Инкубаториум Киборгвилля

      Виро поставил мне песню. Она длилась чуть больше трех минут, но музыкальная гармония музыки, которая играла и то, как все сочеталось с голосом… или то, как голос сочетался с музыкой… короче, я слушал то, что мне действительно нравилось, то, что заставляло ножку вытаптывать под незамысловатый въедчивый ритм, то, что хотелось подпевать, не зная слов, которые сами по себе вырывались из головы и ложились на те, которые играли с музыкой, в прекрасную партию… я слушал нечто магическое, способное пробраться не то чтобы внутрь меня самого, а стать мной.       — Во-во-во! Круто, малой! Значит моя задумка воспринимается правильно! Значит, я ни где и ни с чем не прогадал! Значит, у меня получилось реализовать свой интуитивный проект, — весело проговорил Виро, который еще больше расцвел на моих глазах. — Короче, сейчас я тебе объясню! Думаю, ты протащишься с того, что я могу тебе рассказать! — он улыбался во все тридцать два и высаживал сигареты одну за другой, даже не обращая на это внимания. — Смысл заключается в чем… я провел три недели работая над этой песней! Провел целое полномасштабное исследование о том, как взаимодействуют музыка и слова! Прочитал несколько трактатов о том, как слова на интуитивном уровне подбираются в голове в те моменты, когда человек что-то слушает и ожидает что-то услышать. Плюс, углубился в теорию музыки и понял, что самые простые ритмы формируют что-то вроде небольшой зависимости. Непродолжительной, но очень сильной… которая просто закрадывается в голову и живет там некоторое время, заставляя сам мозг раз за разом автоматически возвращаться к мелодии за счет прописанного ритма. Можно считать это чем-то вроде звукового наркотика, который заставляет молоточек в системе ушной раковины передавать сигнал, способствующий выработку эндорфина! … а что ты на меня так смотришь? Да! Такое тоже есть, и музыкант тоже может проявлять задатки ученого, наподобие твоего деда! — он рассмеялся. — Так вот… я провел это самое исследование… потратил на него пару недель… по ходу дела выписывал себе примеры, делал сноски, вникал и последнюю неделю работал только над своим проектом. То есть, взял отпуск на десять дней и с головой ушел в реализацию пришедшей мне в голову идеи и, черт возьми, оно того стоило! — он быстро ходил по комнате, размахивал руками, а я ловил себя на мысли о том, что повторяю не только припев, но и куплет, практически наизусть, с первого прослушивания, прекрасно понимая, что песня, в принципе, о бытовухе и ни о чем одновременно… что текст до смешного простой и, наверное, по этой причине не только прекрасно воспринялся мозгом, а миновав все мыслительные процессы, защиты и системы фильтрации через призму собственного «я», попал сразу туда, где это «я» содержится, став моей частью! И от понимания этого мне было и прикольно, и странно одновременно, но я не смогу отрицать одного факта: в тот момент, пока Виро рассказывал мне о совершенном им прогрессе, возможно общемузыкальном для всего мира, я был рад за него.       — Это круто, Виро! — сказал я. — А ты можешь мне показать проект этой песни? Хочу посмотреть что там и как там. Не для того, чтобы как-то использовать, а просто потому что любопытно узреть эти материалы, — я смотрел на своего учителя таким взглядом, что отказать мне было невозможно. Виро кивнул головой и тут я понял, что дело не во мне и не в том, что я пытался манипулировать им, а в том, что он сам хочет мне обо всем рассказать и все показать… и, честно говоря, я не знал той причины, по которой он был настолько преисполнен энтузиазмом относительно моей персоны.       — Да! Конечно! Сейчас я тебе все покажу! Думаю, ты сможешь оценить то, что увидишь! — он в один прыжок подлетел к своей информационной станции, открыл файл проекта, после чего активировал полный разворот на всю стену. — Вот, смотри! — сказал он и начал водить руками, вдаваясь в подробности того, как именно была прописана каждая дорожка, по какому принципу выбирались инструменты, их тональность и подача, что именно происходит в каждый момент времени с мелодикой, то есть о том, как она преобразуется от взаимодействия голоса с музыкой. Слушая его, я подумал вот над чем: «Мне кажется, или он, посвятив всю свою жизнь музыке, смог вывести золотое сечение для таковой? Причем, не просто абстрактное понятие о том где и как должны располагаться некоторые объекты… если представлять инструменты и голос, как классы, наделенные характеристиками, которые необходимо просто правильно расположить на общем полотне… а придумал золотое сечение в виде формулы, по которой можно просчитать совершенную песню не только в музыкальном, но и в лингвистическом плане!»