*****
Им осталось отснять последнюю трансляцию перед завершением продвижения. Джебом с облегчением выдыхает, когда камеры прекращают запись. Настроение целый день скачет от нуля до ста и обратно. На радио пришлось насильно заставить себя переключиться – результат превысил ожидания: эмоции начали плескаться через край. С ним такое частенько случалось на концертах, на шоу же – крайне редко. Но не в этот промоушен. От нуля до ста и обратно. И так уже третью неделю. Ощущение, словно тебя медленно загоняют в ловушку, о которой ты и не догадываешься, но подсознательно чувствуешь, как она схлопывается. Постоянным спутником эмоциональных качелей становится тупая тревожность, которая противно ноет где-то между сердцем и желудком. Сидя на диване рядом с Джиненом во время съемок, он в очередной раз заметил как зависает, когда тот говорит. Стоит только повернуться к младшему, и в голове начинается бесконечная дискуссия на тему “хорошо и плохо; можно, нельзя и недопустимо”, вперемешку с картинками эротического характера при участии их обоих. Все это отвлекало и порой откровенно раздражало. Наверное именно поэтому заставлять себя молниеносно перестраиваться начало входить в привычку. “Я больше не знаю, кто ты для меня” – так Джинен сказал, когда поставил крест на их дружбе? Джебом боялся заколотить последний гвоздь. “Не волнуйся, мне действительно не нужно от тебя ничего, поэтому перестань так виновато смотреть. Все в норме” – так он сказал, когда они спрятались в подсобке после последней репетиции перед камбэком. Джебом боялся, что вина действительно исчезнет. “Мы не пара. Я же сказал еще тогда, что все понял” – это, когда старший хотел обозначить какие-то границы и, возможно, найти новую форму общения. Джебом боялся, что говорить им больше не придется вовсе. Они теперь действительно почти не говорили наедине. Только по необходимости. Что странно, к концу промоушена, когда все уже были вымотаны от постоянных, изнуряющих съемок, – Джинен был полон энергии. Смеялся заразительно ярко. Находил время общаться со всеми и каждым. Улыбаться, помогать, отвечать на массу вопросов. И Джебому он улыбался так же ярко, как и другим. И времени в эфире уделял не больше, но и не меньше, чем остальным. Обнимал, пожалуй, все еще слишком крепко. Как раньше. Но объятия стали другими. Как и смех. И взгляд. Джебому казалось, что младший стал… свободнее? Так бы он это охарактеризовал. Но вот это-то и было странным. Неужели только на него давит неумолимо приближающееся будущее, в котором им явно нет места друг для друга? Настроение скатилось до нейтрально-унылого. Джебом катастрофически устал от этих перепадов. Он совсем не был уверен, что дело только в Джинене… Вернее, точно не только в нем. Но, как минимум, с этим он должен был что-то сделать. Не совсем понятно что именно, но он каждым нервом ощущал – еще хоть один раз и все рассыпется. Ужасно, что каким-то образом он стал зависим от этих… отношений? Нет. Эти рваные, жадные и какие-то запойные моменты точно нельзя обозначить, как “отношения”. Джинен каждый раз трахался как в последний. Или наоборот – в первый: не давая возможности перевести дух. Он мог ни слова не говоря затолкать в гримерку и с упоением отсосать, хотя старший на это даже не намекал. Джебому все время казалось, что еще мгновение и он провалится в бессознательное, позволив себе жестокость – “та ночь” все еще преследовала его в кошмарах. Он опасался навредить, но Джинен протяжно-опьяняюще стонал “быстрее”. Или “глубже”. Или того хуже: “блять, я не хрустальный, хён, ну!” И Джебом проваливался. Каждый долбанный раз. Он с ужасом понимал, что совершенно перестал контролировать происходящее. Он не знал, что в действительности двигало Джиненом. И как все это прекратить – тоже. Его миллионами игл пронзало осознание, что с этим пристрастием пора завязывать. Но он лишь откладывал, обещая себе, что вот следующий раз – точно последний.*****
Джинен не искал Джебома специально, он лишь хотел забрать свои вещи из раздевалки. Он толкнул дверь и замер. Голова резко опустела. Воздух застрял в горле, не давая сделать вдох. По правую руку от него, у длинного стола вдоль стены расположились двое: смазливая девчушка из временного стаффа весьма недвусмысленно обвивала стройной ножкой до боли знакомое бедро, сжав в кулачок для надежности ворот чужой кофты. Она не обратила никакого внимания на скрип двери – ее сияющий взгляд был целиком поглощен человеком напротив, выражения лица которого Джинен не видел, поскольку его полностью скрывала завеса длинных волос. Он не уверен, сколько не дышал, поэтому когда Джебом повернулся к нему, то подавился слишком глубоким глотком кислорода. В голове все еще было пусто. Ему стоило немалых усилий отвести глаза и развернуться на выход. Все это происходило наверняка не больше минуты, только вот воздух, урывками поступающий в легкие, в клочья разрывал ощущение времени. – Джинен, постой! – слышит он слишком громкий голос позади. И он стоит. Как вкопанный, не в состоянии сделать еще хоть одно движение. Джебом догоняет и обходит его, неуместно-участливо заглядывая в глаза. – Джинен, это не то, что… – Не надо, – Джинен с трудом разлепил враз онемевшие губы, – Не надо ничего объяснять. Он обогнул старшего, собираясь как можно быстрее сбежать, но резко останавливается на повороте, когда тишину в голове разрезало свистящим, оглушающим “почему?!”. Он возвращается к все еще застывшему псреди коридора Джебому. – Хотя, знаешь… – Джинен набирает воздуха и придерживает поток обвинений, поскольку вдруг четко осознает, что не имеет на них права. – Просто… Зачем? – Я… мы... – Джебом собрался было оправдаться, но тут в голове проносится ослепляюще-ясное “сейчас!”, поэтому он заговорил, не успев даже на секунду задуматься, – Мы не пара, Джинен. Твои слова. Мы ничего друг другу не обещали. Никто никому ничего не должен. – Да, – подтверждает вроде, но почему-то отрицательно качает головой. Джебом замечает, как Джиненово лицо преображается – будто кто-то окатил младшего водой, враз смывая всю самоуверенность, игривость и яркость последних недель. Джинен лишь блуждает обескураженным взглядом по чужому лицу, – Никто никому ничего не должен, – повторяет тихо и поднимает полные растерянного вопроса глаза, – Но почему? – громче, – Я не понимаю! – еще громче, только бы заглушить ужасающий звук в голове, похожий на стремительно ломающиеся кости. – Тебе что – мало? В смысле… Нет, серьезно. Зачем? И… Ты… Все это время, что ли? Но… – он затихает, как и отголоски переломов в его сознании. – Джинен, послушай, это не имеет значения, просто... – Джебом опускает голову, ему не хватает смелости окончательно похоронить все. – Неважно. Это действительно не имеет значения. Закончим на этом. – Джинен с размаху вколачивает его сам. Этот последний гвоздь, смазанный словно солью, Джебомовым бессилием и виной, что разъедает кровоточащую теперь точку пересечения на кресте их дружбы. Джинен оставляет Джебома позади, как и все здание компании, когда не разбирая дороги несется по темным уже переулкам. Он натянул маску по самые глаза, а капюшон толстовки то и дело щелкает жестким краем по носу. Он давит пальцами на веки, словно это свежий вечерний воздух до слепоты щиплет и оседает влагой на ресницах. И он ускоряется с каждым шагом, словно ему нужно скрыться не от прохожих, а от наступающего на пятки преследователя. Он не знает, как оказался именно перед этой дверью. Инстинкты что есть сил толкали его к единственному, как ему казалось, безопасному месту в этом разрушающемся в прах мире, вокруг такого же разрушающегося до основания Джинена. И когда дверь, после пары безуспешных попыток попасть по звонку, все же открывается, Джинен лишь выдавливает – “мне не нравится”. Совсем беззвучно, поэтому его не понимают и лишь испуганно тянут внутрь квартиры дрожащее тело. – Мне не нравится… – повторяет, ожесточенно срывая маску с лица. Каждое слово буквально душит изнутри. – Что...? – Квон потерянно осматривает такого же потерянного младшего, – Джинен, что происходит? – Мне не нравится то, что я чувствовал… чувствую к Джебому! Совсем… – легкие невыносимо сдавливает и скручивает спазмом, из-за чего голос неконтролируемо срывается на истерические ноты, – Совсем! Совсем не нравится, хён!