Dad and son

— Пап? — Да, Изу.       Мужчина отрывается от бумаг и смотрит на мальчика.       Они сидели на диване, дома. Хоть сейчас и было довольно поздно, Айзава не гнал ребёнка спать. Обычно Мидория засыпал так, а потом он, Шота, относил сына в кровать. — Почему у всех уже проявились причуды, а у меня нет? — Всему свое время, — с непоколебимым спокойствием говорит мужчина, — Спи.       Изуку слабо кивает и устраивается поудобнее, но так, чтобы не мешать отцу.       Сотриголова кидает мимолетный взгляд на полу-спящего ребёнка.       Каким бы Шота спокойным не выглядел, его самого волновал этот вопрос. Если верить Мицуки, то его мать и отец имели причуды. Почему же квирк не проявляется?       Когда он говорил последний раз с Мицуки Бакуго, та сказала что, если это его так беспокоит, то можно записаться к доктору, на осмотр. Мало ли. Может, его причуду нужно «разбудить», если такое в принципе бывает… Айзава не помнил, чтобы они проходили это на «Теории Причуды», но всё же. Может, фактор Изуку просто тормозит.       Но ведь ему уже четыре…       Шота снова возвращает свои мысли к бумагам.       Сейчас нужно было писать характеристики учеников, список неуспевающих, отчеты тренировок и объяснительные.       Кратко говоря, Айзава занимался тем, чем обычно занимаются учителя. Тратит своё время на то, что вряд ли кто-то читает. Тетради он уже проверил, а значит возможность того, что он поспит сегодня ночью, увеличивалась.

***

— Пап, куда мы идём? — К доктору, — односложно отвечает уставший Сотриголова, не отпуская руку сына.       Шота мог поклясться, что никогда не терялся в коридорах и это было впервые. Может, подействовало отсутствие сна на протяжение двух дней, но сейчас это не так уж важно.       Мидория смешно хмурится и сильнее сжимает ладонь отца. — Но мы ведь у него уже были! — озадачено выдаёт он, растерянно смотря на тряпичного Голову-Очищения.       Эту игрушку Шота всегда давал Изу, когда они шли в больницу. Причиной стало то, что ребёнок, хоть и часто посещал клиники, до ужаса не любил докторов. И поэтому, когда Айзава по неудачному стечению обстоятельств не смог пойти с сыном в больницу, на помощь вызвалась Шутка. Кажется, тогда Мидорию нужно было вести на анализы, которых он боялся больше всего. С тех пор мальчик всегда брал эту вещь с собой. Наверно, Фукукадо и впрямь общается с детьми лучше, чем Айзава. — Это уже будет быстро.       Шота смотрит в очередную дверь и, узнавая нужный номер, показывает сыну на небольшой диванчик около кабинета. — Посиди здесь. Обещаю, я скоро приду.       Мальчик шустро запрыгивает на софу и с интересом начинает рассматривать белый кафель под ногами.       Шота вздыхает и стучит в дверь. Краткое «Входите», и Сотриголова уже в кабинете, закрывает за собой дверь.       Посреди комнаты, в кресле, сидел лысый мужчина (хотя, может и старик) с густыми белыми усами.Только вот в образ, по идеи, детского доктора, не вписывались массивные очки, за которыми не было видно ни взгляд, ни глаза.С какой-то стороны это выглядело…Жутковато? — Здравствуйте.Вы ведь за справкой Мидории Изуку, так же?       Голова-Очищения медленно кивает. — Присаживайтесь, — приветливо-спокойно говорит старичок (так про-герой окрестил дока), параллельно копаясь в столе с бумагами.       Айзава садится на стул напротив, без особого интереса оглядывая комнату.       Запах стерильности и медикаментов, пол и стены, такие же белые занавески. Всё это было присуще больнице, ничего удивительного.       Старик, наконец, достаёт снимки, которые они делали ранее, и начинает оглядывать, будто видел их впервые. — Думаю, Вы знаете, что у людей с причудами есть одна отличительная черта? — хрипловатым от возраста голосом спрашивает доктор. — Да, один сустав в мизинце. А что?       Айзаву настораживают эти наводящие вопросы. Иногда его правда бесило в людях желание ходить вокруг да около вместо того, чтобы говорить прямо. — Просто, — док передаёт снимки Шоте, которые тот быстро принимает и начинает изучать, — Ваш сын, у него… —…Два сустава, — заканчивает, Сотриголова.       В голове не укладывается. Так быть не может. У Изуку ведь оба родителя имели квирки, как так вышло, что… — У Мидории не может быть причуды. В принципе. — Но ведь… — Такое бывает, — спокойным тоном, будто это что-то частое, говорит старичок, — По всему миру людей без причуд порядком двадцати процентов. — Я знаю, — тихо, но четко говорит Голова-Очищения. А ещё он знает, что на Японию таких ребят приходится где-то два процента, из выше упомянутых двадцати.       Айзава легко кивает сам себе и поднимается со стула. — До свидания, — говорит Шота и окончательно покидает кабинет. — Пап? Мы идём домой? — спрыгивая с дивана, спрашивает своим наивным тоном Изуку. «— Пап, когда я вырасту, я обязательно стану героем как Всемогущий! Или… Нет! Ещё лучше! Я стану героем как ты!» — Да, — тон Айзавы отстранённый.       Всю дорогу домой они не разговаривают. Мидория ничего не спрашивал, просто идя рядом. Он заметил, что отец слишком напряжён, потому решил не тревожить. Папа всё равно всё расскажет, когда сочтёт нужным. В конце концов, Изуку не глупый.       Когда они заходят в квартиру, ребёнок не выдерживает продолжительного молчания. — Пап, что сказал доктор?       Нельзя соврать. И Шота это знает. Где-то внутри, он упёрто отрицает услышанное. Что у Изуку нет причуды. Быть такого не может. Какая вообще возможность того, что ребёнок, родившийся от родителей с причудами, может её не иметь? Звучит как бред. Мальчик же относится к пятому поколению, отсутствие квирка является очень странным. Неправильным. —Изу, — мужчина садится напротив ребёнка на колени и берет его ладони в свои, — Помнишь, я говорил, что когда мы сходим к доктору, нам скажут, что с твоей причудой, да?       Мидория начинает лихорадочно кивать, на лице у ребёнка расплывается широкая улыбка, а изумрудные глаза искрились детским предвкушением. Он ожидает, что ему скажет, что особая сила скоро появится.       О господи, он не хочет говорить это Изуку.       Мужчина глубоко втягивает воздух через нос. Сложно. Как же это сложно. — Твой квирк, — Шота глотает подступивший комок. Он — грёбанный про-герой, профи в своём деле, который не может сказать ребёнку о том, что уже не изменить. Это ужасное чувство. — У тебя его нет.       Паршивое, неоправданное чувство вины.       С лица пропадает улыбка. Предвкушения медленно сменяется ужасом. Несколько секунд вечно улыбчивый мальчик выглядит так, будто его сломали. Пустой, пронзающий насквозь взгляд.       Больно.       Айзава прижимает сына к себе ещё до того, как чувствует, что тот крупно дрожит и всхлипывает.       Через несколько секунд Сотриголова понимает, что его плечо мокрое.       Он гладит Изу по спине, но знает что это не поможет. Но ещё хуже от того, что он без понятия, что сделать ещё. Он плох в утешениях. — Пап, я ведь смогу стать героем? —Изуку дрожит, голос сбивается и «плывёт», но в тоне слышны нотки глухой надежды.       Наивный, маленький ребёнок. — Конечно… Ты… Ты можешь стать героем…       И Айзава пока что не верит в то, что говорит.