставив её около двери, и лёг рядом, сцепив руки у себя на груди в замок и поднимая взгляд в потолок. – Я уже не раз повторял, что люблю Элизабет, Джек. И не нуждаюсь в услугах... Ну ты понял. – Покосившись на капитана и смутившись от его усталого и снисходительного взгляда, он прикрыл глаза. Джек улыбнулся себе в усы, не сводя взгляда с Уилла. Теперь он наконец-то выглядел расслабленным и в высшей степени умиротворённым. Грудь мерно вздымалась, а внутреннее волнение выдавало лишь то, как слегка подрагивали кончики его пальцев. Между его бровей залегла едва заметная морщинка, что придавало лицу суровое выражение. – Не стоит хранить верность той, которая хранит свою честь не для тебя, – проворчал Джек с изрядной долей сочувствия. «Бедный, запутавшийся в этой жизни юнга, сколько ещё нужно в тебя вложить», – подумалось ему. Джек дождался, пока Уилл уснёт, затем приоткрыл окно (ведь ночи на Карибах бывают невыносимо душными), укрыл его ноги здешним подобием одеяла (до того проверив, нет ли на нём клопов), снова улёгся рядом и провалился в сон. Когда небо уже окрашивалось в предрассветные тона, Уилл проснулся от того, что ему было очень жарко: островной климат тяжёл, так как от нагретой за день воды поднимается липкая душная теплота вплоть до рассвета, изредка подгоняемая прохладным бризом. Но дело было не в этом. Уилла сзади обнимали сильные руки Джека, совсем как несколько часов назад в тёмном переулке, прижимая к груди. Рубашка на руках капитана задралась, и в полутьме Тёрнер смог рассмотреть чётко выделяющиеся на смуглой коже чуть выше запястья клеймо и татуировки. Джек тепло сопел Уиллу в волосы, любовно обнимая его. Видимо, снилось Воробью, что у него под боком была некая портовая куртизанка. Спросонья Уилл не сразу понял, что происходит, попытался вырваться, но затем передумал: ему не хотелось будить Джека. От нечего делать он заинтересовался клеймом и рисунками на руках пирата. Сдвинув брови, он изучал изображение маленькой птички, летящей над морем, а затем, осмелев, провёл кончиками пальцев по клейму, обводя контур буквы «P». Спустя некоторое время Уилл устал лежать на одном боку, левая рука затекла, а потому он медленно перевернулся на другую сторону и оказался лицом к лицу с Джеком. Улёгшись на подушке чуть повыше и уткнувшись носом в пахнущую морем выцветшую бандану капитана (это было единственное положение, при котором косички, бусинки и прочая дребедень не щекотала нос), Уилл снова провалился в сон.