Инкубаториум Киборгвилля

      — А ещё, спасибо, что показала мне это удивительное место! — сказал я, — … и, да, ты права в том, что я — не самый обычный житель этого города, — я улыбнулся, — … и как ты понимаешь, мне нельзя о многом говорить… — я взялся за поручни лестницы и сделал несколько шагов вниз, — … как и тебе лучше о многом молчать, чтобы не вызывать большого, а главное ненужного внимания к своей персоне, — я сделал ещё несколько шагов вниз, после чего услышал голос истины. Она сказала: «Интересный ты парень, Неон. Необычный. Заставляешь задуматься, а вот над чем… становится непонятно, когда начинаешь ловить мимолетную, легкую мысль за хвост… такое чувство, словно ты играешь с чувствами, с сознанием и преследуешь какую-то призрачную, недостижимую цель». Я слушал её голос, остановившись на ступеньке отвесной лестницы и улыбался. Такие мои чувства были обоснованными тем, что она поняла меня даже больше, чем кто бы то ни было в этом мире… ничего не зная обо мне.       — Ты даже не представляешь того, насколько ты близка к истине… — сказал я, обратившись к Истине, — … и кто знает, может быть я стану тем доктором, который сможет вылечить этот мир от самой страшной болезни, которой больно человечество, — эти слова выселки из меня лукавую улыбку, и я понял одну интересную особенность и осознал, что доктора — это не только те, кто лечат людей… доктор — это тот, кто лечит саму реальность от болезней, слабостей, недомогания. Поэтому истинных деятелей науки называют «доктор». По этой причине я тоже должен стать доктором, чтобы заняться человечеством.       — А лечить что собираешься? — хмыкнула она. — Только не говори, что в людях собираешься лечить человечность, — она рассмеялась. — Это было бы самым глупым из допустимых поступков, потому что людей нельзя изменить! — она рассмеялась ещё громче. — Невозможно вытравить, выдавить, выжечь все пороки и сделать нечто идеальное и похожее на машину! Проще сделать машину и научить её размножаться, нежели перестроить мышление человеческого существа! Куда легче изобрести роботизированный каркас с возможность переноса в него сознания и последующим перепрограммированием под нужды! — она откровенно расхохоталась. — Таким образом, легче придумать бессмертие, нежели изменить человека и человечество! — она смеялась громко, задорно, как будто бы я сказал какую-то глупость… и в чем-то я был согласен с ней… но я не мог согласиться с тем, что человека и человечество невозможно изменить. Я был уверен в себе, своих силах, и в том, что я смогу оправдать вложенное в себя время! И я чувствовал, что должен что-то ответить смеющейся Истине, но не знал что… по этой причине, молча, быстро, я спустился вниз, вернулся под наше искусственное небо и отправился в сторону больницы, чувствуя острую необходимость поговорить с доктором Джонсоном. И, кстати, мне казалось, что он сможет прокомментировать мне понятие человечность так, как это мог бы сделать Бей Олденвуд Грей.       Я зашёл в привычный мне кабинет. Там как всегда сидел лысый и бородатый, быстро постаревший Джонсон, и как всегда рассматривал карты памяти. Иногда, конечно, он просил подождать за дверью, так как был занят приемом больных, но в большинстве своём он изучал воспоминания жителей Инкубаториума, создавал новые или расширял старые карты, и всегда что-то быстро писал. И зрение у него уже было не таким сильным как десяток лет назад. Он сидел, практически уткнувшись носом в бумагу, и писал. На все предложения сделать операцию Джонсон отвечал: «Можете делать со мной все, что угодно! Но только после моей смерти». Он смеялся с этих своих слов, считая их очень остроумными. Нам же такое поведение казалось странным и глупым. «Надо пользоваться тем, что нам дала цивилизация, а не упираться рогом ради каких-то своих личных воззрений!» — говорили мы, но Джонсон лишь смеялся над этим, уповая на желание скорейшей смерти. Он говорил: «Я слишком многое видел, чтобы оставаться живым или зрячим!» и смеялся ещё громче.       Я зашел в кабинет старого друга и студента доктора Бея Олденвуда Грея, и он посмотрел на меня со сдержанным любопытством. Я понял, что он заинтригован продолжением вчерашней темы. Я зашел и сказал: «Джонсон… я думаю, что должен попросить прощения за свое вчерашнее поведение. Оно было недостойным… неправильным». Он окинул меня оценивающим взглядом, молча кивнул и всем своим видом попросил выйти, но у меня было несколько вопросов к нему, в связи с этим я продолжил говорить.       — Скажи, Джонсон, что такое человечность? — и вот этот вопрос привлек гораздо больше внимания, нежели мои извинения. Наш главный доктор отодвинул от себя огромное количество бумаг и посмотрел в мою сторону. Я понимал, что он не видит меня… скорее, мой силуэт, но смотрел он так, словно мог рассмотреть каждую пору на моем лице. Джонсон буквально изучал каждый сантиметр меня, и только после того, как насытился знаниями, начал отвечать.