Вкус прошлого

Ирония. Она такая разъедающая, как кислота, выплеснутая в лицо. Цзян Чэн ощущает её на кончике языка, в уголках глаз. Она щиплет у него в носу, стекая внутрь. Иронично, что последнее, чего он желал - остаться в одиночестве, хоть и говорил всем окружающим, что не боится этого. И вот. Вот теперь он полноценно поглощен этим чувством, разрушительной потерей, вбивающей его в землю. У него погибла сестра. Погиб когда-то любимый брат. Ростком жизни остался только крошечный ребенок, не умевший к моменту смерти шицзе даже ходить. Мир перевернулся с ног на голову. Цзян Чэн не был слабым, совершенно нет. Ему было ради чего продолжать жизнь, в нем билось золотое ядро, разгоняющее в нем энергию, плещущую через край. Казалось, что в этой энергии смутно просматривался кто-то другой, но только одна лишь мысль об этом вызывала безмолвную ярость. Ненависть с годами медленно спала, будто мучающий его жар наконец отступил. Вероятно, ненавидеть кого-то близкого действительно сложно, но упорство в нем продолжало держать свое. Держалось, пока Цзинь Лину не исполнилось десять. Тогда это было круглое число и орден Цзинь во главе с Цзинь Гуанъяо устраивали роскошное празднество, объединив свои силы с орденом Цзян, распустившимся в своей силе и мощи под командованием Цзян Ваньиня. Он знал свою роль слишком хорошо. Впервые за долгое время, именно в этот день он решил показаться на кухне, куда до этого попросту не было нужды заходить по собственной воле. Все блюда для него готовились специально и были самыми лучшими, вот только… Только одно блюдо Цзян Чэн запрещал готовить и подавать лично ему. То был суп из свиных ребрышек с корнем лотоса и запрет на него строго-настрого должен был соблюдаться в пределах его трапезного стола. Однако вкус невозможно было забыть, сколько бы лет ни прошло. Жалость в нем при воспоминании об этом была лишь о том, что её сыну никогда не удастся попробовать то, что она творила своими волшебными руками. Но вот наступил десятый день рождения Цзинь Лина, и вот он стоит перед столом, чуть хмурясь. В памяти воскрешается далекий, едва уже ощутимый в барабанных перепонках, нежный смех. В то утро из кухни не доносилось ни звука, кроме иногда слишком громкого стука ножа. Адепты боялись даже спрашивать, в честь чего глава ордена почтил своим визитом кухню и что он там готовит. А самое главное — для кого? — Я приказал приготовить для А-Лина пятьдесят видов различных закусок, а так же заказал несколько коробок изысканных сладостей у самых искусных пекарей в нашем ордене. Цзян Чэн чуть отстраненно кивнул. — Мы принесем суп. — О… суп? Но в этом нет нужды, глава ордена Цзян, я позабочусь, чтобы А-Лин и гости не остались голодными. — Дело не в этом. Это особый рецепт, по которому суп когда-то готовила моя… сестра, и я хочу, чтобы Цзинь Лин попробовал то, что она могла бы приготовить ему. — Ох… Глава ордена, это невероятно трогательная история. Я сейчас же распоряжусь, чтобы суп поместили в центр стола и подали его первым же блюдом. Уверяю вас, ваш подарок не останется незамеченным. — Благодарю главу ордена Цзинь. — Что вы, не стоит. Семейные ценности чтутся превыше всего, как и память о прошлом. В этот начинающий веять прохладой осенний день, когда листья на деревьях уже стали терять краски, Цзян Чэн и пара адептов вошли в зал, который был оформлен поистине роскошно. Слуги все еще суетились вокруг столов, завершая сервировку. Глава ордена тоже присутствовал, иногда отдавая резкие указания, что совершенно не сочеталось с его приятным и добрым выражением лица. Цзинь Лина пока не было на месте, а Цзинь Гуанъяо уже приказал отнести чашу с супом и поставить ее напротив места, где должен был садиться виновник торжества. Тогда что-то в груди шевельнулось слабым мотыльком при взгляде на сверкающую золотым сиянием миску, наполненную супом. Тоска по прошлому затрепыхалась в нем с новой силой. В тот вечер к кушаньям он почти не притронулся, позволив Цзинь Лину вдоволь наесться. Сам он попробовал суп лишь несколько раз, во время готовки, убеждаясь в том, что вкус все более и более походит на вкус детства. Но все же чего-то не хватало, и он не мог вспомнить, что именно упустил из виду. До того времени Вэй Усяня рядом еще не было. На восемнадцатый день рождения все было иначе. Столы были скромнее, Цзинь Лин на эту пору оказался в Юньмене гостем. А еще он настоял, чтобы к ним на празднование пришли Вэй Усянь с Лань Ванцзи, а также несколько адептов из ордена Лань. Цзян Чэн на это только фыркнул, но возражать не стал. За прошедшие пару лет он почти свыкся с тем, что проклятый Старейшина Илин вернулся на свет божий. Обида и злость, державшие его под своим контролем тринадцать лет, покинули его. Он узнал тайну своего золотого ядра, такого рода тайну, что на несколько месяцев в его жизни практически перестало существовать время для сна и отдыха. Однако Цзян Чэн нес долг главы ордена, и потому вновь взял себя в руки. Они не могли снова стать близкими друзьями, как раньше, но все же со временем пропасть между ними будто бы сокращалась, возникая новой землей под ногами. Наверное, если бы не работа Цзинь Лина, чтобы снова сблизить своих двух дядь, то они бы не смогли общаться еще долгое время. С годами в нем стал проявляться мягкий и теплый характер Яньли, однако, он был щедро перемешан с кичливостью Цзысюаня, которую было не так просто вытравить. Однако Цзинь Лин стал заметно покладистее, что было даже удивительно. Правда, с другой стороны, Цзян Чэн больше не знал, чем его припугивать, так как обещания сломать ноги и отречение от собственного племянника больше не действовали. Паршивец действительно начинал делать, что хотел. — Молодой господин Вэй и Ханьгуан Цзюнь прибыли, — отчеканил ему адепт, вырывая из мыслей. Жестом отослав его прочь, он поднялся и спокойно вышел из главной комнаты, чтобы встретить гостей собственнолично. — Ага, вот ты и явился, Цзян Чэн. — Вэй Усянь, а вежливости тебя за годы так и не научили. — Не тебе ли более всех известно, чем заканчивались попытки меня перевоспитать? Так и на этот раз на это не стоит возлагать больших надежд. Безмолвие Лань Ванцзи не было удивительным. Взгляд и лицо его не выражало ни единой эмоции, потому невозможно было понять его настроения. Весь их диалог длился в одно приветствие, а после взгляд переметнулся на увесистую нефритовую чашу в его руках, видимо, наполненную чем-то. — Ханьгуан Цзюнь, позвольте задать вопрос. Сегодня день рождения А-Лина, это всем прекрасно известно, но меня даже не предупреждали о том, что к пиршеству принесут какое-то… Блюдо. Право, не стоило себя утруждать. — Нет нужды в извинениях. Это было наше решение. Поняв, что Лань Ванцзи не будет продолжать свою речь, Вэй Усянь подхватил: — Да, мы просто в один момент решили, что было бы неплохо принести в Юньмен чего-то особенного. Когда я в последний раз был здесь, я обошел все харчевни с закусочными, и что ты думаешь? Еда у вас определенно стала преснее! — К чему ты клонишь? — Да к тому, что Ханьгуан Цзюнь не так давно выучился готовить суп из свиных ребрышек… — … Цзян Чэн застыл в изумлении. В его голове никак не укладывался факт того, что этот человек с совершенно непроницаемым выражением лица держит в руках именно тот самый суп, который она когда-то готовила только для них двоих. Неужели?.. Неужели, это правда не шутка? — Благодарю Ханьгуан Цзюня за проявленную заботу. Я распоряжусь, чтобы суп отнесли в зал и поставили к другим закускам и обязательно передам А-Лину, что приготовлением занимались именно вы. Когда посуда оказалась в его руках, в нос ударил легкий запах специй, а в ушах легкой капелью зазвучал ее голос. От одного запаха было совершенно ясно, что суп приготовлен правильно. Так, как должен быть. Тогда Цзян Чэн понял. Понял, какой детали ему не хватало, отчего отвратительно сильно хотелось сжать кулаки. Или потрепать Вэй Усяня по голове, как когда-то давно, в далеком и беззаботном детстве. А рядом всегда слышался смех сестры. Смех их шицзе.