«Кейго Адай — какое-то мальчишечье имя для девушки», — это было первым, что я подумал о ней, когда она стояла перед классом.
***
Адай беспристрастно наблюдала со стороны, как маленькая девочка так пылко тянется к женщине, восхищённо улыбаясь и искренне радуясь её возвращению. Ком застрял где-то в горле, и то ли её сейчас вырвет, то ли она расплачется. Но с неистовым, оглушительным грохотом, отчего ноги невольно подкосились от силы толчка. Голова раскалывалась, а в ушах звенело от чересчур громкого звука. Она зажмурилась изо всех сил, выдавливая из глаз слёзы, но, когда ей показалось, что боль утихомирилась и перед глазами всё перестало кружиться, и встало на круги своя, она медленно открывает глаза, немного с опаской, но даже мысленно не собирается этого признавать. Раскрывать правда не спешит, как будто ей сказали, что откроет — и увидит монстра. Будь ей лет пять, она бы вообще не стала бы так глупить. Но открыв, обнаруживает, что она в прихожей своего дома. Самого обычного, самого родного, куда она обычно приходит каждый день либо в три тридцать дня по окончанию уроков, либо в девять вечера после смены. Как обычно. О! Принюхавшись, делает глубокий вдох и, слегка привстав на носочки, вздёргивает носик: наверху воздух теплее — ещё с детства поняла, что он легче, соответственно, уходит к потолку. И тут невольно вспоминает, что в детстве специально заняла двухъярусную кровать, опять же, потому что наверху было теплее. Стойте, к чему эти воспоминания? Она так глубоко их закопала… Не хотелось бы, чтобы они сами по себе так внезапно всплывали. Так не пойдёт. Но это единожды спустя столько времени. Простительно. Отмахнувшись от мыслей, она перевела стрелки вновь на запах. Очень знакомый запах, но почему-то именно его вспомнить не может. Что это, чёрт возьми? Это настолько привычный аромат, а она не может вспомнить. Это настолько легко, что Кейго начинает раздражаться. Кажется, лосось, бекон и сыр… Точно! Любимые суши и пицца! В выходные они могли себе позволить не очень-то здоровый ужин (хотя к чему это? Они не следили за подобным) перед телевизором за фильмом. Это уже была устаканившаяся традиция. В детстве папа говорил, что она их сильнее сплачивает, когда мама с братом ушли, но потом, когда Адай исполнилось примерно восемь, он перестал. Наверное, от этих слов, как по цепочке, навевались воспоминания о них, и таким образом он не хотел ей напоминать. Но это исключительно теория. Хотя она была достаточно правдоподобной, чтобы счесть её за правду. Адай поспешила на кухню. О былых воспоминаниях она уже успела позабыть, компенсировав это божественным запахом. Настроение тут же приподнялось, и она быстро шла чуть ли не в припрыжку. Пф-ф-ф, боже, как же по-детски… Ну и чёрт с ним. Она как-то слишком резко, оправдывая это нетерпением, раздвигает шторы перед дверью, сразу же проходя внутрь. Э-э, подождите. У Адай что, галлюцинации? Она ждала там суши и пиццу. Каким ужасным образом (о котором она, на самом деле, не желает знать), появился луковый суп?! Весь чудесный запах мгновенно улетучился, заполняя всю кухню совершенно противоположным. Боже… Её сейчас наверное вырвет. Что это? Кошмар, верно? Если да, а она в этом уже уверена, то нужно немедленно проснуться. Адай не собирается в… Здесь задерживаться. Быстрым, как всегда, шагом, идёт к себе в комнату и молится, лишь бы там не было двухъярусной кровати. Лишь бы не вспоминать. Как бы это не смертельно, конечно, но просто не хотелось бы. Кейго идёт слишком быстро. Чуть ли не спотыкается об что-то невидимое, собственные ноги заплетаются друг с другом, словно не хотят её впускать, как будто там и вправду какая-то смертельная опасность. Но резко останавливается, ставит ноги наравне, чтобы удостовериться в своей твёрдой опоре. Влепила себе какую-то очень правдоподобную для сна пощёчину и теперь срывается на бег: сначала забегает к отцу, потому что он часто читает перед сном. Мысль на вечернее время подтолкнул приятный и не очень ужин: не будь то волшебная пицца с суши или до тошноты противный луковый суп — всё по расписанию, всё для ужина, соответственно, сейчас вечер. На удивление, отца на обещанном месте не оказалось. «Ну, хорошо, он может быть у меня в комнате…» — и с этой отчаянной надеждой трусцой бежит к себе. Ещё более величайшее удивление: там ждал паук. Паук, чёрт возьми, просто небывалых размеров. И вправду, смертельная опасность. Опять она не прислушивается к самой себе. Чёрт… Хоть двухъярусная кровать, хоть противный луковый суп, хоть до усрачки опустевший дом, чего она желает в самую последнюю очередь… Нет, она этого вообще не желает! Но только не пауки, господи, пожалуйста… Хотя, сравнивая пауков и опустевший дом, дом победит. Это хуже всего, потому что он реальный. А в Японии хоть пауки и большие, хоть есть и сколопендры, что похуже пауков, но они победимы. Но этот слишком огромный! Всякие реальные мысли перебивает животный страх. Преувеличенный страх, который растёт в геометрической прогрессии, накатывая волной. Нет, взрываясь ярым, ожесточённым взрывом в грудной клетке. Крик заставил её вернуться в реальность. Вокруг была лишь её же комната и сжатая в руках до белизны костяшек простынь. Ни намёка на следы страшного паука, который чудился ранее во сне, отчего Адай тихо выдохнула, потирая потными ладонями лицо и стараясь отогнать остатки жуткого кошмара, когда в голову гадким червём пробрались сомнения. Но этого было недостаточно, и она чувствует обжигающие по щекам дорожки и жалобный скулёж, который обещает перерасти в горькие рыдания. Стоило тревожным мыслям проникнуть в сердце, как ноги сами понесли прочь из собственной комнаты, желая удостовериться в том, что папа дома. Лишь бы дома, пожалуйста. Адай не успела открыть двери, как отец сам распахивает их, врываясь в комнату. — Адай, ты как? Молодцом? — глядя на дочь, которая была вся в слезах, он неосторожно поставил стакан с водой на ближайшую поверхность, заключая девушку в объятия. Хотя это ещё кто кого, потому что сейчас Кейго-младшая действительно беспокоила: она отчаянно хваталась за родного человека, с силой сжимая в руках его футболку как спасательную соломинку. Её пробивала крупная дрожь, плечи резко поднимались вверх-вниз, слёзы не кончались. Отец аккуратно опустился на пол, что было очень кстати, и девушка мысленно благодарила отца ещё и за это. — Дыши, дыши, — тихо шептал мужчина, мягко поглаживая большими руками по запутанным волосам. Девушка, последовав инструкциям, делала глубокие вдохи. Плечи уже не дёргались так резко. — Я слышал всхлипы. Ты так плакала во сне… Пришлось даже по щёчкам дать, извини за это, но ты не просыпалась. Ты серьёзно меня напугала, Адай. Спустя пару минут она окончательно успокоилась. Волосы прилипали к мокрому от слёз и пота лицу. Глаза краснющие, а вид жалкий. Всего лишь треклятый сон. — Извини, что заставила волноваться, — тихо просопела та. — Перестань, Адай, — мужчина ещё раз погладил ту по волосам, убирая с лица все локоны и закидывая их на макушку. — Какой сегодня день недели? — поскорей бы выходные. Быстрее бы ужин, когда они будут вместе. Лучше всего, чтобы сегодня была суббота, потому что именно тогда наступает час-икс. Мужчина протянул ей стакан с холодной водой, который она незамедлительно выпила залпом. — Только среда. — Только среда? — удручённо и удивлённо простонала та. А она правда понадеялась на самую настоящую субботу. — Только среда, — он сделал паузу. — Ты успокоилась? — Угу, — она кивнула, вытирая потными ладошками такое же липкое лицо. — Извини, конечно, но ты уже должна была одеться, а не то в школу опоздаешь. Дотерпишь до обеда? Если будешь завтракать — точно опоздаешь, зная тебя, как ты собираешься, особенно в такой ситуации. — Дотерплю, — она опять кивнула. Отец слегка помедлил с разговором, но он уже сделал вдох, чтобы продолжить. Что-то ещё осталось незаконченным. — Вечером расскажешь, что приснилось, м? — Хорошо, — кивок. Отец похлопал её по плечу, поторопив собираться. Адай солжёт, если скажет, что это её слегка не приободрило. Эти отцовские хлопки по плечу, спине помогали ей больше, чем поглаживания по головушке. У Адай были свои расценки и значения для каждого жеста: когда он так старательно, мягко проводил по волосам, словно кошку гладил, для Кейго означало, что-то вроде: «Ну же, Адай, успокойся. Всё будет хорошо. Это дерьмо рано или поздно пройдёт, просто подожди, хорошо?» А когда он вот так вот немного даже больновато хлопал по плечу, игнорируя тот факт, что она, вообще-то, девушка, означал чёткое: «Крепись! Ты нытик или сильная и независимая девушка, чёрт возьми? Я знаю, что это сложно, но просто будь сильной! Иначе кто, если не ты?» Второй вариант был в разы действенен. И более привычен. Она приспособилась быть сильной. Поэтому Кейго-младшая сделала глубокий вдох, хотя лёгкие всё ещё жгло от рыданий, встала на нетвёрдые ноги и потопала в ванную. На вешалке — форма, бенто в холодильнике, рюкзак собран, а за окном ветерок-то, поэтому олимпийка в шкафу.***
После утреннее дерьмо если не докучало, то последствия серьёзно мешали, потому что сейчас она была чертовски раздражена. И сглаживало весь этот негативный настрой только то, что так быстро выбрали старосту, который уже утвердил места класса (и, кстати, не она оказалась старостой, что не могло не радовать). Кейго досталось место за первой партой четвертого ряда от дверей в класс или первого от окна. Неплохое место. Даже, наверное, можно сказать, хорошее. Одиночество Адай, как вы, наверное, поняли, ненавидела сильнее пауков. А пауков (хотя и прочих насекомых) она на дух не выносила. Но школа — единственное исключение, где она предпочла бы остаться в покое, так как там слишком много людей. Вообще, ей многие не раз говорили, что у неё странное мышление. Что ж, Кейго Адай с ними полностью согласна. Аргументировать она это не будет, просто примите как факт. Всё равно не поймёте. Наконец прогудел звонок, и математика закончилась. Сакамаки-сенсей пожелала приятного аппетита и сама же ускакала в учительскую. Только благодаря её пожеланиям и тихим зовом о помощи, а именно — боли где-то в груди, желудок напоминал, что она вообще-то не завтракала, как и посоветовал папа. Но, глянув в телефон, Мейан скинул ей какую-то песню, название которой чересчур философское на любимом (вообще-то не очень) английском не могло не привлечь внимания девушки. Адай тащилась от каких-то красивых фраз с большим смыслом, которые, даже как-то в глубоком детстве записывала в цитатник. И где он сейчас? Он был бы очень кстати. Хоть на Мейана, а то есть любимого братика, и были отсылки во сне, она на него ни за что, но злилась. Нет, неправильно сказано. Не хотелось ни о чём думать, что могло быть связанным с ним, вот. Но вот так жестоко поступить с ним: быть онлайн и даже не прочитать сообщение, она не могла — это слишком. Поэтому она послушает песню и проигнорирует, а выскажет ему своё мнение попозже, когда остынет. Вечером, наверное. Или утром. Помимо эстетики, Кейго очень любила наушники, соответственно, она не жалела на них деньги, если звук динамика того стоил. Вы слушали любимую песню, хотя вообще просто какую-то песню с прекрасным, просто волшебным звуком, словно он в самом деле живой и где-то рядом? Да — вы поймёте. Нет — Кейго очень советует. Вы многое теряете. А ещё, если дело касается музыки, она любила громкость. Она прибавляла на самый максимум, и этого ей было мало. Она как будто хотела оглохнуть от любимой песни. Иногда она даже задумывалась: а не мазохистка ли она? Поэтому некоторые её близсидящие одноклассники хоть не чётко, но слышали и знали, что Кейго-семпай предпочитает что-то пожёстче: когда сначала тихо, а потом по нарастающей всё выше и выше, а потом такой «БАМ!» — какой-то очень эмоциональный крик. Вот это да. Это по ней. Ойкава Тоору спокойно сидел и не спеша ел свой бенто в компании третьегодок из волейбольного клуба. Они почти всегда обедают с Ива-чаном, поэтому тут решался только вопрос: чья очередь к кому в класс приходить. Сегодня оказалось очередь, собственно, Ивайзуми. Макки учится в том же классе, что и Дуракава, поэтому осталось прихватить только Маттсуна, что, соответственно, и сделали. Обычно они раздельно обедают: Макки с Маттсуном и Ива с Ойкавой. Но по чудесному стечению обстоятельств, спустя невесть сколько времени, они, наконец, обедают вчетвером. — Эй, а это не та, что приходила к нам вчера на тренировку? — как-то меж разговором спросил Ивайзуми (он убедился и пришёл к умозаключению, что она его точно не услышит), когда он был уверен, что у него не слуховые галлюцинации, а кто-то просто очень громко слушает музыку. Ойкава посмотрел на Ивайзуми, который головой кивнул на девушку, сидящую наискосок от них и скучающе глядевшую на сакуру под окном. — А? Да, это Кейго-сан. Приходила вчера к Такараи-чан. — А так и не скажешь, что она третьегодка, — высказался Маттсун, уплетая морковку. — Ага, — подтвердил Ивайзуми. — Вообще-то, она нам семпай, — добавил Макки, с невозмутимым видом подцепив палочками удон. — Что? — в унисон спросили Ивайзуми с Иссеем, одновременно подняв головы на тех. — Восстановленная? — осторожно уточнил Хаджиме. — Не знаю, — Ойкава пожал плечами, укусив молочную булочку. — Она ничего не рассказывала, но, скорее всего, так и есть… Кейго со вздохом сняла наушники. Если кратко, то она была удовлетворена песней. Их с братом вкусы в музыке не всегда совпадали, но чаще всего. Поэтому настроение с «чёрт-поскорее-бы-домой», поднялось до «блин-думаете-я-не-переживу-эти-испытания?». От начала перемены прошло семь минут, а так как обед — перемена большая, оставалось ещё тридцать три минуты до урока. Кейго убрала в сумку наушники и вместо них достала бенто. Если не вспоминать утро, то аппетит был отличный… — Кейго-сан, приятного аппетита! — нет. Это не приветливое и не дружелюбное стандартное пожелание перед обедом от своего кохая, а слащавое и самое последнее, что она хотела бы услышать после хорошей песни, и от самого последнего человека. Хорошо. Она забирает свои слова назад: аппетит как будто улетучился, остался только изнывающий желудок. Кейго опять раздражается. В последнее время её эмоциональная составляющая крайне нестабильна. Опасно нестабильна! Кейго прекрасно владеет ножом, а ручка от ножа недалеко ушла — может и ею воспользоваться, если под горячую руку попадёшь! А самое паршивое и противное то, что она буквально раздражается не из-за чего: по сути, Ойкава Тоору совершенно ни в чём не виноват. Это Адай какая-то психованная. Но с другой стороны, что она сделает, если она по-настоящему, искренне хмурится от мысли, что она похожа на его фанатку, потому что увидела в своём кохае чистую эстетику? Фух. Вдох-выдох, Кейго. Просто потерпи и подожди. Нет-нет, не делай глупостей, не позорься… Она поворачивается к Ойкаве с каким-то непонятным выражением лица: то ли она опешила от его пожелания, мол, почему это он ей ни с того ни с сего желает что-то; то ли возмущение, как будто ей его пожелания вообще не сдались. В принципе, и то и то. Она скорчилась, как будто её сейчас вырвет, и сунула неглубоко два пальца в рот, как будто её и вправду сейчас вырвет от его слов. Мотнула отрицательно головой, словно он сказал ей какой-то бред сивой кобылы, и двинулась походкой независимой, но уставшей от жизни, девушки прямиком к выходу, игнорируя неподдельно удивлённые выражения лиц третьегодок из волейбольного клуба. Хотя её лицо выражало вселенскую грусть и усталость, разбавляемые ноткой раздражения, что и вправду становилось жаль. Прямо перед ней открывается дверь класса, и ей преградил путь Шуюми-кун. — О, Кейго-семпай, идёте обедать? — скорее, это был риторический вопрос, иначе что ещё она могла сделать с бенто в руках? — Где вы вчера были? Мы вас ждали… Адай не сразу ответила. — На тренировке у волейбольного клуба, — Кейго чувствовала неловкость, потому что прямо сейчас она нахамила капитану этого клуба (а ещё однокласснику) и опозорилась перед его участниками. Ну, а нечего было так глупить! Сама виновата! — О, искали вдохновение? Нарисовали что-то? Или кого-то? — «Заткнись, Шуюми-кун. Помолчи, пожалуйста, только не здесь, умоляю!» — Смотреть-то не на что… — она тихо пробубнила это. Ну ладно, хоть на это мозгов хватило, хвала небесам. Но, чёрт, не усугубляй ситуацию, Адай! — Кейго-семпай, может, в клубе пообедаем? — предложил Шуюми, не зная, что ответить на её реплику. — Отличная идея — судя по её интонации, она так не считала. — Вот и хорошо, — он неловко улыбнулся, чувствуя всем нутром её недобрую ауру. Хоть они и знакомы два (а теперь пошёл третий) года, но уже научился определять её настроение по выражению лица, красноречивым взглядам и резким телодвижениям. Хотя, это и глупцу понятно будет… А в прошлом году, когда кто-то отлынивал или как-то ещё грешил или докучал семпаю, то это ужас тот ещё, — подождите, я возьму свой бенто. — «Лишь бы не хуже, лишь бы не хуже». Но Кейго ушла, решив подождать кохая за пределами класса, потому что четыре пары глаз и в сумме восемь всего слишком настойчиво сверлили спину. Боже, и что она, чёрт возьми, творит?! — Неожиданно… — неловкую тишину решил нарушить Хаджиме. — Но мне нравится её отношение к тебе. — Ха-а?! Ива-чан, это невежливо! — Было невежливо имитировать рвоту… — как-то очень тихо добавил Маттсун. — Но я согласен с Ивайзуми. — Ха? Вы сговорились! — Это правда. Никому не хочется с тобой дружить, даже Кейго-сан, которая здесь второй день, это поняла, — прокомментировал Макки, как ни в чём не бывало продолжая трапезу. — Ха-ха, да вы просто завидуете, что на вас даже девушки не смотрят, — Ойкава скрестил руки на груди, отпустив горделивый вздох, словно после тяжёлой работы. Все трое напротив сидящие волейболисты спокойно доедали бенто. В принципе, Ойкава тоже был сравнительно спокоен до того, как на ногу кто-то резко не наступил, что Тоору приглушённо взвизгнул. — Ита-а-ай, кто это сделал?! Ещё удар по другой. — Да вы издеваетесь! Это грубо! — он поджал ноги под стул. Удар ботинком по голени. Он был послабее, чем предыдущие. — Вы хотите, чтобы ваш капитан с оттоптанными ногами был сегодня на тренировке?! Видимо, да. Кто в какой последовательности был — Ойкава так и не понял. Эти парни умели с чрезвычайно спокойным видом бить первого. — На самом деле я удивлён… — негромко начал Ивайзуми. — А по-твоему покерфейсу не скажешь, Ива-чан! — обиженно перебил Ойкава, но тут же сглотнул, когда Хаджиме зычно зыркнул исподлобья. — Она первая, насколько я помню, кто так относится к тебе, — он сделал короткую паузу. — Как ты ей напакостил? Тоору помолчал несколько секунд, вспоминая, как он мог так нагадить семпаю, но всё, что он помнит, — это только вчерашний день и, пораскинув мозгами, припомнил, что пару раз видел её где-то в коридоре, либо в спортзале: в прошлые года она, может быть, и если Ойкаву в самом деле не подводит память, хотя он смутно это помнит, Кейго-сан наблюдала и за прошлогодними, и позапрошлогодними тренировками волейбольного клуба. — Хм-м, интересный вопрос, Ива-чан, потому что я не помню ничего плохого, что бы мог сделать Кейго-сан, — Тоору только пожал плечами. — И почему сразу напакостил?! Но Ивайзуми заговорил на тему волейбола с Маттсукавой и Ханамаки, проигнорировав вопрос Тоору, словно его вообще нет. Маттсун и Макки подыграли Иве. Когда Ойкава понял, что это может продолжаться бесконечно, он отпустил возмущённый вздох, но быстро пришёл в норму, переводя загадочный взгляд сначала на дверь из класса, который она покинула минуту назад, а потом на её парту, быстро посмеявшись себе под нос.***
День хоть и показался чересчур длинным, но Адай опять не заметила, как он закончился. Настало время клубной деятельности. Тем не менее, настроение не было таким паршивым. А за выходку перед Ойкавой и его друзьями уже было стыдно. По-настоящему стыдно. И, боже милостивый, пожалуйста, пусть произойдёт что-то такое, что может стереть этот ужасный фрагмент из памяти и у них, и у Кейго… Все начали собираться, поэтому, чтобы в этой толкучке не стало ещё на одного человека больше и не мешать другим, она предпочла посидеть и подождать, пока все не выйдут. Она подпёрла щеку ладошкой, глядя на сакуру. — Кейго-са-а-ан, — Адай вздрогнула, спрятав голову в плечах. «Ну за что? Зачем?» — Да-а, Ойкава-кун? — девушка медленно повернула голову, поджав губы, как будто в знак сочувствия или, хотя бы, того, что ей неловко. Но это правда. — Ты что-то хотел? — Узнать, всё ли у вас в порядке? — парень приветливо улыбнулся, что сама улыбка излучала массу благодати, при этом слегка наклонив голову набок. Он встал сбоку от Кейго, поправив одну лямку сумки на плече. «С головой у меня не всё в порядке». — С-сон приснился ужасный, вот и испортил настроение на весь день… — Я слышал, что если рассказать кому-то плохой сон, то он не сбудется, — «Допустим, намёк понятен. Извини, но изливать душу я не собираюсь». — М-м, учту. И извини за утро… — тихо просипела Адай, отводя взгляд на доску. — Ничего-ничего. Было забавно. — Было ущербно… — Вы слишком самокритичны к себе, Кейго-са-ан. О! Вы не придёте к нам сегодня на тренировку? — он слегка воодушевился. — Извини, в другой раз. — Понятно. Ну, будем ждать. До завтра, Кейго-сан. Ойкава махнул рукой на прощание, двигая к выходу из класса. Кейго чувствует, что щёки уже устали болеть, выдавливая неловкую улыбочку, а то, что она всё это время опиралась щекой на руку, только ухудшило положение, из-за чего у неё сейчас она вся онемела и раскраснелась. Но она не может себе признаться, что от этого разговора ей стало легче на душе. Ладно, можно не стирать из памяти этот позор. Будет, что рассказать на пенсии внукам… Подождите! Что?! Какой ещё другой раз?! Не-не-не. Кейго больше на тренировку не сунется! «Извини, Ойкава-кун, но, кажется, я тебя обманула…»