***
Ему двадцать три, он совсем недавно пошёл работать из агенства в Академию Юэй. И, хоть перспектива стать учителем сначала не внушала доверия, практика вновь показала, что именно эта профессия чертовски ему подходит. Баранья упёртость его характера, стремление и, — главное! — умение доводить все дела до конца, внимательность к деталям, аналитический склад ума — эти качества помогли ему стать хорошим Героем и, Айзава был уверен, помогут ему стать достойным наставником будущего поколения. Казалось, жизнь наконец-то вернулась в прежнее русло: у него была твёрдая почва под ногами, план и чёткое представление о будущем… Однако что-то снова пошло не так. Потрёпанный Тсукаучи у порога квартиры — не то, что ты хочешь увидеть в субботу, в начале пятого утра, и это явно не предвещало ничего хорошего. Шота помнит, как недоверчиво потёр глаза, налил им обоим кофе и предложил сесть в комнате, что заменяла ему зал. Помнит, как Наомаса кратко объяснил ему ситуацию, припомнил инцидент в соседнем спальном районе и буквально поверг Сотриголову в шок всего несколькими предложениями. Он помнит, как спустя пару недель его завели в обычную палату детской клиники, и он впервые увидел его приемного сына — маленького мальчика, месяц как трёхлетнего, с большими зелёными глазами, веснушчатыми щеками, черно-болотными кудряшками и пылкой улыбкой. Ребёнка, искреннего, немного шумного и полного энтузиазма. И вовсе не готового к реальности, с которой ему придётся со временем столкнуться. Это шокирует Шоту даже больше, чем решение назначить отцом ребёнка именно его. После всех случившихся событий мальчик… Не потерял себя. Не закрылся. Пусть всё и можно списать на возраст, но Айзава уже тогда понимает, что дело совсем в другом.***
Изуку обнимает его и устало сопит у него под боком. На диване пацану пока что удобно, но Шота уже начинает задумываться над тем, чтобы посмотреть мебель побольше. Он привык. Привык за пару месяцев к шуму, вечно мельтешащим рядом Тсукаучи, Хизаши и Фукукадо, синякам шустрого мальца и прочим вещам. Рабочий кабинет незаметно превратился в детскую. На углах стульев и столов появились защитные накладки, раздражающие своей броскостью. Пришлось также сменить тв приставку — ребёнку нужно смотреть что-то помимо новостных каналов. А ещё Шота неожиданно заметил, что в доме на один квадратный метр существует преступно много молодых, и не очень, мамочек, желающих поделиться своими историями об их дитятке. И этим мамочкам плевать с высокой башни, каким холодным и пренебрежительным взглядом он их окидывает — стоит лишь один раз увидеть, как зеленоволосое чудо с радостным визгом виснет на нём, как их доверие тут же становится безграничным. Айзаве скоро двадцать четыре, и он совершенно не знает, как действовать в такой ситуации.***
Айзаве двадцать шесть, он уже приловчился помогать с домашней работой, неотрывно изучать записи в тетрадях с анализом и наблюдениями, чтобы этот проблемный ребёнок куда-то не вляпался. Однако он был вовсе не готов к первому инциденту с Абэ, когда Изуку было девять, точно не был готов к желанию сына стать героем ближе к двенадцати и уж тем более к стычке с Грязевым Монстром в четырнадцать. Шота не может найти себе места, подсознательно виня во всех происшествиях. Он не уследил. Не обратил внимания. Не заметил. Не смог предотвратить. Заигрался в папочку, всеми силами стараясь оградить ребёнка от опасностей, а не подготовить к встречи с ними. На следующее утро он будит Мидорию раньше обычного. Уроки рукопашного боя лишними никогда не будут.***
Айзаве тридцать пять, и он понимает: всё, что было до Юэй — цветочки. С чего все началось? С инцидента в мастерской или с Спортивного Фестиваля и проявления причуды? Он не мог не радоваться за сына, знал, что ему пришлось пройти из-за беспричудности, но вовсе не хотел, чтобы тот ломал себе кости и калечился на постоянной основе. Не хотел, чтобы тот лез в про-героику. Не хотел, чтобы тот связывался с такими злодеями, как Лига или Пятно. Но всё-равно всё пришло к именно этому. Сломанная рука, перебинтованная голова, впалые тёмные круги под глазами и немного побледневшая кожа. Он в отключке уже порядком тридцати шести часов, и Шота не может найти себе места. От неожиданно накатившего отчаяния хочется выть, рвать на себе волосы и ругаться на чём свет стоит. Но он молча садится рядом с больничной койкой и осторожно взъерошивает непослушные зелёные кудри. Его ученики, которые надышались дымом, уже в сознании. Момо тоже пришла в себя, но ей нужен будет отдых, и единственные серьёзно-пострадавшими его детьми были Бакуго и Изуку. Место нахождение Лиги уже узнали, но план до сих пор дорабатывают. Ужасно долго, думает Шота, но кто его мнение спросит? Правильно, никто. А Мидория? Этот проблемный ребёнок решил подраться с Мускулом и спасти Коту. Что сказали доктора? «…Ещё один перелом и он может потерять возможность двигать руками». Айзава глубоко, шумно выдыхает и почти неощутимо прикасается к плечу подростка. Такой непривычно тихий. Шоте до безумия нужно снова увидеть его улыбку, услышать это ласковое «Отец» и почувствовать на шее тяжёлые объятья. Знать, что его ребёнок в порядке, что с ним всё хорошо. Ох Ками, а Изуку ведь так каждый раз нервничает, когда уже он сам лежит по больницам. Шота поправляет больничную рубаху Мидории, отчего-то сжатую в его руках, закрывает глаза и поджимает губы. — Пообещай, что будешь в норме? — шепчет он совсем тихо, чуть ли не только губами. Ну и что это с тобой, Айзава Шота? Совсем размяк? Так и до тряпки не далеко! Сотриголова расплылся в сухой полу-ухмылке от собственных мыслей. Обычно такие колкости в его сторону говорит Изуку. А потом он подкалывает мальца и они оба хрипловато смеются, потому что устали. Потому что оба знают, что в каждой шутке есть доля правды. — Айзава-сенсей? — раздаётся за спиной, и Голова-Очищение быстро разжимает кулак и разворачивается, перестав «улыбаться». — Да, Тодороки? Четверо учеников. Даже неожиданно как-то. — Мы не помешаем? — осторожно спрашивает Урарака, переступая с ноги на ногу и крутя в руках коробку конфет. — Он не приходил в себя, — холодно отвечает мужчина, проходясь взглядом по пришедшим. — До сих пор? — удивляется явно встревоженный Хитоши и молниеносно кидает взгляд на ученицу Факультета Поддержки, что стояла рядом. — До сих пор, — также спокойно пожимает плечами Шота. Тодороки, стоящий у самой двери, хмурится. Это не остаётся незамеченным Айзавой, который лишь сейчас обратил внимание на то, что ребята притащили с собой в палату. Если Очако и Хацуме решили оставить довольно обыденные для больного человека вещи, — Уравити принесла вышеупомянутые конфеты, а Мэй - яблоки, — то остальные двое сумели выделиться. Сын-героя-номер-два держал в руках букет цветов, а Шинсо притянул пакет с чёртовыми энергетиками. — Мы можем оставить подарки и уйти? — проницательно спрашивает Шото, изучая взглядом цветы. — Как хотите, — Айзава чуть хмурится, держа паузу, но потом встаёт и направляется к выходу, — Я уже ухожу. Однако, перед тем, как окончательно потерять Мидорию из виду, он всё-таки бросает долгий взгляд через плечо на койку. — Хорошего дня, Айзава-сан! — кричит вслед Мэй, и Айзава кивает. Главное — чтобы Бакуго нашли, а Изуку очнулся. И, даже если Сотриголова вслух никогда этого скажет, для него сейчас важнее всего Мидория.