Прочь

      – Уходи…       Голос медика не дрожит. Он словно заиндевел и морозит насквозь, прямо до костей и души.       – Что? – Кирк ошарашенно округляет глаза, заставляя руку застыть на взмахе. Он не понимает, абсолютно не понимает, что происходит, но чувствует. – Боунс, что…       Грянет буря.       – Прочь!       Какая-то склянка с грохотом устремляется прямо в лицо капитану. Если б не рефлексы, было бы больно. А так…       – Боунс, ну… Боунс!       Кирк уворачивается, отчаянно пытается понять, что, черт возьми, происходит. Гамма смена, все спят, а днем никто не косячил. Он сам всего лишь пришел и сказал, что «в прошлый раз было весело, что можно и повторить», нагло уселся на край стола и почти сразу же получил в лицо истерику с руганью. Он не понимает и не знает: а что, собственно, делать, поэтому…       – Лео… – Джим практически шепчет, отлавливая хрупкие, тонкие запястья, что в отчаянии пытаются раскидать и разбить все, что под руку попадется.       – Кирк, не трогай меня! – Маккой на грани истерики. Да что уж юлить, она уже там. – Отстань! Иди к своему чертовому хобгоблину, к Маркус иди! Куда угодно, черт возьми, уматывай и им говори: как тебе было весело!       Женщина вырывается, женщина громко ругается на клингонском и латыни, отталкивая капитана подальше и уже ни на что не надеясь, не веря.       – Лео, зачем мне куда-то, если мне нужно к тебе…       Джим упорен. Он решительно загоняет ее в угол и не дает ни сдвинуться с места, ни ударить побольнее. Знает – виноват. За что – не понятно, ибо он даже не думал, что простая фраза может вызвать вот такую реакцию.       – Да нихрена тебе не нужно! – взгляд у Боунс обиженный, злой и ожесточенный. – Нихрена! Ты думал обо мне, когда лез в варп ядро? А когда к этим туземцам с нарушением всех директив? А в трубы Джеффи? Да ни черта!       У Кирка наоборот, взгляд побитой собаки. Наивный-наивный и грустный, вот только черт с два это на Маккой действует.       – Думал, всегда думал. Лео, Лео, успокойся.       – ПУСТИ МЕНЯ! – голос срывается на фальцет, прежде чем буря утихает так же быстро, как и началась. – Пусти… пусти, черт тебя дери…       Она обмякает, утыкается носом в капитанское плечо и вздрагивает, словно бы собираясь разрыдаться прямо тут. Да вот только и он, и она знают: Маккой не заплачет.       – Не пущу, Боунс. Не пущу, – Кирк не понимает, что послужило триггером. Вернее, понимает, но просто не верит, что все зашло так далеко и под его носом. Он отказывает верить.       А зря.       – Кирк… Боже мой, вот за что ты так со мной?       Маккой вообще никогда не плакала. Она орала, ругалась, обижалась, но после развода словно бы совсем разучилась проливать слезы. Лео не плакала ни когда он умер, ни когда он ожил. Слез не было. По крайней мере из глаз они не текли.       Зато она сгорала заживо. Ломалась, искрилась словно порванный кабель и медленно умирала в агонии нескончаемой боли.       Кирк не видел этого. Раньше. Как же он был слеп.       – Не знаю, Лео, не знаю, – мужчина крепче сжимает тонкий женский стан. – Ты просто мне нужна. Вот и все.       – Нужна… нужна я ему, ага, – Маккой лишь истерично хохочет в форменку, комкая желтую ткань длинными пальцами.       Глаза у нее красные, сухие. Ей бы расплакаться. Навзрыд. До икоты и головной боли, но хрупкое, боже, такое хрупкое тело сотрясается только в припадке совершенно истеричного смеха.       – Лео, Лео… Поплачь… – широкие мужские руки глядят по голове, по плечам. Они просят, они умоляют, как и в душе капитан, но Маккой только все-так же ненормально подхихикивает, до хруста и дрожи сжимая форменку в кулаках.       – Не могу, Джим… Не могу.       И ведь действительно… не может. Качает головой, натужно вздыхает и невесомо отталкивает вкрай озадаченного капитана, даже не поднимая взгляд.       – Уходи, Джим. Уходи. Пожалуйста.       И он… уходит. Просто потому, что противиться этому тону не может.       Дни проходят за днями, смены за сменами, миссия за миссиями. Ничего не меняется.       Капитан Кирк влипает в ситуации, доктор Маккой все так же латает его днем, утром, вечером и даже глубокой ночью. Она все так же слегка выпивает бурбона на ночь, и он с такой же улыбкой ухлестывает за медсестрами. Вот только…       – Капитан Кирк…       – Доктор Маккой…       Изменилось все в корне.       По кораблю не гуляли пересуды о их ссоре: Чаппел позаботилась о том, чтобы ни одна живая душа не узнала о срыве ее начальницы. Никто не знал, когда и почему поругались начмед и капитан. Люди просто видели, как натянулась нить между ними двумя. Как они не обедают в компании друг друга, как Маккой перестала захаживать на мостик просто так без причины, а Кирк больше не вызывает Леонард по милым и забавным пустякам.       И люди бы спросили, узнали. Но к Маккой никто в здравом уме и доброй памяти не сунется. Кирк капитан и от старших офицеров только отмахивается. Он ведет себя как обычно. Она тоже. Просто вот теперь видно, что они точно не вместе.       И вот это реально пугает.       Каждый пытался выяснить. Спок выяснял до сих пор, но натыкался только на раздраженные отмашки от капитана. Кристина и вовсе заворачивала его каждый раз тот направлялся в медотсек. Только раз вулканец сумел загнать неуловимую начмед в угол и спросить напрямик.       – Доктор, Маккой?       – Да? – голос у женщины ленив, взгляд устал. Вся ее поза так и говорит: «Ну что тебе еще надобно, рыбка ты моя, длинноухая?»       Спок чихать хотел на взгляд, позу и далее.       – Что произошло между вами и капитаном? У вас изменилась продуктивность работы и более того, наблюдается заметный спад в ваших с ним диалогах. Вы перестали проводить свободное время за распитием спиртных напитков вместе с капитаном и почти полностью исключили время рабочего взаимодействия. К сожалению, не имею предположения, что послужило причиной такого поведения, но убежден, что у вас, людей, такого поведение называется ссорой. Поэтому я вынужден уточнить у вас: что произошло между вами, доктор Маккой, и капитаном Кирком?       Вулканец припечатывает. Взглядом, тоном, прямой аж до хруста костей осанкой. Маккой удивленно вскидывает бровь, ошарашенно трет переносицу и усмехается, склоняя голову к плечу.       Ну надо же…       – Разве? По-моему, ничего не изменилось, – голос у женщины глубокий, немного хриплый, южный. А во взгляде сквозит какая-то странная обреченная тоска, от которой внезапно становится больно в правом боку.       – Док…       – Доктор! – Кристин женщина и потому как всегда вовремя, только вот понятие«вовремя» у нее исключительно свое. – Авария в третьем инженерном отсеке: одному из энсинов почти оторвало руку.Нужна срочная операция!       – Да вашу клингонскую в душу Бога мать!       Маккой срывается тут же, костеря на все лады таких криворуких работников и их шотландского начальника. Вот только непонятно: убегает ли подолгу службы или от Спока.       Кто знает?       Проходит два месяца. Все утихает. Маккой и Кирк по-прежнему не общаются. И появление начмеда на мостике вызывает удивленный синхронный вздох у всей альфа смены.       – Капитан Кирк, не помешала? Можно вас на минуту?       Голос женщины спокоен, ленив и почти безразличен. Словно не к другу обращается, а к кому-то постороннему.       – Да, доктор Маккой? – Кирк улыбается, но поддерживает игру. Ему больно. – Нет, что вы. Но будет лучше, если вы выскажете все сейчас. У нас скоро стыковка с кораблем капитана Вейдена.       Кирк улыбается, как заправский ловелас. Маккой сжимает губы в тонкую линию. В его глазах усталость, в ее странная пустота.       Ей что-то не нравится. Ему тоже. Но оба совершенно точно знают, что уже поздно что-либо менять.       – Хорошо, капитан Кирк. Тогда подпишите, – каблуки ловко цокают по мостику, падд из тонких аристократических рук переходит в его грубые и мужские.       – Что это, доктор Маккой? – Кирк усмехается, почти невесомо касаясь подушечкам пальцев женского запястья.       – Заявление о переводе, капитан Кирк, – чеканит Леонарда, безразлично, скользя взглядом по помещению.       Спок роняет трикодер.       Джим подписывает заявление единым росчерком стилуса.       – Доктор Маккой!       Хобгоблин догоняет ее у площадки транспортатора. Скотти тактично молчит, хоть и смотрит обиженно.       – Что, коммандер, на радостях решили проводит излишне алогичную и проблемную женщину?       Маккой усмехается, поворачивается полубоком. На ней обычная медицинская форменка. На плечах спортивная сумка. Кажется, она больше оставляет вещей, нежели берет с собой.       – Ваш сарказм неуместен, – вулканец необычно эмоционален, он смотрит, чуть шире чем обычно распахнув взор, и поджимает губы. – Доктор, я прошу от вас пояснений.       – Чего?       Лео усмехается и смотрит, чуть прищуривая голубые усталые глаза. Спок непреклонен.       – Вашего перевода.       – Ах, этого… – голос медика тягуч, женщина сама вскидывает глаза к потолку. – Все было согласовано еще неделю назад. Моя замена прибудет через пару дней, а временным СМО назначается М’Бенга. Его квалификация явно позволяет ему занимать этот пост и дальше, так что… – тонкая рука неопределённо машет из сторон в сторону, в голосе обреченное спокойствие. – Остальное на ваше усмотрение…       Женщина почти разворачивается корпусом дабы взойти на площадку, но останавливается и смотрит вулканцу прям в глаза. Хватка на ее плече слишком твердая, чтобы вырываться.       – Доктор Маккой, меня не интересуют детали. Мне необходима причина вашего поступка.       Спок смотрит. Твердо, болезненно. С тоской и непониманием. Маккой вдыхается, ласково улыбается и, отцепляя руку от плеча, берет его холодные ладони в свои.       – Эмоции, Спок. Больше причин и не нужно, – женские пальцы гладят по костяшкам, взгляд замер в районе запястье.       Слов так же больше не нужно       – Я понял вас, доктор Маккой, – коммандер отступает на два шага назад, доктор поспешно забирается на платформу. – Доктор.       – Да?       Лео поднимает глаза, с тоской смотрит прямо в глаза и усмехается. Спок просто вскидывает руку в прощальном приветствии.       – Живите и процветайте.       Женщина слегка кривит губы и тихо кивает головой. Скотти молчаливой тенью, сидевший за пультом только прячет взгляд и ругается матом.       – Помяни мое слово, док. Это крайне дерьмовое решение…       Маккой телепортируется не прощаясь.       Проходит неделя. За ней другая. После третья.       Джим почти проклинает свое малодушие и чуть было не гибнет на одной из миссий. Ему почти физически плохо без доктора. Докторам в отношении капитана аналогично, ибо без суровой длани в лице бывшей СМО Кирк становится невыносим от слова совсем.       Лео не звонит и не пишет. Только пара сухих отчетных строк, что доктор Леонарда Г. Маккой обживается на чужом корабле.       «Черт».       Кирк хлопает рукой по всем кнопкам сразу. Чехов за пультом чертыхается и благодарит собственное благоразумие, что вот совершенно недавно отключил их, просто потому что мог.       Всем неуютно и как-то тоскливо.       Без доктора в лазарете стало словно бы пусто и идти туда больше не хочется. Казалось бы, один человек, а сколько тепла генерировала их ворчливая станция.       «Иронично».       – Капитан, – голос Ухуры странен. Спок неожиданно напрягается, чувствуя что-то по узам, а Кирк только вскидывает голову. – Сигнал бедствия. Это корабль капитана Вейдена.       Все словно бы замирают, и только Чехов лепечет.       – Но туда же…       Кирк действует не задумываясь.       – Ухура, диктуйте координаты. Сулу, курс на помощь терпящим бедствие.       Его мир снова приходит в движении.       Когда Энтепрайз прибывает на место, корабль «Мирный» кружит в обломках и спасательных капсулах. Доклады разрознены. Но одно ясно: доктора Маккой среди ушедших на криокапсулах нет. Кирк срывается с места и рапортует себя в десант. Спок срывается так же. За главного Скотти.       Их телепортируют в умирающий корабль слишком быстро, чтобы можно было хоть о чем-то подумать.       Вокруг запах копоти и гари. Пробираться до медотсека приходится с боем против техники и здравого смысла. Он плохо помнит, как искал. Как матерился на Спока и лазил среди обломков. Он только помнит ее изломанный стан и то, как тихо приказывал не умирать.       Как добрались на свой корабль и до своего медотсека он тоже… не помнит.       Кирк помнил кровь на своих руках и бесконечное облегчение, когда врачи сказали, что Лео прооперировали, что она жива. Только в коме. А кома не смерть. Ее пережить можно.       Главное… она жива.       Проходят еще дни. Капитан буквально ночует в лазарете.       Спок методично грызет высшее начальство и таки получается Леону обратно к ним в штат. Джим благодарен, но ревновать все же не перестает, хотя и знает цепкую хватку Ухуры.       Наверное, поэтому он не отходит от чужой кровати.       Кирк держит Лео за руку. Когда читает или просто сидит около, отпивая чуть теплый горький кофе. Он читает вслух и про себя различные статьи, неторопливо поглаживая острые костяшки длинных пальцев. Не причитает, не истерит, грустно улыбается, целует в лоб перед уходом на смену и точно знает, что когда начмед откроет глаза, она первым делом скажет одно. Его имя:       – Джим…       А он, просто он без всяких Кирк, капитан и далее, стиснет ее руку покрепче и,улыбнувшись, целомудренно поцелует в ответ.       – Лео…       Больше своего медика он не отпустит. Никогда.