Простая арифметика

— Что у вас там за мероприятие в школе опять? Джон оторвался от телефона. — А я знаю? — буркнул он. — Собрание, типа. День открытых дверей. Пойдешь? Эрвин домыл кастрюлю и выключил воду. — Схожу, пожалуй. Посмотрю, где мой ребенок учится теперь. Ребенок пожал плечами и погрузился в изучение ленты Фейсбука. — Как тебе эта школа? Лучше? — Нормально. Эрвин сел за стол напротив него. Из окна виднелся кусок сада. Неухоженный газон, заниматься которым у Эрвина не было ни времени, ни сил; деревья, видавшие несколько поколений Смитов, выглядели в лучах заходящего солнца, как пасторальный пейзаж. — Как учеба? Джон поднял на него взгляд. — Пап, тебе скучно? Я уже месяц там учусь, табель я тебе показывал. Что за допросы… — Всё-таки, — спокойно ответил Эрвин, — если я пойду туда, мне придется разговаривать с твоими учителями. Если есть что-то, о чем мне нужно знать… — Да нормально все. Я лучший по математике. Остальное в норме. Одноклассники нормальные. Он снова погрузился в телефон, показывая, что выдал отцу всю необходимую информацию, так что, может, его оставят уже в покое. — Когда и во сколько у вас собрание? — спросил Эрвин. — В пятницу, в шесть. Пап, я занят. Эрвин допил остывший чай и вышел в сад. В детстве он облазил все деревья, и сейчас ещё иногда ловил себя на мысли: хорошо бы уцепиться за ветку, подтянуться на руках… Но несолидно уже, тридцать пять лет, да и врачи не велят… Он всё-таки ухватился за ветку вишни, подтянулся и легко забрался на нее. Тридцать пять, не сто. Осень выдалась теплая. Солнце грело по-летнему, и спину припекало. Хорошо бы взять Джона за шкирку и уехать на природу, но и в городе было хорошо. Прошлый учебный год был для Джона сложным. Он не сработался с новым учителем, хватал «двойки», прогуливал, отцу врал, что все нормально. Когда правда открылась, Эрвин едва удержался от скандала. Сын говорил, что учитель цепляет его просто так, что он всего лишь отвечает ему тем же, и громко сожалел о том, что любимая когда-то математика вдруг превратилась в ночной кошмар. Эрвин ему верил. Он поговорил с теми его одноклассниками, что бывали у них дома, и узнал, что математик и правда цепляется ко всем по делу и без, а Джон тоже за словом в карман не лезет. Так что Эрвин нашел сыну другую школу. Из-за этого пришлось переехать из квартиры в родительский дом, который много лет стоял пустым. После шумного центра пригород казался раем. На работу приходилось добираться на час дольше, субботние загулы по барам пришлось подсократить, но дома было как-то спокойнее, проще. Джон, казалось, тоже чувствовал себя лучше. В школу вот только идти не хотелось, не мальчик он уже, но после прошлого года он решил, что школьной жизнью сына надо интересоваться. На собрании выступил директор, выказал надежду на приятное для родителей и школы дальнейшее общение и предложил гостям пройтись по кабинетам, посмотреть школу и пообщаться с теми учителями, к которым есть вопросы. У Эрвина вопросов не было, но он хотел познакомиться с учителями. Накануне он расспросил Джона, и тот очень кратко выдал характеристику каждому педагогу. «Нормальные они», — заключил он, хмуро глядя на отца, который никак не желал дать досмотреть человеку сериал. — А математик? — не унимался Эрвин. — Про него ты ничего не сказал. На лице Джона проступило что-то типа радости. — А, Хоббит… — протянул он. — Хоббит — нормальный мужик. Шарит. И просто так цепляться не будет. — Почему Хоббит? — Потому что метр с кепкой, два — в прыжке, — пояснил Джон. — Пап, это последняя серия. Дай досмотреть, а? Математик оказался не таким низкорослым, как можно было подумать, но в глазах беспощадных подростков, да еще унаследовавших смитовский быстрый рост, смотрелся мелковато. Когда Эрвин осторожно постучал по открытой двери, Хоббит заваривал себе чай. Если бы Эрвин не знал, что перед ним учитель, да еще и математики, к которой Эрвин никогда не питал нежных чувств, он бы решил, что это актер или модель — кто угодно, но не учитель по самому бесполезному и занудному предмету. Ростом он был чуть ниже Джона; лицо бледное и худое; темно-серые глаза прячутся за непослушными черными прядями. Стройное и сильное тело прячется под брюками, белой рубашкой и жилеткой. Руки, рот, глаза, пластика выдают то, что в классической литературе зовут породой. Эрвин, правда, заметил, что под белой рубашкой на плече проступает татуировка, а в мочке левого уха виднеется след от прокола. На вид ему было лет на пять меньше, чем Эрвину. Красивый, в общем, мужчина, если бы не рост. Но рост как-то скрадывался, ускользал от внимания. Эрвин вдруг подумал, что у него давно не было секса. — Мистер Смит, я полагаю, — он протянул ему руку, и Эрвин кивнул, пожимая его твердую сухую ладонь. — Леви Аккерман. Хотите чаю? Эрвин удержался от вопроса, знает ли мистер Аккерман о своем прозвище, вежливо отказался от чая и сел за парту. Мистер Аккерман опустился на стул за учительским столом, отпил из чашки, держа ее за верхние края, и посмотрел Эрвину в глаза. — Джон — очень умный мальчик, — сказал он без всяких предисловий. — Иногда даже слишком. Тс. Вчера пол-урока спорил со мной. Оказался неправ, но все равно молодец. — Приятно слышать, — буркнул Эрвин. — Как вы догадались, что я… — По глазам, — хмыкнул мистер Аккерман. — Вы очень похожи. У вас есть ко мне вопросы? «Ага, — пронеслось в голове у Эрвина, — не хочешь заняться этим прямо на столе?» Вслух он, однако, сказал: — У Джона были проблемы с учителем математики в прошлой школе. Я опасаюсь, что история может повториться, так что… — Да, он говорил. К сожалению, такое бывает. Я надеюсь, мы обойдемся без этого… — Он помолчал. — Мистер Смит… — Эрвин, пожалуйста. — Эрвин, в конце апреля каждый год проводится большой математический конкурс. Это что-то типа турнира по шахматам, только с задачами и уравнениями. Ехать, правда, придется в столицу, но я надеюсь, что Джон будет участвовать. Я ему пока не предлагал. Надо посмотреть, как у него пойдут дела. В начале года все прыткие, а потом… В любом случае мне нужно предварительное согласие родителей. — Да, почему нет… Эрвин услышал примерно треть того, что ему говорили, и чувствовал себя неловко. Он смотрел, как двигаются тонкие губы, как рука с музыкальными пальцами поднимает и опускает чашку. — Хорошо. Спасибо. Если у вас вопросов нет, не смею задерживать. Он открыл ноутбук. Эрвин поднялся. Ему очень хотелось спросить, что мистер Аккерман делает завтра вечером, но он не стал. — До свидания. — До свидания. Эрвин вышел в коридор; в кабинет тут же забежала чья-то мама и заговорила о том, что ее дочь не могла получить «двойку», наверняка это какая-то ошибка. Эрвин не стал слушать чужие разговоры и вышел на улицу. Пока ехал домой, мысли в голове немного улеглись, а сердце слишком быстро биться не перестало. Он не мог пожаловаться на отсутствие личной жизни, но на него давно никто не производил такого впечатления. Пожалуй, последний раз так сильно его волновала покойная жена. Задумавшись, он пропустил поворот, пришлось сделать круг. Потом он подумал, что надо бы купить что-нибудь на ужин, и завернул в магазин в двух кварталах от дома. Строгие серые глаза не выходили из головы, и он в рассеянии вместо одной лазаньи купил зачем-то три. Вспомнил, что Джон не любит лазанью, плюнул, вернулся в магазин, купил какой-то ерунды, не особо заботясь о степени ее полезности для растущего организма, и только тогда поехал домой. Джон принимал гостей. Соседская девчонка зашла поиграть. Она вежливо поздоровалась с Эрвином и сообщила, что ее родители на собрание решили не ходить, все равно от этого никакой пользы. Эрвин что-то ответил и предложил поужинать. — Я поужинал у Саши. Извини, пап. — Ничего страшного. Чаю хоть попейте. На него посмотрели, как на идиота, и он ушел на кухню один. Есть не хотелось. Сердце ходило, как бешеное. Мысли крутились вокруг худого лица, тонких пальцев и спрятанной под рубашкой татуировки. Эрвин вышел с чашкой кофе в сад. Уже стемнело. Он слышал, как Джон прощался с Сашей. Надо будет поинтересоваться, что за отношения у них. Не первый раз уже она приходит, когда Эрвина нет. Воспитательную беседу на тему птичек, пчёлок и секретов контрацепции он ещё в прошлом году провел, но повторить никогда не помешает. — Пап! — Джон появился на заднем крыльце. — Ты завтра что делаешь? — Планировал проспать до обеда. А что? Есть идеи? — Ну, это… Саша говорит, они собираются в лес с ночёвкой. А можно мне тоже? Она говорит, есть лишний спальник… — Кофе допью, позвоню и договорюсь. — Круто. И исчез в доме. Воспользовавшись одиночеством, Эрвин решил провести время в приятной компании. Приятную компанию он искал в гей-баре в центре. Бар открылся пару месяцев назад, и Эрвин там ещё ни разу не был, но радужный флаг над входом заприметил давно. В баре оказалось уютно; играла музыка, Дэвид Боуи сдавленным голосом взывал к майору Тому. В семь вечера бар только открывался, и в зале сидело за столами несколько парочек. Эрвин сел за стойку и попросил пива. Он пил пиво, глядел на фотографии на стенах. Рядом кто-то забрался на табурет. Чиркнула зажигалка. — Привет, Леви, — сказал бармен. — Как всегда? Эрвин обернулся на соседа. Вместо рубашки, жилетки и брюк — джинсы с дырами на коленях, явно не фабричными, и черная футболка, волосы растрепаны. Эрвин только теперь заметил, что над правым виском у Леви видна седая прядь. — Привет, — сказал Леви, и по голосу было слышно, что он растерялся не меньше Эрвина. — Ты меня не видел, я тебя не видел.