Простая арифметика

В далёком апреле восемьдесят пятого года Ракель Аккерман узнала страшную новость: ее дочь беременна. Отец ребенка, такой же сопляк, как и Кушель, всячески открещивался, а его семья сочла за лучшее отправить мальчика куда подальше. Мальчик, впрочем, не расстроился по этому поводу, к «проклятой жидовке», пытавшейся его на себе женить, и ее сыну интереса никогда не проявлял. — Проявлял, — перебил Леви. — Лет… семь назад объявился вдруг и полез обниматься. — И? Они сидели за столом в кафе. В том самом, где Леви покупал еду, когда приезжал. Ракель Аккерман было уже за семьдесят, но выглядела она гораздо моложе. Рост Леви достался от нее. Несмотря на щуплую невысокую фигуру, держалась она гордо, сидела прямо. Ни единого седого волоса, брови аккуратно подведены, серые глаза смотрят ясно, твердо. Распри из-за наследства наконец-то закончились. Юрист, с которым Леви ещё в школе развлекался на заднем сиденье машины его отца, поставил в деле жирную точку. Да и без него ясно было, кто тут хозяин. Кенни ещё в стародавние времена догадался написать завещание. Он опасался, и не без оснований, что кто-нибудь из сожителей сестры выставит на улицу племянника, как только с Кушель что-нибудь случится. А что случится, он не сомневался… — Ничего. — Леви пожал плечами и закурил. — Послал его лесом-полем. Отец у меня был Кенни. Это он меня бриться учил, ссать стоя, драться, девчонок кадрить. Последнее, правда, не пригодилось. Но это не его вина. Ракель кивнула и продолжила рассказ. Аккерманы жили в другом городе, километрах в тридцати отсюда. Глава семьи, отец Кушель, был врачом, в свободное время играл на скрипке, помнил день субботний и строго воспитывал сына и дочь. Впрочем, воспитанием больше занималась Ракель. И ей это вполне удавалось, пока Кенни не начал бунтовать. А вслед за ним и сестра… Дом этот, из-за которого тут все и собрались, Аккерманы купили для сына. А он уступил его сестре, когда стало ясно, что ни на какие «варианты» она не согласится. Так что Кушель жила тут, дышала морским воздухом, брат время от времени наезжал. Он был единственным из всей семьи, кто общался с Кушель. Как она жила, никто не знал, Кенни не посвящал. Он тоже был той ещё головной болью, хуже сестры. Родня к обоим относилась… Да никак. Дочь для Ракель будто умерла. К сыну она была более снисходительна, но близко к себе не подпускала. О том, что дочь умерла, она узнала года через три после ее смерти. О случившемся с Кенни — из газет. История с обвалом на стройке была скандальная, а выживший чудом Кенни на некоторое время стал героем дня. О его смерти рассказала какая-то знакомая знакомых, работавшая в «Парадизе». — Такая хорошая была семья, а дети не удались, — заключила Ракель. Леви хмыкнул. При первой встрече Ракель заявила ему, что она его бабушка, и тут же добавила: «Не думай, что ты член семьи». Леви готов был поклясться, что она едва сдержалась, чтобы не прибавить: «выблядок». Его это не трогало. Он всю жизнь жил без бабушки и других родственников, нечего и начинать. Утром он ходил к матери и встретил там Ракель. Пришлось разговаривать. Она предложила пообедать и заодно нормально поговорить. Что-то за эти две недели с лишним в Ракель изменилось. В семью она внука не приглашала, да он бы и не согласился. Но всё-таки как-то потеплела, что ли. В дом вцепилась не она — ее племянник и его дети. Но она была главой семьи. Леви даже представить не мог, что Аккерманов и породнившихся с ними так много. И не только в этой стране. Даже в Америке, оказалось, какие-то имеются, и в Японии. Леви было все равно, но выходило иронично. Если бы он верил в Бога, в Яхве или хотя бы в Зевса, он бы решил, что у Него дурное чувство юмора. — Так вы ничего не знаете? Не знаете, как она жила? Ракель покачала головой. Леви трудно было смотреть ей в лицо, и он только сейчас понял, почему. Она была чертовски на него похожа. До ужаса. Такие же тонкие брови, острые черты лица, серые глаза (у матери были карие), рост в конце концов. — И как умерла, не знаете? — Нет. То есть знаю. Но без подробностей. Леви так и подмывало ей рассказать. Но он прикусил язык. Старухе за семьдесят уже. Ещё удар хватит. Пусть живёт. — Ясно, — холодно сказал он. — Ещё семейные истории будут? — Ты хочешь что-то узнать? «Хочу, — подумал Леви. — Как ты, сука старая, спишь по ночам после того, как с дочерью обошлась?» — Нет, — сказал он вслух. — Мне тридцать один год, и я жил все это время без родни. У меня были только мама и Кенни. И если честно, сейчас тоже. Меня это устраивает. Думаю, вас тоже. Но я теперь понял… Понял, почему она такая была. Ракель вскинула бровь, но ничего не сказала. Разговор был окончен. Леви хотел оплатить счёт полностью, но Ракель не позволила и потребовала у официантки принести раздельный счёт. Поезд уходил только утром, и Леви полдня бродил по городу. Дом он всё-таки решил не продавать. Родня так воевала за эту халупу, что ему теперь казалось, что дом не так уж и плох. Такая корова нужна самому, как поется в детской песне. Родне зачем это, он так и не понял. Кровное свое выблядку не отдавать? Ну-ну. Он сам не заметил, как ноги принесли его именно туда. Окна и двери были заколочены. Соседи давно разъехались, на улице жили совсем другие люди. Старый дом торчал на залитой солнцем улице гнилым зубом. Леви вдруг вспомнил дом Смитов: тоже старый, несколько раз перестроенный, с запущенным садом вокруг, но такой уютный, теплый. Вот в таком доме хотелось жить. И чтобы среди ночи высунуться из окна покурить, а Эрвин сзади обнимал за плечи и целовал в макушку. Кстати об Эрвине. Надо ему позвонить. Он вернулся в гостиницу. Включил телевизор. Показывали очередную экранизацию чего-то из Диккенса. Мать любила «Большие надежды», и больше всего — финал. Пип возвращается домой и видит маленького Пипа. К черту Диккенса. Леви его терпеть не мог. Телевизор он выключил и позвонил Эрвину. — Да? — Привет. Это я. Извини, что давно не звонил… Я… Я скоро приеду. Как вы там? Эрвин рассказал, что завален срочной работой, что Джон постоянно спрашивает, когда Леви вернётся, и жалуется на слишком суровую Магнолию. Леви рассмеялся. Малышка Изи, сколько он ее знал, мягкостью нрава не отличалась. От нее в свое время выли даже некоторые преподаватели. В подробности отношений со Смитами Леви ее не посвящал, но она сама догадалась. «Надеюсь, ты с папашей трахаешься, а не с пацаном, — ляпнула она. Леви чуть телефон не выронил. Не язык, а опасная бритва. — Ладно, поднатаскаю его. Фарлан в прошлом году этот конкурс судил. Но с тебя причитается. Расскажешь все потом. Со всеми неприличными подробностями». Пришлось пообещать. Их пути разошлись ещё на предпоследнем курсе. Леви собирался стать учителем, а Изи вдруг взяла и пошла в инженеры, доучивалась уже в другом месте. Она чуть не надорвалась тогда, но выстояла. Они годами почти не виделись, перезванивались иногда и обменивались лайками на Фейсбуке. Изи успела выйти замуж и родить троих детей. И не растеряла ни остроты языка, ни характера. — Пусть не жалуется, — сказал Леви в трубку, — это мой лучший боец. — Ну, он говорит, что она прикольная. Но тяжело… И мне кажется, он по тебе скучает. Я точно скучаю. Леви замер. — Я тоже, — тихо сказал он. — Когда ты вернёшься? — Завтра… Но… Пойми меня правильно… Я не хочу никого видеть. Наобщался на год вперёд… — И что, мне год ждать, когда тебя отпустит? — Нет… Я тебе напишу завтра, ладно? Давай… Давай осуществим всё-таки планы на День Святого Валентина? Последние слова сами вырвались, он даже додумать не успел. — Что именно ты имеешь в виду? Ужин? Или?.. — Both. Ужин, потом номер. С пятницы до воскресенья. Если хочешь, конечно… — Хочу. Когда? — Не знаю. Ну, в следующие выходные? Забронируешь? — Хорошо. Пожелания будут? — Да. Номер для курящих. И чтобы ванна, а не душ. И еда в номер. И большая кровать. Эрвин негромко рассмеялся. Леви тоже. — Хорошо. — По голосу было слышно, что Эрвин улыбается. — Как скажешь. Но мы же до этого увидимся? — Не знаю, — честно сказал Леви. — У меня сейчас столько мыслей в голове… Надо сесть и подумать… Кошку заберу, если она вам мешает. — Не мешает. Эрвин рассказал, что кошка не признала в Смитах хозяев и ушла в подполье. Буквально. Вылезает только по ночам, чтобы поесть. Хлопот от нее никаких. — Она там не сбежала? — Нет. Вроде бы. Тебя, может, встретить? Довезу до дома и уйду… С расспросами лезть не буду. Леви задумался. В конце концов это же Эрвин. И он сделает так, как сказал. — Я тебе напишу часа за два до прибытия, ладно? Я… Я тебя хочу увидеть, но у меня голова кругом идёт… — Я понимаю… Хорошо. До встречи. — Эрвин… — Что? — Я очень скучаю, правда. Но… Я потом расскажу, ладно? — Хорошо. Напиши завтра. — Да… Леви сбросил звонок и вытянулся на кровати. Если бы Эрвин сейчас был здесь… Можно было бы заняться сексом. Хотя вряд ли эта кровать выдержит вес Эрвина… На улице тепло. Можно было бы ночью пойти к морю. Эрвину бы наверняка понравилось. Он бы ещё и купаться полез, наверное. Море же. И плевать, что холодно. Леви улыбнулся. Думать об Эрвине было приятно. Лежать с ним рядом ещё приятнее, но это пока невозможно. Он, как и обещал, написал Эрвину за два часа до прибытия поезда на центральный вокзал. Сообщил время и номер поезда, вагон. Подумал и добавил, что если Эрвин занят… Занят он не был. Они долго обнимались на перроне, потом решили пообедать в ресторане через дорогу. Леви почти ничего не говорил, и Эрвин не лез с расспросами. — Расскажешь, как съездил? — спросил Эрвин, когда они сели в машину. — Ну, суть ты знаешь. У меня есть родня, оказывается. Тс. Тридцать сраных лет ни слуху ни духу, ни открытки к днюхе, ни денег на бар-мицву, а тут вдруг нате вам. — Не знал, что у тебя была бар-мицва, — хмыкнул Эрвин, — ты же даже не обрезан. — «Пять» тебе за внимательность, конечно. Но дело ж не в этом. Понимаешь? — Понимаю. Машина подъехала к дому. Леви посмотрел на Эрвина. — Я бы тебя пригласил. Но я так устал. Спать хочу. Эрвин потянулся к нему. Леви охотно поцеловал его. На мгновение прижался лбом к его лбу, обхватив его голову руками. — Может, всё-таки зайти? — Нет… Я сейчас буду спать. Не обижайся… Завтра? — Хорошо. — Тогда до завтра… — До завтра…