Инкубаториум Киборгвилля

      — Счастье… кратковременное, шаткое, ничтожное, но такое необходимое! Необходимое так же, как иногда бывает одиночество… необходимое как вода, воздух, жратва, кофе и опустошение кишок по утрам… счастье, оно иногда напоминает мне о том, насколько иллюзорна грань между приятным и ужасным… между тем, что является воодушевлением, двигателем тебя вперёд и тем, что дергает ручник и заставляет состав в форме организма останавливаться, запуская тем самым все чувства в полёт по инерции, — подумал доктор Бей. — А я во всем этом чувствую себя ничтожеством. Слабаком, который столь сильно жалел себя, что не смог прийти на захоронение самых близких и… как бы то ни было абсурдно с научной точки зрения… и пообщаться с ними посредством своей собственной веры и хранимой памяти о них.       Он лежал на диване с полупустым мешком с холодной водой на лице. Экспериментатор вновь был опустошён. Мужчина просто лежал на диване, не двигаясь и даже практически не дыша. Его мыслительный процесс прервался одним серьёзным заключением, которое содержало в себе всего два слова: «Я — дерьмо» и полностью описывало его отношение к самому себе. И эта апатия пришла после всесокрушающей эйфории, что в очередной раз доказывало экспериментатору относительность мира и его скоротечное многообразие. Ежесекундную изменчивость и хрупкость баланса.       — Мистер Бей… все в порядке? — это был голос Исиды, что уже приняла душ и спустилась на первый. — Вы… спите? — спросила она, не имея никакой возможности рассмотреть глаз экспериментатора под пакетом воды. — Или вам плохо и вас не трогать, пока Уилл или Вандая не спустятся, чтобы помочь вам добраться до вашей комнаты? — в ответ на её слова, Олденвуд Грей слегка дернулся и даже негромко прихрюкнул, вырываясь из застлавшего глаза полубодрствования, полусна.       — А? — он стянул с лица мягкую емкость и почувствовал то, как в его голову вонзился не самый ровный и не самый заточенный из гвоздей. — Уф… позови Вандаю, пожалуйста. Хочу попросить её приготовить мне обезболивающее… из чего-нибудь остро-горячего, — он кашлянул и почувствовал то, как вздрогнуло все нутро. — А я пока тут полежу, — он посмотрел на пакет в руке, открыл его и в два глотка осушил, после чего передал ассистентке в немой просьбе выкинуть. Та кивнула и ушла, но тут же вернулась. В одной её руке был стакан, в другой руке была бутылка. В несколько умелых движений она поставила стакан на стол, прямо напротив наставника, наполнила его ядом до краев, после чего сухо сказала: «Пей» и в этом не было ни слова трепета, субординации или чего бы то ни было ещё. Она просто делала то, что должна была и сейчас собиралась заставить экспериментатора осушить емкость.       — Пей, — повторила она смотрящему на нее исследователю. — Похмелье надо лечить первопричиной похмелья. Обезболы и прочая дичь будут позже… если еще не в тебе… а для ясности сознания и нормализации… пускай временной… гормонального фона в виде: кортизола, эндорфина и прочего, что журчит по жилкам, тебе надо накатить по полной. Немного поплющит, потом отпустит, но тебя это никоим образом не должно смущать. Понял, старый? — она была раздражена и даже несколько взбешена. — И вообще… в последний раз я вижу такое. Все понятно?! — она смотрела на своего наставника словно на сына, который в очередной раз нарушил запрет и тем самым довел до готовности наложить целый список запретов, что будут служить наказанием за непослушание. — Да, я понимаю, вы взрослый мужчина и можете позволить себе и выпить, и закусить, и все остальное прочее, но!.. И тут я прошу вас выслушать меня крайне внимательно и запомнить это! Но я не собираюсь мириться с вашим алкоголизмом, которому вы подвержены! Все понятно?! Если подобное повторится, я просто заставлю Джонсона приложить все его силы к тому, чтобы закодировать вас наглухо! Ко всем чертям! Это понятно?! — она натурально рычала и доктор Бей понимал, что в этот раз, действительно, перегнул палку… и отмазка типа: «Оправданная необходимость» не сработает, так как Исида ничего не знает, а рассказать ей он еще не готов.