Рэйкон

Неудивительно, но утром в парке было пусто. И днём, и даже вечером. На протяжении месяца от девушки не было вестей. Теперь из окна второго этажа мелькал пузатый мужчина, который, к сожалению, ничего не знал про предыдущую владелицу этих покоев. Знакомые ирьерины сказали, что в вечер праздника девушка сменила больницу, правда неизвестно на какую. От этих новостей излюбленная лавочка потеряла свою ценность и больше Какаши сюда не приходил. Лишь громкий смех и запах сигарет напоминали о новом друге, с которым Какаши опять не успел попрощаться. Терять друзей, безусловно, его призвание. В каждой черноволосой красавице он узнавал свою девицу, и каждый раз чувствовал знакомую боль, когда понимал, что обознался. Прошло ещё много времени, прежде чем Хатаке решился капнуть глубже. Ему хотелось узнать хотя бы еë имя. Какаши скучал по ней, но не признавал этого. Он знал что так будет. Так всегда бывает, когда впускаешь человека в свою душу. Её фантом станет очередным «кандалом прошлого», ведь Какаши так и не научился отпускать людей. — Чего же ты такой печальный, молодой человек? — спросила старушка, наливая гостю чай. Желая довести их игру до конца, мужчина отпросился в отпуск и отправился в столицу — единственное место, где была возможность узнать о девушке. Здесь, за чеканную монету и бутылку саке открываются все двери. Так он и оказался здесь — в доме бывшего главы департамента финансов. Красавица-жена феодала, превосходный дипломат, умнейший советник — когда то эти титулы принадлежали Айко Фукусима. Сейчас старуха лишь охала, вспоминая прекрасную молодость. Айко была выходцем из почитаемого клана шиноби, которые активно участвовали в управлении страны, но как это часто бывает, жизнь не пощадила и её: падение клана, смерь мужа, отсутствие наследников. Теперь от былого величия не осталось и следа. — Всё в порядке, не стоит беспокоиться. — доброжелательно ответил мужчина. — У вас молодых всегда всё в порядке, а потом умираете молодыми от стрессов и печалей. Уж поверь старушке, я издалека вижу человеческую горечь. Кто сам настрадался, всегда заметит чужие страдания. — её жилистые руки аккуратно взяли маленький чайник с витражами цветов и наполнили вторую чашу. Консервативная Айко славилась своим высокомерием и гордостью, поэтому пережитые невзгоды приняла достойно и самолично изгнала себя из светского общества, дабы сохранить остатки репутации. Теперь старушка выступала обычным госслужащим, с необычными связями. Когда она узнала, что к ним прибыл путник из Конохи, то вежливо приняла его у себя. Какаши знал, что это было не с проста. — Мы сами определяем глубину своих душевных ран, — высказался мужчина. — Чужая боль несравнима со своей. — Аха, — рассмеялась бабулечка и резко прекратила. Она треснула Какаши тростью по голове и изрекла, — Неважно чья эта боль, твоя или моя. Если ты просто убежишь прочь, не сделав ничего, то никто ничего не сделает и для тебя… До тех пор пока ты не сдаёшься, ты всё ещё можешь быть спасён. — она с сюрпаньем отхлебнула чаю. Мужчина и старуха отлично спелись. Кому ж ещё жаловаться на жизнь, как не товарищу по одиночеству? Старушка жила в отдалённой усадьбе недалеко от столицы страны огня. Это было мрачное место с кладбищем на заднем дворе. Айко с трепетом ухаживала за памятниками, хотя и признавала, что многие из них лишь каменная оболочка, без праха внутри. Мужчина гостил у неё уже не первый день, но так и не поведал за какой информацией пришёл. Он не вызвал у неë доверия, но однажды увидев в его руках знакомую книжку, старушка тут же пригласила его на чаепитие. В этот раз они сидели не в гостинной. Комната была абсолютно пустой, за исключением шкафа со ставнями. — На самом деле, я давно наблюдаю за тобой, молодой человек — загадочно изрекла Айко. — Я знаю, что ты ищешь, но здесь ты этого не найдешь. — Да? А где же мне тогда искать? — острожно спросил мужчина. — На кладбище… Айко открыла ставни позади себя. Там стоял молитвенный алтарь. Его украшали благовонья, камелии, фиолетовая юката и фотография. Её фотография, облачённая в чёрную рамку. Лохматые волосы были убраны цветами, а голубые глаза даже на снимке играли фейерверками счастья. Здесь она была ещё моложе. Не совсем ребёнком, но и не такой статной девицей, какой Какаши запомнил её на фестивале Обона. Старуха с трепетом отдала потрет Хатаке в руки. — Вот и прошло время моей исповеди — вздохнула Айко. — Знаешь, Хатаке-Сан, всю жизнь я вынашивала боль от потери младшей сестры. В голодные времена мы остались одни, я была ей как мать, вырастила её своими руками и даже выдала замуж, а эта несносная девчонка родила от безродного шиноби и сбежала на войну к своему дураку-любовнику. Я возненавидела их бедное больное дитя. Считала бастарда позором, спрятала подальше от глаз, забыла, прокляла. Это предательство стало для меня последним ударом. Я решила больше никогда никого не любить, и никогда ни о ком не заботиться, чтобы не испытывать боль от потери вновь. Так почему же сейчас, когда я вижу её лицо, мне становиться невыносимо грустно? Теперь всё встаёт на свои места. Девица — единственная наследница падшего клана и фатальная ошибка запрещённой любви — таких не заносят в семейный реестр и не включают в права на наследство. Женщина тягостно вздохнула. — Я не могла признать её. Отослала и стерла из памяти. А она не забывала меня ни на секунду. Каждый день я получала её письма, но никогда не отправляла в ответ. Все свои мечты и переживания она доверяла мне: писала о своём лечении, о дурацких книжках, о шиноби… Чем старше она становилась, тем реже писала мне. Болезнь прогрессировала, поэтому у неё часто отнимались руки. Я отвернулась от неё, надеясь что с её смертью и моя боль уйдёт. — старуха поглаживала фотографию и печально улыбалась. В этой девочке тоже была дыра, но она не держала зла, не копила сожаления, отдавала этому миру всё без остатка, так и не получив ничего взамен. Её преследовало своё прошлое, но Какаши так и не заметил, как она скорбела по нему. В ней были силы простить кого угодно, отпустить кого угодно, и кого угодно принять в объятия своей широкой тёплой души. Она не убегала прочь, не отворачивалась от людей, хотя всегда была по настоящему одинока. Противоположности притягиваются, наверное поэтому ей так понравился Какаши Хатаке. Ей хотелось познать все спектры чувств, и именно в Какаши она увидела целые залежи подавленных эмоций. Хотелось ли ей раскопать эти эмоции, или подарить новые — в любом случае она справилась. Хатаке покинул поместье в смутных чувствах. На небе красовалась розовая полоса сумрака. Он достал маленьку книжку и зачем-то открыл еë в самом конце. Там, приплюснутая временем и тяжестью страниц лежала еë тонкая сигарета с маленьким кандзи, которые аккуратно написали синей ручкой. Мужчина бережно взял еë и покрутил на пальцах. «Я тебя люблю» — этому посланию было суждено стать пеплом. Он закурил. Едкий дым заставлял глаза слезиться. Может хватит этих оправданий? Какаши держался, чтобы не разрыдаться как старушка минутой ранее. Это не дым от сигарет, а копившаяся боль полилась из ониксовых глаз. Отец, Обито, Рин, Минато — у его «кандалов прошлого» было много имён. Теперь пришло время снять эти оковы. Он не будет убегать прочь, он научится открываться. Пойдёт работать учителем и откроет своё сердце миру. Ведь если разрешить зайти в своё сердце, то оно больше никогда не будет пустым. Вы когда нибудь задумывались насколько быстротечна жизнь? Как стремительно уходят тёплые мгновения юности, как долго переживаются старые ошибки. Воспоминания — единственный подарок, оставленный нам временем на пороге вечного забвения. Её звали Анарина Фукусима. Она стала приятным и невыносимо тягостным подарком для Какаши Хатаке.