Инкубаториум Киборгвилля

      Я помню то свое пробуждение. Это связано с тем, какой величины стыд я испытал тогда, когда открылись мои глаза. Причем, что самое удивительное, я должен был страдать от головной боли, от отравления, от обезвоживания и это все сразу!.. хотя, обезвоживание надо вычеркнуть из списка выше, потому что оно имело место быть и потому что именно оно заставило меня открыть глаза.       Меня удивило то, что я увидел вокруг себя, а именно: стойку дивана и незнакомый мне потолок… но незнакомый не потому, что я его никогда не видел, а просто потому, что никогда не придавал ему значения и не заострял своего внимания… это как с человеком из одного отдела, с которым можно много-много раз встретиться в коридоре или в лифте и ни единого раза не поздороваться! Так при этом еще каждый раз думать: «А это еще кто такой?..» или «Где-то я его уже видел раньше…».       Так вот, мои глаза открылись и я увидел стойку или подлокотник дивана и потолок. Смотреть на них было не самым приятным из занятий, потому что мир слегка кружился по часовой стрелке! Вставать не хотелось тоже, но та мерзкая, вязкая, и даже слегка жестковатая корочка налета, образовавшаяся за ночь на языке и в глотке, вынудила пересилить себя и подняться.       Как только это произошло, я обнаружил нечто новое, отвратительное… что смешивало меня с образом отброса и просто приравнивало к подобному понятию. Но одним обнаружением не закончилось. В этот момент желудок сократился и все то, что оставалось в нем, изверглось прямо на штаны, выбив изо рта крик, а из глаз слезы сожаления… слезы, которые можно связать с чистейшим, буквально концентрированным страхом перед собой, своим будущим и страхом перед тем, что об этом могут сказать родные мне люди… если, конечно, они увидят меня в подобном состоянии самого отвратительного из существ в мире.       Я попытался подняться, но поскользнулся и упал… в двойную лужу собственной рвоты. В двойную порцию своей собственной мерзости! А еще, после падения сделал еще одно новое для себя открытие: у меня дичайше болели шея и запястья. Почему это стало открытием? Все до смешного банально — я не помнил своего падения с подлокотника дивана, на котором висел используя баланс.       — Они не должны увидеть этого! Они не должны ничего узнать об этом! — думал я, предпринимая вторую попытку подняться. — Я надеюсь, что никто из них меня не видел и что сейчас у меня есть немного времени, чтобы прибраться за собой! Чтобы навести порядок и, пускай я сам буду не в порядке, но все вокруг будет чисто, чинно и благородно, — шатаясь из стороны в сторону, буквально не контролируя свои действия и движения, я прошел на кухню, чтобы достать из холодильника целлофановый пакет с водой и наполнив себя, опустошить таковой. — Вода! О, да! Вода! Как же приятно! — захлебываясь, с неизвестной мне ранее жадностью, я вливал в себя весь пакет, наслаждаясь каждым глотком. — О, да! Вода! — произнес я тогда, когда емкость стала совершенно пустой, после чего тяжело продышался, раздувая мешки легких в своем организме и думая о следующем: «Проклятье… как же от меня воняет! Каким же мусором я стал и потребовалась на это всего одна ночь…» — я сделал несколько шагов по направлению к раковине, чтобы открыть ящик под ней и выкинуть в специальный контейнер для пластика и целлофана пакет, но понял, что все не так-то просто и только что выпитое бьет тревогу, стремительно поднимаясь наверх и стремясь покинуть мое нутро. — Нет-нет-нет! — все, о чем успел подумать я, после чего рефлекторно наклонился над раковиной. Изо рта прыснул водопад… из глаз потекли два тоненьких соленых ручейка… от боли в шее, от боли в запястьях, начала болеть голова, желая не отставать от того состояния, в котором находятся остальные части единого организма. Горло тоже чувствовало себя не ахти из-за мотания туда-сюда холодного потока жидкости.       — Какой же ты глупец! — ругал я сам себя. — И после этого ты готов считать и называть себя разумным существом, наполненным сознанием и самосознанием до краев?! — я стоял, склонившись над раковиной и пытался пошевелить рукой, чтобы открыть кран и смыть всю ту мерзость, которая покинула меня — кусок девиации, принявший не только одушевлённую, но еще и человеческую форму. — Давай, тело, переставай болеть и начинай двигаться! Давай, тело! Мы должны все убрать до того, как это кто-то заметит тихо шептал я сквозь слезы, которые упорно не хотели останавливаться.