На Полпути/Half Way Across

Харви ожидал его. Дождь из пуль гнался за Брюсом, когда тот ворвался внутрь через окно, попутно его разбив, где Харви проводил суд, и головорезы бросились за ним ещё до того, как все стеклянные осколки оказались на земле. Быстро расправившись с его амбалами и изо всех сил пытаясь уклониться от пуль, он выбивает пистолет из рук Дента, прежде чем повалить и прижать его лицом к земле. — Ты отправляешься в Аркхам, — рычит он, связывая его руки за спиной верёвкой с пояса. — Ты идиот! — Бьётся под ним Харви, пытаясь добраться до ножа в рукаве, что Брюс быстро достаёт. — Ты даже не представляешь, что… — Тихо. — Брюс прижимает колено к спине Харви, пока тот не перестаёт дёргаться. — Полиция уже в пути. Скажи мне, где ты держишь людей Джокера. — Какое тебе до этого дело, чёрт побери? — Выплёвывает Дент на грязный паркет. — Скажи спасибо! Теперь на улицах меньше этих гребаных клоунов! — Где, — колено вжимается в спину ещё сильнее, — они? — Вероятно, на дне реки Готэма. Они были не особо умными. Или удачливыми. Харви смеётся, хриплым, тихим, ужасным звуком, что сжимается прямо в животе Брюса. Уэйн скручивает его руки за спину, пока не слышит треск и стон боли Дента. — Это было не особо умно. — Говорит Брюс ему. — Что, ты бы предпочёл, чтобы эти мрази бесились и дальше? — Я бы предпочёл, чтобы они отбывали срок в тюрьме. — Оставшиеся по-прежнему могут, если опередишь других, — выдыхает Харви с жестокой усмешкой, что превращает его шрам в нечто из ночных кошмаров; Брюсу хотелось бы видеть другую его сторону. Уверенность в том, что он разговаривает не только с Двуликим, но и Харви Дентом, помогла бы в том, чтобы сдержать гнев там, где он и должен быть. — Каких других? — рычит он, давя на пленника. — Кобблпот? Чёрная Маска? — Разве ты не хотел бы узнать. — ухмылка Харви изогнулась словно острие ножа. — Скажи, где клоун? Брюс молчит. Он держит Харви обездвиженным, пока вой сирен, наконец, не обрушился сквозь напряжённую тишину Доков Диксона. — Он у тебя, ведь так? — нажимает Харви. — У тебя, запертый где-то под землёй? Или ты наконец пришёл в себя и пустил пулю в эту безумную зелёную башку? Брюс сжал зубы. — Заткнись. — Вот что скажу, предлагаю тебе сделку. Ты говоришь мне, где клоун, я же могу рассказать кое-что о моих уважаемых коллегах, что обязательно тебя заинтересует. Ну так что? — Нет, — впечатывает Брюс. — Но отрицать, что он у тебя, ты не будешь. — Почему ты вдруг так заинтересовался Джокером? — Он украл некоторых из моих лучших людей, — бормочет Харви, что мгновенно стирает ухмылку с его лица. — Промыл им мозги и выхватил прямо у меня из под носа. Также поступил и с остальным. Забрал всё, что, чёрт возьми, ему хотелось: людей, территорию, работу, оружие, всё. Он должен заплатить. Они все должны. — И ты дождался, пока он не исчезнет из поля зрения, чтобы начать охоту. Это реально очень храбро, Харви. Тот рычит, звук грубый и дикий, когда вырывается из поражённого рта. Брюс всё также его держит и ни на шаг не отступает, пока Дент не спрашивает, — Он правда не вернётся в этот раз, так ведь? — Тебя это больше не касается. Харви фыркает и сдувается под Брюсом. — В любом случае, это неважно, — пробормотал он. — Рано или поздно с ним будет покончено. Ты можешь передать ему это, со всеми добрыми пожеланиями. Скажи ему, что вечеринка окончена. Он сплёвывает. Когда Брюс поднимает его на ноги, он идёт достаточно охотно и не пытается вырваться, когда люди Гордона врываются и сковывают его. Буллок вот-вот захлопывает перед ним дверь полицейского фургона, как внезапно уши Брюса пронзает острый, слишком знакомый звук — раскалённого до бела взрыва. Земля дрожала под их ногами. Вокруг кричали и падали на колени полицейские, ожидая, что волны пламени обрушатся и на них, но когда Уэйн смотрит в небо, то видит кроваво-красную дымку огня, облизывающую небеса дальше по заливу. — Это Трайкорнер Ярдс! — зовёт он Гордона, что следует за взглядом Брюса и кивает, его лицо было облачено в мрачные оттенки. — Бэтмен! — Затаив дыхание, кричит Джейсон в коммуникатор. Уэйн прыгает, чтобы закрыть фургон своим собственным телом, убедиться, что Харви не сбежит в суматохе, и как только это происходит, раздаётся ещё два взрыва, один за другим, окрашивая реку Готэма мерцающими полосами красного и оранжевого цветов. — В чём дело? — требует он ответа. — Это люди Чёрной Маски, — кричит Джейсон. — Они пытались проникнуть в один из складов, говорили что-то о деньгах Джокера, а затем, я не знаю, они, должно быть, зацепили провод или что-то в этом роде, потому что вдруг заиграла карнавальная музыка и запись с Джокером, несущим дичь, а затем склад взорвался и… Брюс ругнулся под нос. — С тобой всё в порядке? — Да, в полном, держался на расстоянии, но многие из головорезов попали под взрыв. Ничего не вижу из-за этого дыма. — Оставайся на месте, — приказывает Уэйн. — Я иду. — Какого чёрта там творится? — требует Гордон. Харви засмеялся в фургоне. — Надо спросить у клоуна, — рявкает он, — он у нас любитель минных ловушек. Итак, какой же ублюдок оказался настолько туп, чтобы ворваться прямо внутрь? Прошу, скажите это был Фальконе. Буллок с грохотом захлопнул дверь прямо перед его носом, что ничего не значил для, и так звенящих, ушей Брюса. — Вызовите скорую, — говорит Уэйн Гордону, собираясь уехать. — Там могут быть пострадавшие люди, что попали в завалы. — Да скажи, что происходит! Но Брюс уже ищет ближайший кран, узнавая местонахождение Джейсона. Всё ещё могут быть выжившие, и нельзя терять ни минуты. Их оказалось пятеро; Брюсу с Джейсоном удалось вытащить троих головорезов Чёрной Маски из руин, а спасатели обнаружили ещё двух. Все они были в плохой форме, двоим была нужна реанимация. Тодд сказал, что видел, как внутрь вошло восемь, и Уэйн продолжает поиски оставшихся трёх, пока не становится совершенно ясно, что искать больше нечего, кроме разорванных частей тел и пятен крови, размазанных по обломкам. Самой Чёрной Маски, естественно, давно нет — очевидно, хватило здравого смысла держаться подальше, далеко от любого риска, хотя и отправил на смерть нескольких несчастливых мерзавцев. Брюс клянётся, в следующий раз пойдёт за ним. — Собираешься рассказать клоуну об этом? — тихо спрашивает Джейсон, пока они наблюдают, как полицейские перемещаются среди обломков. Брюс трясёт головой. — Нет. — Ты мог бы просто спросить его о других укрытиях, ты знаешь. Как обезвредить бомбы. Где он хранит свои вещи. Они ему больше не нужны, если он такой чистый, как ты говоришь. — Нет. — пожимает плечами Уэйн. — Он бы всё равно нам не рассказал, и ему не надо знать, что он лишил кого-то жизни, даже находясь в неволе. Это только притормозит процесс терапии. Мы сами сможем с этим справиться. Джейсон выглядел так, будто хотел возразить, и его рот уже вот-вот открылся, чтобы высказать всё, что он хотел, что затем заставило бы Брюса высказываться в ответ, когда его позвал Гордон. — Думаю, это очередная ловушка, — пробормотал он, когда Уэйн уже стоял рядом над музыкальной шкатулкой, охраняющей люк в полу, наполовину закрытый обломками. Гордон выглядел так, будто хотел разнести игрушку в дребезги или, возможно, пойти и найти место проблеваться. Его кожа слегка окрашивалась в зеленоватый в свете фонарей. Брюс наклонился над музыкальной шкатулкой и кивнул. — Это ловушка, действительно, — судит он. — Мне нужно время, чтобы её обезвредить. — Хорошо. Я тогда охраняю периметр. Скажи, что тебе понадобится. — Время, — говорит Уэйн, — и чтобы не мешали. Держи своих людей подальше от дороги. Не факт, что что-то ещё не взорвётся. — Больной ублюдок, — шипит Гордон, и Брюс не упускает из виду то, как его голос колеблется и дрожит на последнем слоге. Он сжимает свои зубы и возвращается к работе. На это уходят часы, но, наконец, ему удаётся закончить со взрывчаткой в шкатулке и разобрать, как он надеялся, все эти хитрые ловушки Джокера; И даже тогда, он всё равно спускается по темной, пыльной, усыпанной паутиной лестнице, ожидая, что эта темнота вот-вот выплюнет ему в лицо зелёный яд. Этого не происходит. Как и чего-либо ещё. Что происходит, помимо полных лёгких дыма и пыли, это одна игральная карта, ожидавшая его на полу, на ней, конечно-же, был Джокер. Она даже не была покрыта веселящим газом — сканеры Брюса подтверждают, что это совершенно безобидный картон. Он поднимает её. Передняя сторона гладкая; на обороте же простое “ХА ХА ХА”, выведенное красной помадой. Брюс долго пялится на неё, прежде чем отнести Джиму. — Что за…? — Глаза Гордона широко раскрыты и холодны, когда они смотрят на карту в руках Уэйна. Он не сдвигается с места, чтобы взять её. — Ты ничего больше не нашёл? — Нет. Там вообще ничего больше нет. — Брюс напряженно сжимает челюсть. — Должно быть, в этом и была шутка. Все наши усилия напрасны. Джим качает головой. — Как он, чёрт возьми, вообще смог это устроить? Он был заперт в Аркхаме, пока ты… Брюс смотрит сквозь маску. — Я не знаю. Но он точно намерен это выяснить. *** Он не даёт себе забыть о взрыве и его жертвах, когда навещает Джокера в образе Бэтмена. Даже в этом случае он сдерживается от любых вопросов; Джокер достаточно умён, чтобы читать между строк, и последнее, что им сейчас нужно, это его кровожадность, оживлённая недавними новостями. Но это не означает, что он не зол. И Джокер это видит. Как всегда. — Скажи, какая муха тебя укусила в твой Бэт-зад, там же и сдохла? — спрашивает он следующим утром, протянув длинные ноги под стол и позволив своему тёмно-бордовому халату сползти с костлявого плеча. Затем он смеётся. — Я очень надеюсь, что ничего из этого реально не произошло, не ради меня, так ради тебя. Ведь так? — Прекрати это и сдавай. Джокер улыбнулся, слишком знающе, в то время как всего одной рукой тасовал карты, что очень бросалось в глаза, также как и у этих уличных художников Ньютауна. — Тяжёлая ночка? — спрашивает он, пока крутит карты. — Один из моих очаровательных друзей доставил тебе неприятностей? В его глазах горел огонёк, что был намного глубже, нежели от обычного желания развлечься. Брюс не обращает внимания. Они сделали всё, чтобы Джокер не знал ничего о времени проведённом взаперти и о том, что происходит снаружи, и Брюс не собирается ничего добровольно рассказывать, особенно после вчерашнего. — О, очень хорошо, тогда я придумаю что-нибудь сам, — вздыхает Джокер, когда становится кристально ясно, что Брюс не ответит. — Как насчёт того, чтобы сделать из этого игру? А? Горячо-холодно. Останови меня, если буду слишком близко. Порадуй меня, любимый! Это были пришельцы? — Одна игра за раз, Джокер. — забирает свои карты Уэйн и начинает их изучать. — У них были щупальца? — Заткнись. — Оооооооо, так вот почему ты такой напряжённый? Щупальца оказались там, где не должны были? — Не было никаких пришельцев, — впечатывает Брюс. Джокер рассмеялся. Когда он снова начинает гадать, Брюс кидает карты и уходит. Если бы он остался хотя-бы на минуту больше, он бы смахнул и стёр эту улыбку прямо с клоунского лица, и у него есть мрачное ощущение, что Джокер знает об этом. *** Ночью гнев подталкивал его работать усерднее, чтобы убедиться, что ни один другой бандит не совершит ошибку, опрометчиво задействовав любую другую из ловушек Джокера. Маловероятно; слухи быстро распространяются в преступном мире Готэма, и после промаха Чёрной Маски другие преступники должны быть гораздо осторожнее. Тем не менее, Брюсу придётся неплохо потрудиться, если хочет найти старые укрытия Джокера, и каждую ночь он выходит с Джейсоном, гоняясь за зацепками и находя бродячих бандитов Клоуна, отправляя их в тюрьму один за другим. Бомбы, когда они их находят, адски трудно обезвредить. Во первых, нужно бесконечное терпение и твёрдые руки, чтобы приблизиться к убежищам, а затем Брюсу надо быть очень осторожным с малейшим движением, даже с дыханием, потому что датчики достаточно чувствительны, чтобы среагировать просто даже на пёрышко. А потом, ну конечно-же, после всех тех часов, что он потратил на то, чтобы разобраться с бомбами, появляется настоящая шутка: каждое из трёх найденных укрытий - также пусто, как и первое. Под половицами ничего нет; ничего в подвалах. Никаких скрытых комнат или сейфов, никаких подземных ходов, никаких замаскированных кнопок, что открывают тайники. Всё, что Брюс смог найти - это одна карта с Джокером, что ждала, когда её подберут, с надписью “ХА ХА ХА”, предназначенной не чтобы убить, а унизить. Уэйн понимает, что шутка была предназначена коллегам Клоуна, но никак не ему. Он всё также стоит и сжимает эту карту в кулаке, пока нарисованный облик на ней не перестал даже напоминать что--то человеческое. — Как ты думаешь, где он прячет что-то стоящее внимания? — спрашивает Джейсон, стоя рядом с Брюсом на очередной заброшенной свалке. — Нам это и не нужно знать, — бормочет Брюс. — Тогда какого чёрта ты так злишься? Уэйн не отвечает и начинает подниматься по лестнице. — Пойдём. Тодд с полицией помогают ему разнести слух по изнаночной стороне Готэма, а Брюс надеется, что этого будет достаточно, чтобы более умные боссы мафий держались в стороне, хотя бы, на время. Это выигрывает время на обнаружение других укрытий, пока Готэм наслаждается временной передышкой от войн за территории, но не настолько наивен, чтобы не ждать следующей вспышки. Джокер же стал легендой в причудливом коллективном сознании Готэма; его отсутствие сейчас, кажется, только возвышает его образ, не сказать, что до чего-то религиозного, но что-то близкое, и это заставляет Уэйна волноваться. Всё лишь вопрос времени, когда кто-то наткнётся на ключ к разгадке настоящей причины его пропажи, или заявит, что натворил Бэтмен, и слухи о всех тех сокровищах, что просто пылятся и ждут, что их подберёт новый хозяин, уже начинают пускать свои виноградные лозы, чтобы удовлетворить жажду уличных головорезов, что никогда не видели Клоуна-Принца Преступного Мира. Страх, всё-же, по прежнему сдерживает эти слухи, потому что даже преступники такого масштаба знают, что лучше не провоцировать Джокера, если он вдруг заявится на место происшествия, и Брюс рассчитывает на этот страх, а также на непредсказуемую репутацию клоуна, чтобы сохранить всё под контролем. А затем Альфред показывает ему запись вечерних новостей. — Где же Джокер? — Вопрошает Саммер Глисон, волосы и шарф развевались на ветру, а за спиной виднелись заострённые очертания башен Аркхама. — С вами в прямом эфире Саммер Глисон, прямо за воротами Лечебницы Аркхам, где, как утверждают некоторые источники, в одной из камер может отсутствовать её обитатель. Вот уже больше года самый известный массовый убийца Готэма, всем нам знакомый под именем Джокер, ведёт необычайно тихую жизнь. После жестокого нападения на комиссара Гордона и его дочь в его последний побег, о котором уже сообщалось, мы считали, что Клоун-Принц Преступного Мира снова под замком, но теперь до нас дошли слухи, что это, возможно, больше не так. Сообщение прекращается и резко переходит в другую картину, тёмную комнату, где мы видим фигуру полностью скрытую во тьме, лицо спрятано, голос механически изменён. — Джокер больше не в Аркхаме, — говорит таинственный информатор, отстраняясь от камеры подальше. — Его там нет. У меня член семьи проходит лечение в Аркхаме и я слышал, как врачи говорили об этом в часы посещений. Когда я спросил об этом, мой бра… член семьи, он сказал - это правда, что Джокера и правда нигде не видно, и что они никогда больше не слышали его смеха. Так будто он просто. Будто просто испарился. — С тех пор к нам поступило больше анонимных источников, утверждающих, что Джокер и правда больше не содержится в Лечебнице. Мы связались с Джеремайей Аркхамом и другими врачами для комментария, — говорит Глисон, удручённо глядя в камеру, пока лечебница нависала за спиной, как тёмное зловещее чудовище, — Но они отказались как-то подтвердить или опровергнуть слух и запретили представителям СМИ входить в учреждение. Между тем, на улице ходит слух, что взрыв на Трайкондер-Ярдс, три недели назад, может быть связан с Джокером, так как, по сообщениям очевидцев, незадолго до взрыва они слышали запись смеха клоуна, в результате которого погибло трое, и ещё пятерых увезли в больницу с серьёзными увечьями. Комиссар полиции Гордон сказал следующее… Теперь же картина сменилась на Гордона, он быстрым шагом направлялся к полицейской машине, в то время как оператор и Глисон бежали вслед, пытаясь догнать, и каждый раз как камера неумело ловила его в крупный план, он ворчал, — Мне нечего вам сказать по этому вопросу, так что - почему бы вам просто не пойти и не найти кого-то ещё, чтобы раздуть из мухи слона. У нас же с моими людьми есть чем заняться, работой. — Комиссар Гордон, Джокер снова на свободе? Значит ли это, что мы должны бояться за нашу безопасность? Почему Аркхам отказывается с нами разговаривать? Слышали от Бэтме… — пытается сказать Глисон, но Джим хлопает дверью прямо перед её носом. — Поскольку власти отказываются предоставить нам информацию, мы попросили жителей Готэма сказать нам, что они думают о том, что их могли держать в неведении относительно побега Джокера. — Это возмутительно, — говорит белый мужчина средних лет в костюме, с изумительно серебристыми усами, хмурясь в камеру со всей своей самодовольной уверенностью, с которой может только белый мужчина средних лет в костюме. — Мы имеем полное право знать, что происходит в этом дурдоме, особенно - если это связано с тем маньяком. Моя дочь чуть не погибла в одном из взрывов. Я должен знать, что город делает для нашей безопасности. — Однажды банда Джокера взяла меня в плен, — говорит женщина азиатского происхождения, плотнее стягивая пальто и нервно оглядываясь по сторонам, будто ожидая, что сейчас Джокер выпрыгнет из-под машины, припаркованной позади неё. — Если он сбежал, то я хочу знать об этом, чтобы быть готовой защитить себя. — Бэтмен должен был убить этого ублюдка годы назад, — говорит пожилая темнокожая леди, смотря в камеру с холодной яростью. — Вместо этого же он позволяет убивать людей снова и снова. Если это всё правда и он опять сбежал, мы с семьёй едем в Метрополис. — У них нет никаких прав держать это в секрете от нас, — рассказывает в камеру белая девочка-подросток, злясь, пока её друг кивает. — Мы заслуживаем знать правду! А что если, что если он нацелится на школу, например, а что если он захочет взорвать её, а мы даже не знаем! — Я думаю, вы всё выдумываете, — бормочет молодой чернокожий мужчина, закатив глаза. — Если бы Джокер и вправду сбежал, мы бы уже давно знали. Этот чувак просто не способен не творить де****. Я полностью верю, что полиция и Летучая Мышь знают, что делают. По лицу Брюса пробегает лёгкая ухмылка, прежде чем он успевает её остановить. На экране же Саммер Глисон стоит с озабоченным выражением лица, когда проговаривает, — Только что из студии известили о том, что доктор Аркхам собирается выступить с заявлением об... Он идёт! — Она резко встрепыхнулась, очевидно, студийные продюсеры сообщили ей об этом в наушник, а камера же полностью сфокусировалась на идущему к дороге около ворот Джеремайе Аркхаму, что впридачу был с двумя охранниками. Будучи директором видного психиатрического учреждения, особого доверия он не внушал. Волосы торчали мятежными прядями, как будто тот лишь слегка пригладил сверху по ним рукой, белое пальто было запачкано жиром и кофе, а под глазами выступали тёмные пятна, видимые даже в очках в толстой оправе. Освещение съёмочной группы только подчеркнуло его суровые брови и угрюмую линию тонкого рта, и Брюс почувствовал невольный момент уважения к Саммер Глисон за то, что она даже не шевельнулась, когда он наступал на неё, будто злой дух, извергнутый архитектурным ужасом позади них для мести тем, кто посмел нарушить его покой. — Доктор Аркхам, — решительно спрашивает Глисон, — Значит ли это, что вы готовы для комментариев? Где Джокер? — В безопасности, — рявкает Аркхам, остановившись прямо перед воротами и глядя на неё сквозь решётку. Глубокие тени опускались на его измождённые морщины, заставляя казаться маленьким, беспомощным, мультяшным. — То есть, в Архкаме? — нажимает Глисон. Доктор вздыхает и поправляет очки на переносице. — Нет, — признаёт он, и было видно, что Саммер вот-вот готова была снова наброситься с вопросами, как тот немедленно прерывает её с, — Мы отправили его в более безопасное место, туда, где его лечение будет иметь смысл, где оно более подходяще для его персональных потребностей. Он очень больной человек, мисс Глисон. — Но, разве, не ваши-же собственные врачи недавно объявили случай Джокера безнадёжным? Разве, не все попытки терапии были прекращены? — Мы никогда не ставим крест на наших пациентах, — резко произносит Аркхам с уверенностью, что в его словах никто бы сомневаться и не начал, не знал бы его Брюс чуть лучше. — Всё, что я собираюсь сказать, так это то, что с его последнего побега мы экспериментировали с разными формами терапии. — И вы не собираетесь рассекречивать это новое безопасное место? — Абсолютно нет. Я не позволю вашему цирку разбренчать эту новость прямо к нему на порог и пустить в прах весь годичный прогресс лечения, потакая его мании, как всегда и происходит. Джокер заперт и заперт, это всё, что вам нужно знать. — Так, получается, у новой терапии есть прогресс? — Глисон не отступает ни на на шаг, тыкая микрофоном Аркхаму прямо в лицо, через кованые решётки. — Значит ли это - мы можем ожидать, что Джокер вернётся в общество как здоровый человек? Но всё, что Аркхам отвечает ей - это сухая ухмылка, а затем он разворачивается и идёт обратно в лечебницу. — Ну вот и всё, что мы смогли узнать, леди и джентльмены, — говорит Глисон, разворачиваясь обратно к камере. — Хоть Джокер больше и не в Аркхаме, он всё-равно, как утверждают, под замком и в очередной раз начал лечение. Как бы там ни было, ещё неизвестно, насколько успешны эти новые попытки терапии и действительно ли Джокер заперт настолько надёжно, как утверждает доктор Аркхама. С вами была Саммер Глисон, с прямым репортажем из Лечебницы Аркхам для “Готэмских Новостей”. — Они справились, ни разу не упомянув Бэтмена, — отмечает Брюс после минуты глубокого молчания, что Альфред также держал, позволив тому обдумать ситуацию. — Это что-то. — Откровенно говоря, я удивлён, что нашим дружелюбным соседям-шакалам понадобилось столько времени, чтобы разобраться в этой истории, — размышляет Альфред. — Должно быть, доктор Аркхам удивительно хорош в подкупе и запугивании своих подчинённых. Уэйн не комментирует. Он уже знает, что, скорее всего, за история будет украшать завтра первые полосы, и ему это нисколько не нравится, но прямо сейчас, если же он не готов врываться во все типографии в городе, он не сможет этому помешать. Медийный кракен уже почуял свою жертву и заставить его замолчать будет не так просто. Он может только надеяться, что Альфред прав, и никто в Аркхаме не почует искушения заработать себе на ранний Рождественский подарок, рассказав прессе больше. Он думает, что ему снова придётся нанести туда визит, только убедиться. *** В роли Уэйна он приносит попкорн снова, и снова, и снова. Он не совсем хотел, чтобы их ритуал с просмотром фильмов стал регулярным еженедельным мероприятием, но это так, что охранники хоть и принимают, но совершенно точно не одобряют. — Позвольте нам, хотя бы, связать его, сэр, — настаивает Лакейша Джонс до того, как впускает Уэйна в комнату Джокера. — Моя жена вернулась в колледж только благодаря одной из ваших научных стипендий. Мне бы не хотелось, чтобы они урезали программу только потому, что вы позволили какому-то маньяку урезать вас. Брюс делает мысленную пометку приглядывать за её женой и посмотреть, сможет ли он сделать для неё больше, в то время как сам качает головой и весело улыбается, — Я правда не считаю, что это так необходимо. В прошлые разы мой гость вёл себя соответствующим образом. Мне было бы так неловко смотреть фильм с кем-то связанным рядом, понимаете? — Неловко лучше, чем мёртво, — впечатывает Джонс. Затем она вздыхает, опуская плечи. — Могу я, хотя бы, заткнуть его? Ненадолго. Клянусь, если я хоть ещё один фильм буду выслушивать, как он несёт бред, то вам уже придётся упечь меня. — А мне это, в каком-то смысле, даже нравится, — говорит Брюс, стараясь не думать о том, какой процент этого утверждения - ложь. Джонс закатила глаза. — Богачи, — ворчит она, пока набирает код безопасности, будто у неё есть какая-то личная месть против каждой кнопки. Джокер ждал его, скалясь в своей улыбке, что до сих пор было самым ужасающим зрелищем Готэма, а затем спрашивает, — Ты принёс мне цветы? — Может, в следующий раз, — допускает Брюс перед тем как занять место на диване, что пытается, и терпит в этом крах, не считать своей. — А сегодня у нас Фред Астер и Джинджер Роджерс. — Ааа, пара редких цветков, живущих по своим собственным правилам, — судит Клоун, его улыбка стала не такой резкой. — Споёшь со мной, Брюси? — Как насчёт того, чтобы предоставить это актёрам? — возражает Уэйн на начальных титрах ”Цилиндра”. — Я всегда считал себя куда большим… знатоком преображений. И он доказал это мгновение спустя, сам начав исполнять ”No String” (I’m Fancy free), песня разносилась по всей комнате и из уст Джокера звучала гораздо более цинично, нежели Ирвинг Берлин вообще могла. Он ни разу не отвёл взгляда от Брюса, пока пел; зелёные глаза горели одновременно холодной иронией, вызовом и глубокой, горькой тоской, что Брюс там видел лишь однажды. Это напомнило ему анекдот, рассказанный в ту самую дождливую ночь, их отражения в лужах, разбитые на кусочки под каплями дождя. Его живот сжался. Он ни разу не отвернулся. *** — У вас скоро закончатся классические комедии, чтобы задобрить его, — отмечает Альфред, пока они внимательно изучали подборку для этой недели. Он был прав — фильмов действительно становилось всё меньше и меньше. — Закажем ещё, — говорит Брюс, пожав плечами. — А может, он также готов и к другим жанрам. Только нам сначала их нужно перебрать, чтобы в них не было насилия. — Родительский контроль, — вздыхает дворецкий. — Почему мне иногда кажется, что мы снова усыновили очередного Робина? — Только этот застрял в 30-ых, — отмечает Брюс, а затем останавливается, так-как, а сколько Джокеру в действительности лет? Они знали друг друга всю жизнь, а Брюс до сих пор об этом даже не догадывается. Альфред кашлянул. Уэйн моргнул и оглянулся на того, внезапно осознавая, что он, должно быть, ненадолго отключился. Чтобы сгладить ситуацию, он берёт первую попавшуюся на его глаза кассету и передаёт Альфреду, что на это лишь поднимает брови. — Право, Мастер Брюс? — говорит он. — Игра в переодевание? После того, как наш гость ясно дал понять, что он бы, я цитирую, с превеликим удовольствием надел платье для вас? Вы же знаете, он решит — вы его поощряете. — Затем его глаза сужаются, а линия рта почти становится саркастично неодобрительной, — Ведь так? Брюс вздохнул и протянул руку за записью. — Ты прав, — признаёт он. — Давай тогда найдём что-то ещё. Альфред же отошёл от Брюса так далеко, чтобы тот не смог его достать, попутно прижимая к груди “В Джазе Только Девушки”. — Конечно нет, — возражает он. — Вы заслужили сидеть прямо там и терпеть все непристойные комментарии, которые только могут прийти клоуну в голову. — Почему, что я сделал на этот раз? — спрашивает Брюс с бурлящим чувством забавы в груди, пробивающимся через туман усталости. Альфред же разворачивается на каблуках и уходит из библиотеки, оставив Брюса с красноречивым осуждением приподнятой брови, со зрелищем, что раньше было совершенно ужасающим, раньше, когда ему было лет шесть и он любил ломать бесценные семейные реликвии. Сейчас это было также ужасно, так как заставило Уэйна снова почувствовать себя маленьким шестилетним мальчиком. Что, если он будет честен с самим собой, иногда бывает не так уж и... плохо. Отбросив это чувство, он выходит вслед за Альфредом. Ему предстоит провести очередной день с Джокером; и последнее, что ему сейчас нужно - это чувствовать себя ребёнком. *** В конце концов, просмотр “В Джазе Только Девушки” с Джокером был не таким невыносим, если учитывать одну деталь. Чтобы вынести всю эту болтовню — что была, естественно, неуместна — Брюсу приходилось искать убежище буквально во всём. Именно тогда он заметил, что ему, возможно, стоит обратить больше внимания на руки Клоуна. Он вдруг понял, что эти руки, они… выразительны. Он перематывает запись на несколько секунд, чтобы поймать определенный момент, пристально вглядывается, а затем повторяет всё снова. В пещере промозгло, холодный воздух струился по обнажённой коже его рук, шеи и лица, и часть Брюс благодарна за это, так как это придавало его мыслям ясности, что было необходимо, чтобы не отвлекаться на восторженное щебетания Джокера о том, какое платье из фильма ему подойдёт больше всего. Вместо этого он приближает камеру к тому, как Джокер водит своими притупленными ногтями по собственной коже, достаточно сильно, чтобы на ней остались злые красные следы. Сначала это его поразило, особенно после того, как это произошло в ходе очередного безумного Джокерского монолога, а Уэйн, кажется, совершенно этого не замечал. Однако, увидев однажды, теперь не может не обращать внимания, и ловил Клоуна за этим каждые несколько минут. Его руки никогда не могли оставаться неподвижными, Брюс знает об этом слишком хорошо, но он никогда до этого не замечал, что обычное возбуждённое состояние приводило к членовредительству, что, нравится ему это или нет, происходит сейчас. И это не ограничивалось одними царапинами. Во время просмотра Джокер также успел разодрать кожу большого пальца правой руки чуть ли не до крови — и по всем тем заживающим струпьям вокруг ногтей и оборванным кутикулам было ясно, что это обычное дело — беспокоясь, что может запачкать свою лаймово-зелёную рубашку пальцами, которые так дёргались, что напоминали собой пару белых пауков, бегущих по тонкой материи; Так же жевал свою нижнюю губу так сильно, будто хотел разорвать, при этом слизывая помаду, словно хотел заменить её настоящей кровью. И это было только утром. Уэйн ничего на это не сказал, но наблюдал и собирал информацию, прокручивал увиденное снова и снова у себя в голове, пока не удаётся выкрасть немного времени, тогда он снова бежит в пещеру, чтобы в одиночку просмотреть весь отснятый материал. Врачи никогда не говорили Брюсу о склонности Джокера к, как помнит Уэйн, “стиммингу”, если они вообще заметили какие-либо изменения в его поведении. Может, это всё было ничем или просто для того, чтобы вывести Брюса из равновесия. Поэтому он хочет вооружиться чем-то большим, чем просто одним смешным доказательством за всего один день, прежде чем обратиться по этому поводу к врачам. Кофе остыл. Брюс всё равно выпивает его и переходит от видеозаписи с просмотром фильма к записям за последние дни, приготовив ручку и блокнот. Он принимается за работу. Джейсон застаёт его несколько часов спустя, когда тот сидит в пещере и всё также рассматривает кадры на предмет мельчайших жестов и подсознательных тиков клоуна, некоторые из которых были быстрее мгновения. Уэйн чувствует его присутствие рядом, но не поворачивается и не произносит ни слова в качестве приветствия, слишком увлечённый тем, что происходило на экранах. Его взгляд был сосредоточен на безмолвной сцене две ночи назад, и на первый взгляд она не кажется чем-то особенной: это был просто Джокер, сидящий на подоконнике в спальне, упираясь в стену спиной, подтянув колени к груди и глядя на залитую дождём территорию. Что позволяет выделить её из всех заурядных записей, так это пальцы Джокера. Опираясь локтями о колени, клоун прижал обе руки к задней части шеи и, кажется, попеременно то царапал кожу, то прижимал в жесте, что выглядел пугающе… знакомым. Как удушающий приём, но не совсем. И, возможно, это потому что Брюс пялился на это целое мгновение, что ощущалось как целый час, или, может, то что рядом Джейсон, помогло взглянуть на сцену свежим взглядом, но именно тогда он замечает то, что вызвало целую искру, что прошлась от головы и обосновалась в животе: Это был ритм. Он приостанавливает запись. Затем, когда он глотает, его горло горит. Это ритм, да, но не просто какой-то. Тот самый, что Брюс знает. Острое осознание и возбуждение от цели вытесняет холод пещеры, когда он перематывает запись. Его глаза расширяются, когда он понимает, что прав. Попеременное сжатие и расслабление пальцев Джокера на его шее определённо им контролировалось, было частым, синхронизированным, и как понимает сейчас Брюс, с нехарактерно спокойным дыханием. Уэйн приближает картинку, пока тонкие костлявые пальцы не заполняют собой весь экран, и он понимает, что пока идёт запись, сам считает под нос. Один, два, три. Один, два, три. Нажимает, отпускает. Брюс понимает, что дышит вместе с записью. Его сердце, что всего несколько минут назад билось со скоростью миля в минуту, теперь пытается подстроиться под счёт, и это успокаивает, смягчает, почти гипнотизирует. На мгновение, или, может даже два, Брюсу не нужно ничего, только сидеть и просто дышать, также как Джокер на экране. И затем, наконец, до него доходит. Не задумываясь, Брюс приостанавливает передачу, а затем просматривает записи с Джокером уже на другом экране, пальцы чуть не запинались о клавиатуру. Он не до конца уверен, хочет ли подтвердить свои подозрения или нет, но холодное напряжение уже сжимает его грудь, и он уже знает, с тем шестым чувством, если он, конечно, его развил за все ночи, что он храбро защищал улицы Готэма к своим тридцати годам, что именно он выяснит. На экране же он нажимает на ту сцену, что искал, затем выводит две записи рядом на одном экране и одновременно их воспроизводит. Затем он откидывается на спинку кресла и глубоко вздыхает. В голове один белый шум. Пальцы подрагивают. Холодный, влажный воздух просачивается в лёгкие — внезапно Брюс остро ощутил эти арктические пальцы, шепчущие по его обнажённой коже. Он просматривает обе записи в полной тишине, когда понимание медленно выходит из него с каждым вдохом, что, он с отстранённым любопытством понимает, всё ещё синхронизируется с тем, что происходит на экранах: Джокер, что может дышать как хочет, массирует себе шею и проводит ногтями по ней в том темпе, что до того доносит, считает и дышит Бэтмен на соседней записи. Один. Два. Три. Четыре. Пять. Чувствуй. Чувствуй мой пульс. Дыши. Он помнит это, подумал Брюс сквозь то, что ему казалось похожим на слои хлопка. Или, по крайней мере, тело Джокера помнит. Он дышит в ритме Бэтмена, и на экране кажется, что Бэтмен подчиняет себе Джокера и в своих рука, и на соседнем экране. А Брюс… Брюс, кажется, не может сформулировать ни одной связной мысли. Его глаза, что сейчас были единственным, что было под контролем, в то время как разум слишком взбудоражен, чтобы контролировать что-либо, ловят отражение собственной руки в перчатке на шее Джокера. Он вспоминает связки сильных, жилистых мышц, пульсирующие сухожилия, прыгающие под пальцами, холод, который чувствовал даже сквозь перчатку. Он точно помнит момент, когда почувствовал, как тело Джокера сдалось; помнит, как давил на шею, с силой поглаживал её, рисовал круги на белоснежном холсте. Он почти ожидает увидеть чёрные полосы, прочерченные движением его пальцев на экране, и когда он видит, как Джокер падает на него, пытаясь дышать вместе с ним, пытаясь следовать ему, как его пальцы начинают двигаться по обнажённой коже Брюса… Его запястье пульсирует. Оно тоже помнит. Брюс хочет соскрести это фантомное ощущение, стереть воспоминание об ищущих пальцах клоуна, но его руки всё также лежат неподвижно. Он никогда раньше не смотрел запись с этого момента. Даже когда показывал её врачам, смотрели всё они, пока сам стоял отвернувшись и склонившись над папками Джокера. Он не хотел видеть и сталкиваться с тем, что он натворил, с выводами, что он никогда не хотел делать. Что-ж, он видит сейчас, и вид их обоих, прижатых друг к другу, отражающих друг друга на коже друг друга, это… Он судорожно сглатывает. Слюна застревает в горле, которое внезапно становится таким сухим, что кажется, будто глотаешь через колючую проволоку. Он не может прекратить онемевший, настойчивый жар, собирающийся в животе. Зуд в запястье усиливается. Он сгибает пальцы другой руки, представляя, на что будет похожа кожа на затылке Джокера, если… — Какого чёрта ты делаешь. Брюс моргнул, сжав пальцы обеих рук, как пару испуганных улиток. Он совсем забыл о Джейсоне. Дерьмо, он совсем забыл о Джейсоне, который стоял прямо здесь. Брюс снова сильно моргает. Он изо всех сил пытается успокоиться, глотает холодный сырой воздух, пытаясь сосредоточиться на мягком гудении электричества и более резком журчании водопада. Зуд в запястье не проходит, но сенсорная фокусировка спасает, и после нескольких ударов сердца, отдающих в голову, Уэйну становится достаточно ясно, что он может контролировать свой голос. — Работаю, — говорит он, и это слово с трудом вырывается из пересохшего горла. — Ты зовёшь это работой? — показывает Джейсон на экран. — И что вообще привело к этому? — Я… кое-что заметил. Подтверждаю одну гипотезу. — обнимаяего? О. О, так он не имел в виду… Если бы он мог, то дал бы себе пощёчину. Ему нужно сосредоточиться. Он протягивает руку, чтобы остановить обе записи, и старается не думать, что на записи справа это кажется именно так — что он и Джокер обнимаются. — Это старая запись. У него была паническая атака, и мне пришлось его успокоить, — кратко объясняет Брюс. Он чуть не потянулся к последнему глотку холодного кофе, как вспоминает, что выпил его несколько часов назад. Джейсон звучит скептически, когда тянет, — Верно. Брюс не обращает на него внимания. Теперь, когда он, кажется, снова может ясно мыслить, он хватает жёлтый блокнот и быстро записывает своё последнее наблюдение, пытаясь передать его как можно более клиническим и безличным тоном: “Дж., кажется, проявляет положительную активность на внешнее физическое давление. Самостимуляция, возможно подсознательная, с ритмом как на записи #147, см: П.А. #1. Возможно, совпадение. Облегчение тревоги? Пересмотреть.” Он подчёркивает возможно совпадение для своей собственной выгоды, чтобы мозг не выдумывал, но если Готэм чему его и научил, так это тому, что случайности не случайны. Итак. Факты. Либо Джокер дразнит его и выступает только лишь, чтобы разозлить, что вполне возможно, либо… Либо он доверяет памяти о пальцах Брюса на его шее, на его дыхании и пульсе, чтобы успокоиться. Даже если подсознательно. Мысль, яркая и горячая, падает, как зажжёная спичка, на нежное место в сердце Брюса, что он никогда не хотел согревать. Ничем, что связано с Джокером. Он пытается окликнуть пещеру, завернуться в её холод, как в плащ, чтобы не дать теплу и дальше проникать всё глубже, но это бесполезно, это всё равно происходит. Из-за Джокера. Из-за того, что он сделал для Джокера, человека, который… Нет. Брюс знает, что это надо прекратить. Иначе это приведёт к тьме, безумию и злости, что будет невозможно изгнать на задворки разума. Сейчас у Брюса нет на это времени. То, что он только что увидел, явно означает прогресс, может иметь большое значение, и он не может прекратить это только лишь потому, что слишком боится собственной вины. Уэйн выпрямляется в кресле и быстро пытается привести мысли в порядок, пытаясь избавиться от надвигающейся паники и наплыва теплоты обратно в дальние углы памяти. Позже у него будет достаточно времени для чувства вины. Сейчас-же, ему надо заняться работой. Он быстро просматривает заметки, что уже написал, прежде чем вернуться к фрагментам отснятого материала, в поисках того-же самого ритма, на который он смотрел до этого столько раз, что начинает уже тошнить. Новые он делает почти яростно, сминая бумагу, его сердце заикается каждый раз, как он шепчет счёт под нос, и понимает, что это соответствует тому темпу самостимуляции Джокера и контроля дыхания на прошлых записях. Он настолько теряется в этом деле, что снова забывает об осуждающем присутствии Джейсона рядом с ним, пока парень не прочищает горло и встаёт между Брюсом и экранами, а его тень не падает на блокнот. — Уже давно за полночь, — говорит он неопределившимся, замкнутым, враждебным тоном. — Мне стоит идти одному? Хочешь провести здесь ещё немного времени с Юмористом? Брюс пристально посмотрел на того, затем вздохнул и провёл рукой по измученному блокноту. — Нет. Дай мне две минуты, чтобы переодеться. — Я имею в виду, что мог бы, — кричит ему вслед Джейсон, когда Уэйн направился к стенду с Бэт-Костюмами. — Не беспокойся на мой счёт. Я уверен, что справлюсь и один. Брюс никак не реагирует на его приманку, когда он трансформирует и активирует автомобиль. Джейсон устраивается на соседнее сидение, и они молча наблюдают, как металлические ворота со стоном открываются, по обе стороны длинного коридора вспыхивает два ряда напольных светильников. Затем, когда они уже мчатся по туннелю в ночь, Джейсон шепчет, — Он добирается до тебя. Руки Брюса сжали руль, — Это не так. — Да, так. Ты всегда был одержим, но это… — Я работаю над его терапией, — огрызается Брюс, прежде чем смог контролировать разочарование, слишком горячее в его животе. Он чувствует, как Джейсон сверлит его обвиняющим взглядом, и инстинкт защититься от этого был почти непреодолимым. Я не одержим. Я не позволю ему выиграть. Это звучало раздражающе неправдиво даже для собственных ушей, и он держит рот на замке. — Этим должны заниматься его врачи, — замечает Джейсон. — Его врачи не всегда видят то, что вижу я. — Ты считаешь, что более компетентен в психиатрии, чем они? Брюсу хочется стиснуть зубы. — Я более компетентен в Джокере, чем они. — Ага, — бормочет Джейсон после нескольких напряжённых секунд, — Совсем не одержим. Брюс не знает, что ответить, поэтому они едут дальше, Готэм ждёт их с распростёртыми объятиями. *** Скептицизм Джейсона приводит к одному: Брюс воздерживается от посещения Аркхама и приставания к врачам с выводами. Вместо этого он продолжает наблюдать и делать заметки, а тем временем у него есть заказанные Альфредом книги, журналы и научные статьи по психологии развития, самостимуляции, селфхарму, гиперчувствительности, сенсорной стимуляции, даже аутизму и связанным с ним расстройствам, в дополнение к более общим исследованиям, направленным на криминальную психологию и патологии, о которых он ничего не слышал. Если он собирается вложить в это деньги, то должен понимать, куда именно, и что конкретно он видит, прежде чем делать поспешные выводы, которые, в конце концов, могут привести только к большему вреду, чем пользе. Если Альфред и задаётся вопросом, в чём смысл этого всего, то держит его при себе; он только вздыхает своим уставшим от мира вздохом и принимает новую задачу, что тревожит Брюса, со смирением, потому что видит, что ему это очень важно. — Ты же этого не одобряешь? — спрашивает Брюс, скрестив руки на груди. — Я полностью уверен, что моё одобрение или неодобрение мало повлияет на ваше участие в этом деле, Мастер Брюс. — Но ты не считаешь, что мне стоит вмешиваться? — Я считаю, сэр, что если вы всё равно это сделаете, то самообразование - это хорошая идея, — отвечает Альфред со своим типичным профессиональным самодовольством. — И это намного лучше, чем бросаться вслепую. Брюс ощетинился, — Я ни во что не бросаюсь вслепую. — Уверен, что вы верите в это, сэр. Уэйн хватается за переносицу. — Пусть книги доставят как можно скорее. О, и посмотри, получится ли найти о снятии тревоги и также панических атак. Именно то, о чём он должен был узнать сразу же, как решился к этому безумию, но, опять же, он реально не верил, что ему понадобятся такие знания. А теперь… А теперь у него кончились отговорки. Очевидно, они в этом в этом кошмаре надолго. С таким-же успехом можно взять на себя обязательство и убедиться, что и его и усилия Джокера в конце окупятся. Если он вообще будет, этот конец. — Ты же на самом деле не веришь, что на Джокере подействует традиционная хрень? — спрашивает Джейсон из-за стола у высоких окон библиотеки, где он притворялся, что делает уроки. — Я серьёзно. Они бы уже давно так сделали в Аркхаме, если бы считали, что это принесёт хоть какую-то пользу. Брюс очень тщательно обдумывает свои слова. — У них… у них свои методы ведения дел в Аркхаме, — говорит он, и знает, что это мягко сказано. — Они не самые открытые люди. Джейсон фыркает. — А ты кто? — Я стараюсь. Тодд закатывает глаза и возвращается к учебникам. *** Вскоре выясняется, что Брюс не единственный, кто решил усилить игру. — Вам сообщение от доктора Маллиган, — вежливо сообщает Альфред, кладя конверт на стол рядом с чашкой кофе Уэйна. Брюс отрывает глаза от бумаг о Тэмпл Грандин. — Что это? — Я считаю, что тут подойдёт термин “письмо”, сэр. — Альфред подталкивает конверт к нему. Уэйн свирепо смотрит на него, скорее по привычке, чем из-за чего-то ещё, потому что, если быть честным с самим собой, он слишком устал скрывать это, но он всё-равно послушно тянется к конверту и разрывает его. Его глаза быстро пробегаются по письму, которое скорее оказывается списком новых методов терапии и конкретных новых приспособлений, что должны быть предоставлены Джокеру для следующей лечебной стадии. — Следующая стадия, — повторяет Брюс себе под нос, не отрывая глаз от простой фразы. Его сердце, кажется, сжимается, он задерживает дыхание, а затем резко наоборот. — Она думает, мы зашли так далеко? — Интересно, — судит Альфред. — Я уверен, что не заметил никакой разницы. И Брюс также. Именно это его и тревожит. Он снова пробегается по списку. На первый взгляд всё кажется достаточно невинным, поскольку - запрашиваемые предметы это были, в основном, кучи бумаги и разноцветных фломастеров, а также постоянного запаса цветных карандашей, не вредных для организма акварелей и губок. Некоторые книги. Антистрессовые шарики. Чистящие средства, чтобы клоун мог должным образом позаботиться о своём пространстве, вместо того, чтобы просто справляться с тряпками и водой, как делал до этого. Это будет нелегко. Брюс знает, что он не может дать Джокеру ничего, что может быть использовано в качестве оружия, поэтому швабры, мётлы и всё, что вообще имеет ручку - сразу отлетает; Он также не может предоставить чистящие средства, если не хочет взорванной самодельной бомбы у себя под носом. Пока что, Джокеру придётся справляться только водой, но, возможно, Брюс сможет предоставить тряпки получше, некоторые из тех особенных, что использует Альфред, чтобы сохранить “их” часть поместья в чистоте. Также, Доктор Маллиган дала Джокеру набор упражнений, что тот должен выполнять каждое утро и каждый вечер, но “он должен делать их самостоятельно. Заставляя пациента, вы только дойдёте до того, что он будет настроен против этого”. — И график приёма снотворных. “Не чаще, чем раз в три недели”, пишет она. “Пациент Дж. согласился на это условие, если таблетки не будут даваться вместе с пищей”. Это стало неожиданностью для Уэйна — он был полностью уверен, что Джокер никогда не согласится добровольно принять таблетки после того случая. Но, как оказалось, у Джокера есть условие. “Пациент Дж. просил, чтобы таблетки давал ему лично Бэтмен, и только тогда, когда он сам их попросит.” Не то чтобы это было удивительным, но всё равно заставляет Брюса задуматься. Ещё там были новые диетические ограничения, или, как вежливо их называет доктор Маллиган, варианты. Она также просит, чтобы “Пациенту Дж. разрешалось время от времени выходить на свежий воздух, разумеется, с надлежащей рядом охраной.” И это уже вынуждает Брюса поднять брови, у него в голове уже столько вариантов, что может пойти не так. Он обещал врачам и Джокеру, что прогулки, в конце концов, будут, и он помнит об этом. Он просто не ожидал, что до этого когда-нибудь дойдёт. И никак не ожидал, что это будет так скоро. Однако, самое тревожное условие - последнее. “Бэтмену запрещается позволять просматривать записи с сеансов терапии пациента Дж. С этого момента все сеансы строго конфиденциальны. Это крайне важно для блага пациента.” Уэйн перечитывает этот пункт четыре раза, прежде чем до него доходит смысл, а затем его рука хочет сомкнуться над письмом, хочет скомкать его в клочок так сильно, что она почти начинает дрожать. Он не смотрел ни одной терапевтической записи Джокера. Он пообещал многое, когда давал Джокеру краткие изложения правил в качестве Уэйна, и до сих держал своё слово, быстро пролистывая все видеосеансы. Он не пытался расспрашивать доктора Маллиган или кого-то ещё о том, что происходит на сеансах, не расспрашивал и охранников, да и сам Джокер никогда ничего не говорил на эту тему. И хоть любопытство грызло Брюса, не будет он лукавить, чаще, чем нет, он держался в стороне, понимая, что так надо. Понимая, что обязан клоуну хотя-бы такое уединение. Он не нарушит этого решения и сейчас. Он лучше, чем низменные инстинкты. Даже несмотря на то, что сейчас всё в нём кричит, чтобы он сейчас-же бежал в пещеру и просмотрел каждый сеанс терапии, просто из чистой злобы. Ещё несколько мгновений он обдумывает письмо, запечатлевая его содержание в памяти, затем ухитряется отдать Альфреду, не разорвав при этом бумагу. — Позаботься об этом, пожалуйста. — говорит он. — Не думаю, что новая диета будет большой проблемой. Дворецкий забирает лист и перечитывает его. Брюс сразу понимает, когда тот читает последний приказ. — О, дорогой, — говорит он, глядя на Брюса. — Теперь я понимаю, что вызвало такую пульсацию в челюсти. Уэйн с трудом заставляет себя разжать зубы. — Пульсация в челюсти? — Да, сэр. — указывает Альфред на челюсть Брюса. — Когда вы по настоящему злитесь, то сильно её сжимаете, и это заставляет мышцы напрягаться… — Спасибо, Альфред, — выдавил Уэйн, когда ему снова захотелось стиснуть зубы. — Просто… позаботься об этом, ладно? Мне надо дальше читать. — Конечно, Мастер Брюс. — Альфред снова повернулся к письму и тихо прогудел, — Осмелюсь предположить, что мне просто стоит заказать больше этих мячиков для снятия стресса, что прописала хороший доктор. Джокер не единственный, кому это должно помочь. Он выходит из комнаты до того, как успевает ответить. *** — Ты никогда не говорил мне, что работаешь над новой программой со своим доктором, — произносит он в следующий раз, когда они садятся играть в карты. Он не хотел, чтобы это прозвучало как обвинение, и едва не морщится, когда это всё равно происходит. Джокер сразу же улавливает подтекст. Его глаза вспыхивают и кажутся яркими даже в бледной мутной дымке дождливого утра снаружи. — То, что ты держишь меня здесь, прямо как домашнюю кошку, ещё не значит, что я должен тебе рассказывать всё. — Он посылает Брюсу воздушный поцелуй, словно желая смягчить удар. — Не надо ревновать, сладкий, ты всё ещё мой главный мужчина. Уэйн пытается отмахнуться от флирта, как обычно. Он спрашивает, — Итак, доктор Маллиган на твоей стороне? — Эх, старовата на мой вкус, но, думаю, что она ничего, — великодушно допускает Джокер, а затем усмехается, будто у него возникло приятное воспоминание. — Не могу понять, веселее с ней или нет, чем со старым добрым Лансером? Потребовалось всего пара слов, чтобы вывести того парня из себя. Старая калоша, определённо, более… сложна. Это замечание не даёт Брюсу покоя. Попытки Джокера манипулировать своими врачами далеко не безызвестны и хорошо задокументированы, но… — Ты уже второй раз упоминаешь доктора Лансера в контексте непрофессионального поведения, — замечает тот. — Третий, — поправляет клоун того, пальцы его левой руки выстукивали неровный ритм по столу. Когда Брюс никак не реагирует, его улыбка становится развратной. — О, Бэтси, ты, очаровательная скромница, только не говори мне, что не смотрел шоу, что я для тебя устроил! Вся челюсть Уэйна сжата. Образ Джокера, неприлично распростёртого на кровати вспыхивает перед его глазами; Брюс решительно вышвыривает мысль об этом, точно также, как вытащил ту запись из основных файлов. Чтобы вернуть разговор в нужное русло, он настаивает: — Ты пытаешься сказать, что он злоупотреблял своим положением? — Не смотрел! Действительно не смотрел! Почему, ты милое, милое создание ты! Я почти оскорблён! — Джокер. — Кстати говоря о врачах, — произносит клоун, прижимаясь локтями к Брюсу. — А что случилось с той прелестной молодой штучкой, как её там, ну той, что представилась Арлекином? Арлекином?, удивляется Брюс, прежде чем имя распалось на отдельные куски головоломки. — Доктор Квинзель? — спрашивает он и видит подтверждение в широком оскале острых белых зубов, которым награждает его Джокер. Уэйн хмурится под шлемом. — Доктор Квинзель уже как несколько месяцев не выходит с тобой на связь. И ты никогда не спрашивал о ней раньше. — Ох, неужели уже прошло несколько месяцев? Хах. Должно быть, выскочило из головы. — задумчиво почёсывает подбородок Джокер, а затем внезапно и совершенно без предупреждения ударяется головой об стол. Прежде чем Брюс успевает отреагировать, тот снова встаёт, его улыбка немного туманная, но всё ещё сидит на месте, на лбу красуется впечатляющий синяк. — Да, ты прав! — восклицает он с некоторым удивлением. — Боже, как летит время! как бы там ни было, а что с ней случилось? Её ведь не могли уволить за флирт с пациентами? Было бы жаль. Она мне понравилась. — Я убрал её с твоего дежурства, как только тебя перевели, — сообщает Уэйн. Тот всё-ещё не оправился от удара головой. — Не делай так больше, Джокер, — рявкает он. — Ты можешь серьёзно покалечиться. — Но мааааам, — хнычет клоун, — Это помогает мне думать! Разве у тебя нет тех маленьких, ты знаешь, тех вещичек, тех мелких штучек, вертящихся на твоём языке, тех застенчивых и чопорных, которые отказываются подойти и поздороваться? Я всё время что-то забываю. Слишком много хлама на этом старом чердаке, понимаешь? — Ты пытался манипулировать ею, ведь так? — возражает Брюс, откровенно отказавшись продолжать тот странный диалог. — Я? — смеётся Джокер, запрокинув голову. — Бэтси, это она набросилась на меня! Видел бы ты её! И эти её убийственные ноги, что становились всё ближе и ближе… О, я бы точно смог повеселиться. В ней есть грань. Я люблю, когда в них есть грань. — Ты говоришь что, она флиртовала с тобой? — спрашивает Брюс, прежде чем смог остановиться. Джокер счастливо улыбается, его взгляд направлен на карты в руке Уэйна. Они были сильно сжаты в кулаках. Брюс хочет ругнуться, в то время как сам пытается ослабить хватку, но уже слишком поздно — момент прошёл и теперь висит между ними, как тонкая пыль на столе. — А теперь, дорогой, — шепчет клоун. — Помолчи. Твои грани по прежнему мои любимые. Брюс хочет прочистить горло, но не делает этого. Было бы похоже на поражение. — Если доктор Квинзель или доктор Лансер злоупотребляли властью над тобой… — То есть, прямо как ты? — ...тогда я должен об этом знать, чтобы я мог что-то предпринять и уволить их из учреждения. — Ох, оставь блондинку в покое, — легкомысленно проговорил клоун, ссутулившись на стуле. — Если она смогла так долго продержаться, то я уверен, что она прекрасно устроилась. Она умна, изобретательна и, конечно, будет подниматься выше, а такие люди не всем по душе, что делает всё только лучше. Надеюсь, она напишет ту книгу, ради которой пыталась меня использовать. Ты можешь восхититься её амбициями, в конце концов. — А доктор Лансер? — спрашивает Брюс, делая мысленную пометку - ещё раз проверить данные на обоих врачей. Джокер просто смеётся. Брюс опускает взгляд на его руки и не упускает из виду, как пальцы левой руки клоуна скребут по тыльной стороне правой. Когда тот резко меняет тему на еду, Брюс поддается, а сам продолжает наблюдать за его нервными пальцами. Шестерёнки в его голове вовсю крутились. Он вспоминает отрывок из новой книги и думает… Возможно. Возможно, это сработает. И сейчас самое что ни наесть подходящее время. — Джокер, — отрывисто произносит он, оборвав безумный монолог о многочисленных достоинствах клубники. Глаза клоуна впиваются в него. Они блестят, ещё не встревоженные, но уже беспокойные, как и его руки. Уэйн встаёт. Говорит, — Я хочу кое-что попробовать. Клоун настороженно наблюдает, как Брюс обходит стол и направляется к его стулу. Когда тот опускается перед ним на колени, Джокер задыхается, и всё его тело трясёт, но он перестаёт что-либо говорить, когда Бэтмен протягивает обе руки, чтобы крепко зажать руки клоуна между своими. Он выжидает секунду, затем начинает давить на кожу, медленно, в такт своему сердцебиению. Нажимает - отпускает. Нажимает - отпускает. Нажимает - отпускает. Он наблюдает за Джокерскими пальцами, онемевшими между его, и остро осознаёт, как это, должно быть, сейчас выглядит со стороны. Уэйн знает, что потом за это придётся заплатить. А сейчас его взгляд полностью прикован к картине Чёрного напротив Белого. — Бэтс, — шепчет Джокер. Казалось, он задыхается. Брюс не может позволить себе взглянуть ему в лицо. — Как ты себя чувствуешь? — Вместо этого спрашивает он, стараясь, чтобы его голос ничего не выдал. — Мне стоит остановиться? — Нет, — отвечает клоун быстро, слишком быстро, его пальцы напрягаются, прежде чем снова расслабиться в хватке Бэтмена. Затем он хихикает, пронзительно, всё ещё задыхаясь от шока, или, может быть, чего-то совсем другого, а через мгновение говорит, — Если ты хотел подержать меня за руку, то мог только попросить! — Дело не в этом, — возражает Уэйн. — Ты нервничаешь. Я хочу помочь. — Предупреди парня в следующий раз? — снова смеётся клоун, на этот раз нервно и неуверенно. Брюсу хочется прикусить щёку изнутри, но он не хочет, чтобы Джокер видел его колебания, вместо этого он сосредоточен на поддержании ритма, пока его руки всё двигались, успокаивая. У Джокера холодные руки. Брюс чувствует это даже через перчатки. Ему это не нравится. Он хочется спросить, но момент сейчас слишком хрупок для этого; он хорошо это понимает. Он продолжает отсчитывать ритм, на несколько волшебных секунд всё замолкает. Пока из комма не вырываются помехи и охранник не начинает требовать, — Бэтмен. Отойдите от пациента. Джокер вздрагивает, как человек, которого только разбудили. Вибрации дрожат по всему его телу и отдаются эхом по телу Брюса. Когда он наконец поднимает глаза, то видит, что глаза клоуна полузакрыты, с отяжелевшими веками, та лихорадочная Искра исчезла, сменившись чернотой зрачков, которые раздулись так широко, что остались только тонкие кольца ярко-зелёной радужки. Они проникают в Брюса, пронзая будто как копьём прямо через шлем, ища, подталкивая. Проходит ещё один удар сердца, Уэйн нажимает в последний раз, прежде чем убрать руки. Его перчатки всё ещё кровоточат холодом кожи клоуна, когда он встаёт и обращается к ближайшей камере. — Я не хотел ничего плохого, — поясняет он. — Это был просто способ снятия тревожности. — Мы не можем допустить такого тесного контакта, — парирует охранник. Раньше допускали, хочется ответить Уэйну. Он этого не делает. Он снова поворачивается к Джокеру, что всё ещё наблюдал за ним, одна его рука теперь массирует другую, точно так же, как делал Брюс минуту назад. Его рот приоткрыт, но не в улыбке; вместо этого он смотрит на Уэйна так, будто раньше никогда не видел. Брюс же понимает, что больше не может смотреть ему в глаза. Он отворачивается. — Уэйн позаботится о том, чтобы ты получил всё, что прописала доктор Маллиган, — кратко говорит он. — Дай мне знать, когда захочешь снотворное. — Возможно, одну стоит взять и тебе, — тихо предлагает клоун. — Ты не производишь на меня впечатление парня, что спит по восемь часов. Брюс едва его слышит из-за вороха мыслей. Они были слишком беспорядочны. Он думает, что знает, что ему следует делать дальше. — Не беспокойся обо мне, — говорит он, направляясь к двери. — Я знаю, что делаю. — Это так? Брюс позволяет металлической стене скользнуть за собой. *** Доктор Маллиган, кажется, была совсем не удивлена, увидев его в своём кабинете, когда она вернулась с вечернего сеанса с Нигмой. — Здравствуйте, — говорит она, направляясь к столу. — Я так и знала, что вы придёте. — Нам надо поговорить. — Да, пожалуй. — Она садится в своё кресло, а затем поворачивается к Бэтмену, её карие глаза были холодны и непреклонны. — То, что вы не смотрите сеансы - даже не подлежит обсуждению. Если же вы пришли именно поэтому, то с тем-же успехом можете уходить, чтобы избавить нас обоих от траты нервов. Брюс стискивает зубы и выпрямляется под её пристальным взглядом, — Я ни разу не смотрел сеансы, — говорит он, вздёргивая подбородок. — Хорошо. Тогда я уверена, что вы будете уважать мои желания и впредь, теперь, когда это стало важно. — Почему это так важно? — спрашивает Брюс, хотя поклялся, что не станет. Его голос раздражает его самого, горячее негодование грозит выплеснуться через всё его самообладание, но если доктор и видит это, то никак не реагирует. — Вы имеете в виду, помимо предоставления пациенту некоторого подобия уединения, да? Следующий шаг его терапии будет очень деликатным, — говорит она, выдерживая его взгляд, ни разу не вздрогнув. — Даже вы не можете отрицать, что оказываете на него огромное влияние. И у меня есть основания полагать, что вы можете помешать моему намеченному курсу лечения, а я никак не могу этого допустить. — Может ли лечение вызывать стресс? — Естественно. У пациента, находящегося в состоянии психоза как у Джокера, любая форма посягательства на его самоощущение неизбежно вызовет у него огромный стресс. Если он у него есть, значит, лечение работает. Брюс на мгновение задумался, чтобы свериться с тем, что он наблюдал до этого. Затем, под вопросительным взглядом доктора Маллиган, он говорит, — В таком случае, у меня есть вопросы. Он показывает ей фрагменты записей, что он выделил из ежедневных лент. Она, кажется, была ничуть не удивлена, увидев всё это, и подтверждала замечания Брюса глубокими кивками. — Он скрывал от меня все симптомы во время наших сеансов, — размышляет она, — но один или два раза я успела это заметить. Этого следовало ожидать. Это не редкость для пациентов, проходящих интенсивное лечение антипсихотиками, то что они используют самостимулирующее поведение, вы знаете. У одних это нервная реакция, другие чувствуют необходимость компенсировать пороги чувствительности, сниженные лекарствами. На лечение каждый реагирует по разному, что уж говорить о Джокере, дозировка которого всё ещё очень экспериментальна. — Так вы считаете, что это из-за медикаментов? — Ну, не только, — поворачивается к нему доктор Маллиган, чтобы взглянуть в лицо. — Также стоит учитывать повышенную возбудимость, вызванную всеми нами известными обстоятельствами, в частности, значительно уменьшенным доступом к самостимуляции. Если простым языком, то Джокер это блестящий и живой ум, запертый в замкнутом пространстве, где особо нет никакой деятельности. Мягко говоря, ему скучно. Его ум просто не знает, как справляться со скукой. Ему нужны проблемы, нужно возбуждение, иначе, как я могу предсказать, его нервные симптомы только приобретут ещё более печальное состояние. Брюс прищуривается. — Как самоповреждение? — В том числе. Он был известен своим саморазрушительным поведением, когда ещё жил здесь, о чём, я уверена, вы знаете, так как всё это есть в файлах. Уэйн кивает. Они понимает это. У него была привычка следить за досье всех самых известных преступников Готэма, ещё до того, как он заключил сделку с Джокером, и помнит те леденящие душу моменты о том, как Джокер дразнил, травил охранников, чтобы те наконец приступили к насилию; о его заявлениях, что электрошок это эротический опыт; о том, как он бил головой и другими частями тела по всем доступным поверхностям, без причины или предупреждения. — Разве это не способ держать ситуацию под контролем? — отваживается он хмуро. — Я предполагал, что это именно оно и есть. Способ превратить сдерживание в выбор, чтобы установить контроль над людьми вокруг. Хотя бы для того, чтобы успокоить себя. Доктор молчит очень долго, глядя на него, склонив голову набок, пряди изящно седеющих чёрных волос спадали ей на глаза. Она заправляет непослушную прядь за ухо и выпрямляется на стуле, прежде чем сложить руки вместе и слегка улыбнуться. — Интересно, — тихо проговаривает она. — Так вот как вы интерпретируете его печально известные мазохисткие реакции во время ваших прошлых сражений? Вы считаете, что это его способ повернуть баланс сил в свою пользу, когда проигрывал вам? Челюсть Брюса напрягается, — Да. — Хмммм. — Доктор Маллиган прижимает кончики своих соединённых пальцев ко рту. — Я не могу отрицать, что в его игре присутствует элемент распределения власти. Это бесспорно, — наконец говорит она. — Но неужели вам никогда не приходило в голову, что помимо психологической борьбы за власть, он просто наслаждается болью? Уэйн молчит слишком долго. Улыбка доктора на мгновение появляется снова, прежде чем прочистить горло и сказать, — Я полагаю, что ваше внимание к психологической стороне этого позволяет выставить всё в более приемлемом для вас свете. Тогда вы можете обосновать и отделить. Вы бы предпочли не рассматривать ваши схватки с Джокером как нечто, что доставляет тому неподдельное физическое удовольствие. Это можно понять. Этот вывод задел что-то нежное и новое в животе Брюса. Он открывает рот. — Я не думаю, что… — Конечно, сказать, что Джокер наслаждается болью - это слишком просто, — допускает доктор. — В реальности, естественно, всё гораздо сложнее. Тесты, что мы провели на его коже, не были окончательными, но они подтвердили, что она сверхчувствительна ко всем видам физических стимулов, включая боль и наслаждение. Мы полагаем, что это из-за кислотного чана. Я также заметила, и некоторые из моих коллег согласились со мной, что Джокер не только удивительно чувствителен к обоим, но и жаждет их. Это главный мотив для всего, что он делает — стимуляция. Способ отвлечься. Физические ощущения в дополнение к трепету от умственного вызова. Я убеждена, что телесность ему помогает приземлить себя, что подпитывает глубокую потребность во впечатлениях, и чем экстремальнее они будут, тем лучше. Кто-то может сравнить это с садомазохизмом, и, конечно-же, реакции пациента имеют под собой эротический подтекст, что он сам открыто признаёт. Слишком уж открыто, по мнению многих моих уважаемых коллег. — Итого, ему не только скучно, — продолжает доктор, когда Брюс не сказал ни слова, — ему так же отказано в любых формах физических прикосновений, что так долго его поддерживали. Вдобавок ко всему, лекарства притупляют чувства, смягчают реакции и замедляют сенсорные импульсы с мыслительными процессами, и всё это он истолкует как угрозу самому его чувству себя. Неудивительно, что у него повышенный уровень тревожности и это выливается в подсознательное самостимулирующее поведение. По крайней мере, он так пытается вернуть контроль над собственной нервной системой, внести собственный вклад, препятствует бесчувственности, вызванной наркотиками. Затем она выпрямляет спину и спокойно тянется за бутылкой воды. Она внимательно наблюдает за Брюсом, делая большой глоток. Они сидят молча, пока часы доктора мерно тикают. Наконец, Брюс может довериться себе, чтобы спросить, — можем ли мы сделать что-нибудь, чтобы облегчить некоторые эффекты? — И зачем нам это надо? — легко возражает она. — Все эти эффекты необходимы для того, чтобы терапия действительно начала действовать. Нам нужно сначала разобрать Джокера, чтобы помочь построить себя заново. Мои коллеги пробовали такое и раньше, но только сейчас он позволил себя лечить, что действительно играет огромную роль. Грубо говоря, нам надо ударить по железу, пока оно горячее. Только так, иначе будет ещё хуже, и вы должны понять, Бэтмен, что многие его проблемы действительно неизлечимы. В лучшем случае, и это отчасти то, чего я пытаюсь достичь сейчас, увести его с тропы насилия и преступлений и научить его искать удовлетворение в…. скажем так, вещах социально приемлемых, но что всё ещё будут задействовать его уникальные способности. — Значит, нам стоит ждать больше панических атак? — тихо спрашивает Бэтмен. — Вероятнее всего. Панические атаки, вспышки гнева, насилие, остальные формы нестабильного поведения. Я могу выдать список способов борьбы с ними для каждого, кто вступает в контакт с пациентом, но ещё раз повторяю, это очень важно, чтобы вы не вмешивались в сами сеансы. Теперь, — что-то смягчается в её глазах, когда она откидывается назад, — я приготовила набор умственных упражнений для него, чтобы он мог занять свой ум между сеансами. Также, со временем я попрошу Мистера Уэйна снабдить его кроссвордами и головоломками. Мы будем постепенно увеличивать круг отвлекающих факторов. Но не сейчас. Сначала его надо сделать более… покладистым. — А как же, — Брюс пытается произнести эти слова так, чтобы вместе с ним из горла не потекла кровь, — его физическая сторона. Вы позволите найти ему другие… способы для этого тоже? — Не понимаю, как мы можем это сделать, — хмурится доктор. — О том, чтобы до него кто-то дотронулся - не может быть и речи. Самое большее, мы можем снабдить его техникой, позволяющей снять часть физического напряжения самостоятельно, но… Брюс скрипит зубами. — Я хочу вам ещё кое-что показать. Искра интереса вспыхивает в её глазах, когда она наклоняется вперёд, остро и настороженно. Она молча просматривает файлы, на которых Брюс держит и массирует руки Джокера, ничто не выдаёт её мыслей, а затем она тихо просит, чтобы он перемотал сцену назад, и так было раза три, пока она не откидывается на спинку стула и начинает задумчиво барабанить своими тупыми ногтями по плоской поверхности стола. Она поджимает губы и опускает брови, но, насколько уэйн может судить, это выражение скорее задумчивости, чем неодобрения. Он ждёт. — Вы что-то читали, не так-ли? — наконец спрашивает она. Она не поднимает глаз, чтобы встретиться с его. Брюс кивает. — Да. Я хотел проверить одну гипотезу. — Вы не первый, кто предложил использовать это на Джокере, — говорит доктор Маллиган, — молодая доктор Квинзель также считала, что это может быть полезным. Доктор Аркхам же довольно быстро отвергнул это предложение. Пальцы Уэйна сжались. — А что вы думаете? Она молчит ещё несколько минут, прежде чем, наконец, поднять глаза и заглянуть в прорези его маски. — Я считаю, что охранники были правы, вмешавшись. Удивление пациента чем-то подобным после месяца без какой-либо внешней стимуляции могло иметь катастрофические последствия, и это даже не говоря уже про этические соображения. Я понимаю, что вы читали про аутичных пациентов, Бэтмен, и тут могут быть совпадения, но вы должны понимать, что прикосновение, глубокое, осуществляемое живым человеком, в основном, используется на детях. Джокер — взрослый мужчина, и ваши с ним личные отношения, можно сказать, нестабильны. Я не думаю, что мы можем позволить продолжать такие… эксперименты. Охрана, естественно, тоже. Они несут ответственность за пациента, а также и за тех, кто с ним контактирует. Я полагаю, что вы можете попробовать со специальным устройством, но, пожалуйста, воздержитесь от любого физического контакта с Джокером, если не возникнет необходимость усмирить его. — Но прикосновения помогли ему успокоиться, — возражает Бэтмен. Взгляд Маллиган стал холодным. — Да. Потому что это были вы. Кулаки Брюса сжались. — Что вы хотите этим сказать? — Я говорю, Бэтмен, что вы больше не можете позволять себе отрицать, когда речь заходит о некоторых аспектах ваших отношений с пациентом, что вы предпочли-бы игнорировать. Вы должны принять это. Вы сами вызвались нести ответственность за него, а ответственность — это именно то, что я от вас сейчас прошу. Не используйте своё особое влияние на Джокера, чтобы запутать его. Во что бы то ни стало, составьте ему компанию, отвлеките его, ободрите, делайте то, что делали до этого, но вы обязаны преодолеть собственные запреты и примириться с некоторыми неудобствами, если действительно хотите, чтобы был какой-то прогресс. Вот и всё, что я, собственно, собиралась сказать. Брюс не хлопает дверью, выходя из её кабинета. У него было чувство, что доктор Маллиган, в любом случае, знала, что он хотел. Джейсон отрывается от телефона, когда Уэйн садится в машину, и тут же спрашивает, — Окей, что тебя разозлило на этот раз? — Неважно. — Бэтмен заводит мотор и переключает передачу на полицейские рапорты. — Никаких чрезвычайных ситуаций? — Не-а. Было ограбление в Трикорнер, но Монтойя и Буллок с этим справились. — Он оглянулся через плечо на тёмную громаду лечебницы, затем снова повернулся к Брюсу. — Итак, куда дальше? Брюс стискивает зубы. — В участок. Мне нужно поговорить с Гордоном. Тодд вздыхает, но Уэйн не обращает на него внимания. Слова Маллиган гремят у него в голове, как шальные рикошетные пули, когда он отъезжает от Аркхама и мчится по ночным пыльным дорогам, и его мысли складываются в цель даже до того, как темнота уступает место агрессивным огням Готэма. Он чует нутром, что доктор ошибается. Прикосновение сработало. А Брюс может сделать гораздо больше. Он дал обещание клоуну, что будет с ним сотрудничать, и это именно то, что он собирается. Потому что, по крайней мере, в одном Маллиган права: теперь Джокер его ответственность, и она также права, что Уэйн может влиять на него, но это означает лишь то, что он может делать то, что для него никто другой не может. И если Брюс может, то что-ж. Тогда это означает лишь одно. Ему нужно поговорить с Гордоном. *** Пока он объясняет свой план, то по лицу Джима понимает, что Комиссар не то чтобы в восторге, но опять-же, Брюс обратного и не ожидал. Он знал, что это будет так. — Я не знаю, — говорит Джим, отворачиваясь в сторону. — Охрана стоит там не просто так. Джокер — опасный маньяк и должен быть всё время под присмотром или найдёт способ выбраться оттуда. — Он не узнает, — настаивает Уэйн. — Никто ему не расскажет. Что-же касается его самого, то он по прежнему будет под наблюдением 24/7. — Ты думаешь, что он не поймёт, если ты начнёшь… что бы ты ни собирался делать с ним? — Он просто решит, что я подкупил охрану. Я же не буду мешать ему так думать. У него не будет причин подозревать, что происходит на самом деле. — А психиатры? — Я поговорю об этом непосредственно с доктором Аркхамом. Он согласится. Не без проблем, но согласится. Джеремайя Аркхам давно махнул рукой на Джокера. Что бы Брюс ни делал, ему будет всё равно, и как только тот получит письменное разрешение, доктор Маллиган не сможет ему помешать. — Но он всё равно будет без присмотра. — Нет, — возражает Брюс. — Я буду там. Я прослежу, чтобы он был на месте. И если меня не будет с ним в комнате лично, то я останусь в рубке управления, пока не вернутся охранники. — А что насчёт видеозаписей? — Камеры всё ещё будут включены, но я просто отключу их от общих каналов и сотру с обычных лент, чтобы у охраны было правдоподобные отрицания. Они не будут замешаны в этом. Я возьму всю ответственность на себя. — Жаль, ты не можешь выдать мне это в письменном виде. — Джим вздыхает и закуривает сигарету. Брюс смотрит. Он молча наблюдает и даёт Джиму время обдумать ситуацию, позволяя ветру проходиться по открытой нижней половине его лица. — Я не знаю, — наконец бормочет Джим. — Мне это не нравится. Вся эта затея и так рискованна. Слишком много людей в курсе. Слишком много вариантов, что что-то пойдёт не так. А теперь ты ещё просишь меня закрыть глаза на это, пока ты… пока ты делаешь с этим ублюдком всё, что захочешь. — Вы разрешили мне действовать самому так долго, потому что я могу делать то, чего не может закон, — отмечает Бэтмен. — То, что нужно делать в тени. То, что не может пойти по официальным источникам. Это тоже самое, комиссар. Я верю, что могу помочь Джокеру в его выздоровлении, и теперь я думаю, что знаю, как это сделать, но врачи не могут узнать об этом, как и охрана. Мне нужно свободное пространство, чтобы сделать это по моему. — По твоему, — мрачно отзывается Джим, глядя на поток машин снизу. — Ты хотя-бы понимаешь, как это звучит? Будто собираешь свернуть ему шею или что-то в этом роде. Будто собираешься избивать его два раза в неделю целый час и ждёшь, что я это одобрю. — он делает длинную затяжку сигаретой, стоя спиной к Брюсу. — Дело в том, — шепчет он так тихо, что слова едва слышны на ветру, — что я действительно хочу этого. Брюс молчит. На это признание нечего ответить. Наконец, Джим бросает сигарету на крышу и топчет её, резко, сердито, и срывается, — Отлично. Отлично, чёрт возьми. Я одобряю. Целый час, два раза в неделю, без охранников, что дышат тебе в затылок, делай, что хочешь, пока никто другой вдруг не будет виноват, когда всё пойдёт наперекосяк. Как бы там ни было, я надеюсь, что эта история закончится им в мешке для трупов, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы надеяться на это. Брюс кивает. — Я попрошу кого-нибудь объяснить ситуацию охране. — И это сделаю я. Они всё равно захотят со мной поговорить, так что лучше сделать это сразу и официально. Просто дай мне знать, когда получишь зелёный свет от психиатров. Мы будем говорить Уэйну? — Лично его это не касается, — тихо говорит Уэйн. — Чем меньше людей вовлечено, тем лучше. — Да. Верно. — фыркает Джим, засовывая руки в карманы длинного пальто. — Мстительная терапия, — бормочет он. — И это, когда я думал, что уже всё повидал. — Я ценю твоё доверие. — Дело не в доверии, и ты знаешь, — снова вздыхает он. — Просто проследи, чтобы никто об этом не узнал, иначе нам несдобровать. — Сделаю всё, что смогу, — обещает Брюс и уходит, присоединяясь к Джейсону на соседней крыше и без единого слова ведя того в сторону Робинсон Парка. — Ты что-то хочешь мне сказать? — Спрашивает Тодд, пока они прыгают с крыши на крышу, прячась в приветливых тенях Готэма. — Потом, — отвечает Уэйн. — Возможно, у меня есть зацепка по последней работе Чёрной Маски. Нам есть, чем заняться. Джейсон свирепо смотрит на него, но никак не реагирует и следует дальше без единого вопроса. Брюс знает ребёнка, и Альфреду будет что сказать, когда он расскажет им о новом плане, но они разберутся с этим, когда придёт время. Он всё ещё должен получить разрешение от Аркхама, что может занять, плюс-минус, около недели; и пока что, об этом никто не должен знать. А пока он займётся тем устройством для Джокера, о котором упоминала доктор Маллиган… Также как и с внутренними файлами Аркхама. Ему кажется, что стоит поговорить с кем-то из работников психушки. И начнёт он с доктора Квинзель.