***
Джеймс подумал, что Корделия не виновата в том, что он остался наедине с ее старшим братом. Это всего лишь неприятные стечения обстоятельств. Несмотря на разницу в возрасте всего в пару лет, Джеймс всегда считал Аластера намного старше себя, а Аластер, со своей стороны, относился к Джеймсу как к малолетке. Ну конечно, подумал Джеймс, он является старшим братом. Права, сам он не мог себе представить, что может всерьез воспринимать кого-то, кто был ровесником его младшей сестры. Однако в этих обстоятельствах он не знал, что делать: что-то сказать Аластеру, или подождать, пока тот первым заговорит, или просто выскочить из комнаты на всей скорости и надеяться, Аластер не догонит его. Но тот вдруг сказал странным тоном: — Прими мои извинения за все это. Мой отец часто болеет. — Все в порядке, — сказал Джеймс, чувствуя себя странно, успокаивая старшего мальчика. — Твой отец — герой, в конце концов. — В смысле? — спросил Аластер, застигнутый врасплох. — Твой отец, — повторил Джеймс. — Он убил демона Янлуо. — Не один, — ответил Аластер. — Но все же, — сказал Джеймс. — Мой папа говорит, что подобный опыт оставляет шрамы. Это своего рода жертва, которую приносят герои, забирая себе эти шрамы, чтобы они не достались другим. Он хотел сказать это по-доброму, но был встревожен тем, как вытянулось лицо Аластера. Он смотрел сквозь Джеймса, будто его вообще не было здесь. — Может быть, — наконец сказал юноша. Без дальнейших комментариев он развернулся к выходу. — Увидимся в Академии, — напоследок сказал Джеймс, делая последнюю попытку. Аластер повернулся тем же странным тоном сказал: — До встречи. После ухода Аластера Джеймс несколько секунд стоял на месте, не в силах пошевелиться. Шум вдалеке сотрясал стены здания, и все же здесь царила тишина. Джеймс подумал о Корделии, утешающей своего больного отца, об Аластере, который уходит прочь ради того, чтобы просто уйти, без цели. Его отец всегда прилагал такие усилия, чтобы собрать вместе две семьи — Эрондейлов и Карстаирсов. Он столько рассказывал о них и всегда поощрял их совместное времяпрепровождение. А Джеймс всегда любил Карстаирсов, особенно Корделию. Но теперь он подумал: странно, как я мало о них знаю. Он подумал о кузенах, друзьях родителей, членах Конклава, что находились на празднике наверху. Кроме своей собственной семьи, он так мало знал о них как о людях. И хотя чувствовал себя в безопасности здесь, в тишине, в одиночестве, среди возвышающихся книжных шкафов, он точно знал, что мир не позволит ему оставаться здесь долго. И ему понадобятся друзья и семья, чтобы помочь ему пройти через это. В Академии. Этой осенью.ЧАСТЬ II
15 февраля 2020 г. в 19:39
— Привет, — сказал Джеймс Эрондейл. Он странно уставился на Корделию, как будто только что вышел из страны грёз и еще не совсем вернулся в бодрствующий мир.
— Клянусь Ангелом, мне ужасно жаль. — Корделия не могла отделаться от ощущения, будто она внезапно ворвалась в чью-то комнату без разрешения. Конечно, она встречалась с Джеймсом и раньше. Уилл Эрондейл всегда старательно следил за тем, чтобы его дети и дети Карстаирсов знали друг друга. Но она не могла назвать его своим другом. Он был каким-то, в своем роде, недосягаемым.
— Не стоит извиняться, — мягко сказал Джеймс, — я всегда ухожу с вечеринки, чтобы почитать. — Он довольно резко сел, как будто только сейчас сообразил, что до сих пор небрежно находится на подоконнике, и ему следовало бы найти какое-то подобие приличия.
— Большинство людей избегают вечеринок, — весело сказала Корделия. — Обычно это уроки, работа по дому и все такое. Ты не любишь вечеринки?
— Я очень люблю вечеринки, — поспешно сказал Джеймс, будто защищаясь.
Корделия скрестила руки на груди и строго сказала:
— Я здесь, потому что хотела посмотреть библиотеку Парижского института и потому что вся ваша компания мне незнакома. Но ведь они твои друзья, не так ли? Разве ты не хочешь быть со своими друзьями? С Томасом, Кристофером и всеми остальными?
Джеймс пристально посмотрел на Корделию. Когда он заговорил, его голос был тихим:
— Они, конечно, мои друзья, но на самом деле они больше похожи на родственников. Я всегда чувствовал себя не в своей тарелке среди них.
Мысль о том, что Джеймс может чувствовать себя где-то не на своем месте, показалась Корделии забавной. По сравнению с ней он был самоуверен и харизматичен. По сравнению с ее неуверенностью насчёт своей фигуры и внешнего вида, он был грациозен и поразительно красив.
Господи, подумала Корделия, о чем это я вообще?
Но это была правда. Среди колонн и средневековых арок библиотеки он выглядел так же уютно, как мраморная статуя, как картина маслом, изображающая прекрасного юношу за учебой. Как человек, который так идеально соответствует своему окружению, может чувствовать себя неуютно?
— Я тоже всегда чувствую себя не в своей тарелке, — призналась она. — Но я думала, что это просто потому, что моя семья много путешествует. Я никогда не оставался в одном месте достаточно долго, чтобы завести друзей. — Она опустила взгляд. — Может быть, все гораздо сложнее.
— Но мы друзья, так ведь? — спросил Джеймс.
Корделия коротко рассмеялась.
— В общем, да. Но как часто мы видимся? Раз в год, а может, и два, если повезет.
Он пожал плечами.
— Во всяком случае, я почти никого не видел на этой вечеринке. Мы всегда в Лондоне, а они обычно в Идрисе. Хотя мы должны были поехать в Идрис этим летом, так что, возможно, я скоро увижу их. И конечно, мы все встретимся в Академии этой осенью.
Он вздохнул.
— Может быть, в какой-то момент я начну думать о них как о настоящих друзьях. Я просто чувствую себя совсем не так, как они. Просто... другие люди смотрят на окружающий мир, на других людей, но я всегда смотрю внутрь себя.
Корделия считала Джеймса замкнутым и застенчивым, и это его черта казалась ей странной. Он будто всегда находился в своём мирке.
— «Человек страдает от того, что не может жить в условиях мира», — процитировала она. — Мой отец всегда так говорит.
— Твой отец очень мудр, — уважительно произнес Джеймс.
— Вообще-то, — сказала Корделия, — это слова Блеза Паскаля, а мой отец только цитировал его. Ты бы поладил с моим отцом, — продолжала она, удивляясь, что действительно произносит это вслух. Но это было правдой: и у ее отца, и у Джеймса было одно и то же чувство, что мир слишком велик для них, что они предпочитают одиночество и ищут убежища в книгах. — Я должна пойти и найти его, — сказала она. — Еще раз прошу прощения, что прервала твое чтение.
Джеймс положил книгу на столик у окна.
— Не извиняйся, я всегда рад возможности поговорить с тобой.
Корделия почувствовала, что краснеет, но Джеймс этого не заметил.
К выходу из библиотеки они шли молча, и Корделия чувствовала себя немного неловко. Обычно с Джеймсом было так легко разговаривать, а сейчас она не знала, что сказать.
— А ты знаешь, что библиотека Парижского Института сгорела в 1574 году, когда кто-то открыл Пиксис, в котором был демон Дракониды?
Джеймс поднял брови.
— Я этого не знал, мисс Карстаирс, — сказал он, и Корделия расхохоталась.
Однако улыбка быстро исчезла с ее лица при появлении мрачного Аластера.
— Вот ты где, — хмуро сказал брат, но в его голосе слышалось скорее облегчение, чем гнев. У него был усталый взгляд. — Отцу нездоровится, — сказал он. — Он спрашивает о тебе.
— О! — воскликнула Корделия. И вдруг ощутила краткую вспышку раздражения — болезнь отца испортила так много важных событий, даже первый рунический день Корделии.
Она повернулась к Джеймсу.
— Я должна пойти к нему.
— Конечно, — ответил Джеймс. — Мне очень жаль, что он нездоров.
— Дальше по коридору есть комната, — сказал Аластер, жестикулируя. — Отец сказал, что хочет быть где-нибудь в прохладном и темном месте. — Он взволнованно покачал головой. — Прости, Корделия.
Корделия не была уверена, что он имел в виду. Может быть, что обычно Элиас спрашивал о ней, когда ему было нехорошо, а не об Аластере? Она надеялась, что это не заденет чувства Аластера. Возможно, Элиас считал, что из девочек получаются лучше медсестры, чем из мальчиков, хотя она не была уверена, что это так.
Она оставила Джеймса и брата, которые искоса поглядывали друг на друга, и пошла по коридору, пока не нашла маленькую деревянную дверь в конце коридора. Дверь распахнулась от ее легкого толчка, открывая вид на скудно обставленную комнату с маленькой кроватью в углу, на которой сидел ее отец, прикрыв рукой глаза.
— Папа, — сказала девочка, — я здесь.
Он застонал.
— Корделия, любовь моя. Это произошло так неожиданно.
Корделия почувствовала прилив вины за свои недавние мысли.
— Я знаю. Я здесь, папа.
Она подошла к кровати и присела на край. В комнате витал горький запах чего-то травянистого — лекарство, которое Безмолвные Братья давали ему, чтобы поддерживать здоровье.
— Прости, что испортил тебе праздник, Корделия, — сказал отец. Его голос был хриплым, слова лились медленно, как будто ему было больно говорить.
— Нет, вовсе нет, — мягко возразила Корделия. — Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Я знаю, что ты тоже с нетерпением ждал этой вечеринки.
Он оторвал взгляд от своей руки и нежно посмотрел на нее.
— Я уже чувствую себя лучше, когда ты здесь. — Он протянул руку и взял ее маленькую ладошку в свою большую. — Ты всегда была моим лучшим лекарством.
Корделия озабоченно потерла его руку.
— Что же мне делать, папа? Тебе что-нибудь нужно? — Она оглядела комнату в поисках чего-нибудь полезного. Ее взгляд упал на один из немногих предметов комнаты — небольшую полку с беспорядочно расставленными книгами в кожаных переплетах. — Я могла бы почитать тебе, — предложила она. В конце концов, если бы она чувствовала себя плохо, то ей бы помогло. Когда тебе читают, то это было показателем величайшей любви, она считала.
— Да, это было бы очень мило с твой стороны.
Отец закрыл глаза и улыбнулся, словно в предвкушении.
Корделия подошла к полке.
— Ну, на английском у нас есть либо классика 1817 года «Как избежать оборотней», — сомнением сказала она. — Второй вариант — «Демоны, с которыми у меня были отношения» — научная энциклопедия Сумеречного охотника Езекии Фезерстоуна.
— Тебе стоит читать вторую книгу, — усмехнулся отец.
— Папа! — удивлённо воскликнула Корделия. — Я не думаю, что это романтические отношения.
— Ну что ж, — сказал Элиас, устраиваясь поудобнее в кровати, и Корделии показалось, что он уже чувствует себя немного лучше, —
удиви меня.