Простая арифметика

— Привет, мам. Прости, что давно не приходил. Леви сел на корточки и положил к ногам каменного ангела букет нарциссов. Девушка в цветочном магазине сказала, что ему повезло: у нее нарциссы поздно зацвели и еще держались. Мать любила нарциссы. Пожалуй, это были единственные цветы, которые она выделяла. Леви не помнил, чтобы в их доме цветы водились, но мать, когда видела нарциссы у кого-то во дворе или на картинках, говорила: мои любимые. Леви запомнил. Впервые за много лет, казавшихся теперь далекими и бесконечными, будто все это было не с ним, он приехал в родной город не один. В прошлом году планы отдохнуть на море сорвались из-за болезни Эрвина, и они решили их отложить на год. Джон окончил школу и собирался уехать в университет. Эрвин не говорил ничего, но Леви подозревал, что он уже скучает по сыну, и сам предложил поехать втроем. Что Джон позовет Сашу, он не сомневался. Они остановились в отеле у побережья, где жили приезжие. Семейный номер (две спальни, гостиная, ванная) обошелся в круглую сумму, но они решили, что один раз в год могут себе такое позволить. Джон с Сашей жили в одной комнате, и Эрвина это явно напрягало, но он, кажется, смирился с этой стороной жизни сына, когда как-то ранним зимним утром у них с Сашей произошла очень неловкая встреча на кухне. Леви не понимал опасений Эрвина за нравственность молодежи, они даже как-то поссорились из-за этого. Можно подумать, сам Эрвин соблюдал целибат до дня свадьбы. Но кажется, он смирился и к сыну с вопросами и непрошенными советами больше не лез. Джон сильно вытянулся за этот год и почти сравнялся ростом с отцом. Иногда, когда они шли куда-нибудь втроем, Леви чувствовал себя между двумя гигантскими деревьями. На семейных сборищах Смитов и Захариусов он терялся, чувствуя себя инородным телом. Все в этой семье были светловолосые и светлоглазые, высокие. Как-то Джон позвал на очередной семейный обед Сашу, и Леви, оказавшись с ней рядом на диване, не удержался: «Тебе не кажется, что мы сюда не вписываемся?» Саша хихикнула. «Ничего, — ответила она. — Зато нас сразу видно и ни с кем не спутаешь». Это было верное замечание, поскольку отпрысков Захариусов Леви отличал друг от друга с большим трудом. Леви ввел Эрвина в круг своих друзей. Они даже ходили вместе к Ханжи, и Эрвин болтал с ее мужем о чем-то часа три кряду. Он с удовольствием играл с их дочкой. Глядя, как он сажает ее к себе на колени, что-то спрашивает и с серьезным видом слушает ее лопотание, легко можно было представить его с маленьким Джоном. Леви невольно улыбался, наблюдая за ним. Безымянная кошка обрела имя. Она повадилась лазить к Браусам в дом, где жило несколько ее сородичей и где она легко могла выпросить у кого-нибудь из детей немного еды. «Вы ее не кормите, что ли, совсем? — спрашивала Саша. — У нас коты, между прочим, котят сами раздавать будете». — «Кормим. И она стерилизованная, никаких котят». Леви понятия не имел, почему животное таскается в соседский дом, на голод она точно пожаловаться не могла. Сашины братья прозвали ее Тянучкой — наверное, за подхваченную у одной из их кошек манеру тянуть лапу на стол, когда за ним собирались люди, — и кличка прилипла к ней. Она даже откликалась, когда ее звали, поводила ушами и поднимала хвост. Рождество — и День рождения Леви вопреки всем его (довольно вялым) протестам — они встретили у Браусов. Эрвин с Леви вышли из жарко натопленного дома на крыльцо. Вокруг было так тихо, как бывает только в лесу зимой. Снег падал крупными хлопьями. Курить Леви бросил еще летом, когда Эрвин выздоравливал после операции, так что они просто стояли, глядя на зимний пейзаж. Леви прижался к Эрвину. Он не мерз, просто хотелось прижаться к большому и сильному Эрвину. В толстом свитере, небритый, он казался еще больше и сильнее. Да, ему все еще нельзя было таскать тяжести, надо еще беречь себя, но он более или менее вернулся в форму уже к осени. «Год назад, — сказал Эрвин, целуя его в голову, — я стоял на этом крыльце и гадал, звонить тебе или не стоит». Леви потерся щекой о его свитер. «Я рад, что ты решил позвонить, — ответил Леви. — И что ты оказался таким упрямым ослом». — «Как грубо». Эрвин развернул его к себе и поцеловал. «С Рождеством». — «С Днем рождения». За год навестить могилу матери ему так и не удалось. Ехать без Эрвина не хотелось, а тащить его с собой было бы глупо. Так что в этот раз он действительно давно не был. Он всегда разговаривал с ней, когда приезжал. Садился на корточки или прямо на землю и говорил. Иногда только мысленно. Он сам не знал, почему делает это. В жизнь после смерти он не верил; в призраков тоже. Эрвин говорил, что это чувство вины. Что ж, может быть и так. Не шатался бы он черт знает где… Как-то бессонной ночью Леви рассказал Эрвину то, что уже рассказывал Джону. Эрвин выслушал его, крепко обнял, и они долго лежали в темноте и молчали. Эрвин ничего не сказал, и Леви был рад этому. Когда он перевозил вещи, среди каких-то старых документов и записных книжек, нашлась старая фотография: мать, еще совсем юная, с пышной прической, в красном платье в белый горох, сидит на краю бассейна в незнакомом дворе. Леви не знал, где была сделана фотография, но Кенни говорил, что однажды ему подарили фотоаппарат, и он целую пленку извел, снимая сестру. Он отдал эту фотографию Леви, когда мать уже умерла, и тогда Леви запрятал ее подальше: тяжело было на нее смотреть. Теперь она вдруг нашлась. Леви повесил ее в своем кабинете, прямо над столом. Теперь он, наконец, приехал. Ему казалось, прошла целая вечность с прошлого визита. — У меня все хорошо, мам, — вполголоса говорил он. — Знаешь, он… Он бы тебе понравился. У него взрослый сын… Наговорившись, он поднялся и пошел в сторону моря — туда, где его ждали Эрвин, Джон и Саша. Был уже вечер, дело шло к закату. От моря приятно веяло прохладой. На пляже толпились в основном приезжие. Местные ходили купаться в другие места. Леви обвел глазами пляж и увидел высокую фигуру Эрвина. Он как раз вышел на берег и накинул на плечи рубашку. Джон с Сашей играли в мяч с незнакомой компанией. В брюках и рубашке, он чувствовал себя странно, но заходить в отель переодеваться не хотел. Купаться он все равно не собирался. Эрвин увидел его и махнул рукой. Леви подошел к нему и обнял за пояс. На мгновение прижался губами к едва заметному шраму на груди. Эрвин сжал его плечо. — Тебе не жарко? — Нет. Они сели на полотенце, и Леви сжал его руку. Ему ужасно хотелось его поцеловать, но он не решился сделать это в такой толпе. Эрвин смотрел на Джона с Сашей. Лицо у него было задумчивое. — Это нормально, что я не хочу, чтобы он уезжал? Леви вздохнул. — Не знаю, — признался он и и положил голову ему на плечо. — Наверное, да. Но дети должны уезжать. Не может же он всю жизнь сидеть рядом с тобой и держать тебя за рукав. — Да, но… Мы были так рады, когда он родился… Леви ничего не ответил. Что он мог сказать? Впрочем, он не сомневался, что Джон будет приезжать часто. Тем более что Саша оставалась учиться в родном городе. Она, не без влияния Майка, надо полагать, решила учиться на ветеринара. Леви не знал подробностей, но Джон как-то спросил его, можно ли поддерживать отношения на расстоянии. Наверное, они пришли к выводу, что можно, раз поехали сюда вместе. Эрвин вздохнул. — Знаешь, — сказал Леви, — у меня нет детей. Да и вообще семьи. Но я насмотрелся на разные семьи. И могу тебе точно сказать: он всегда будет возвращаться к тебе. Даже если решит улететь на Марс. Потом вернется к тебе и скажет: «Пап, ну». Эрвин рассмеялся. Леви тоже. — Ты не устал? — спросил Леви после минутного молчания. — Нет. — Тогда надевай штаны. — Зачем? — Пойдем прогуляемся. — Куда? — Узнаешь. Хочу тебе кое-что показать. Только давай быстрей, а то не успеем. Они крикнули Джону, что уходят, и он махнул им рукой. И убежал. С весны он завел привычку звать Леви папой, а к ним двоим обращаться «папы», и это его явно забавляло, а Леви поначалу смущало. Глупо. Какой из него папа? Когда он пожаловался на это Изи, та только рассмеялась. «Смирись, — сказала она. — И гордись. Многих ты папой звал в его возрасте? Вот-вот. Он тебя признал, так что радуйся». В школе, однако, Джон себе фамильярности не позволял, но в привычном «мистер Эй» Леви иногда слышалась насмешка. Но почему-то это не обижало, даже наоборот, как-то… воодушевляло. Заклай дразнил его молодым отцом, когда Леви отпрашивался с работы, и Ханжи громко ржала. Леви бесился, но им это только нравилось. Леви взял Эрвина за руку и повел прочь с пляжа — туда, где росли вдоль поднимающейся береговой линии янтарные сосны. Лес рос вдоль бухты и отделяли пляж для приезжих от пляжа, где плескались местные, а еще чуть дальше находился порт. В детстве Леви изучил береговую линию вдоль и поперек. Лет в двенадцать даже мечтал стать матросом и уплыть к чертовой бабушке. Куда-нибудь на мыс Доброй надежды. Он понятия не имел, где это, но ему нравилось название. Но в итоге ограничился татуировкой с розой ветров. Он рассказал это Эрвину, пока они поднимались по едва заметной тропинке. — Всегда было интересно, почему такой выбор. — Мне было пятнадцать, я был идиотом. — Не рановато для татуировок? — Ты мне мама? Эрвин рассмеялся. Он устал, и они остановились. Эрвин сел на поваленное дерево. Он пытался отдышаться. — Ты в порядке? Леви сел рядом с ним. — Да. Просто посижу пять минут. Между соснами блестела морская вода, низкое солнце играло на волнах. Где-то далеко скрипнуло дерево, пели птицы. Эрвину показалось, что они с Леви вдвоем во всем мире. От солнца, от тепла, от морского воздуха его разморило. Леви погладил его по волосам. — Куда мы все-таки идем? Леви коварно улыбнулся. — Увидишь. Пойдем. Тут уже недалеко. Они пошли дальше. Леви шел так уверенно, будто каждый день тут гулял. Начинало темнеть, солнце опускалось все ниже. Розоватые облака растянулись над горизонтом. — Где-то тут я лишился девственности, — хихикнул вдруг Леви. — Прямо на земле? На тебя не похоже. — Мне было четырнадцать, думаешь, я сильно соображал тогда? И он постелил косуху. — Очень благородно. — Да ладно, как будто ты всю жизнь трахался только в собственной спальне. — Да нет, — уклончиво ответил Эрвин. — Всякое бывало. Просто от тебя не ожидал. Леви цыкнул. — Все считают меня чистоплюем, а я просто аккуратный. Да и когда у тебя гормоны из ушей лезут, церемониться не будешь. Мы пришли. Он так резко остановился, что Эрвин чуть не врезался в него. — Смотри. Эрвин посмотрел на море. Оно будто бы заключалось в рамку из двух сосен, между которыми ровно посередине горело красное закатное солнце. Оно медленно опускалось в воду. Небо вокруг раскрасили алые облака. Тяжелые ветви сосен нависали сверху, будто обрамляя закат. Все вместе зрелище напоминало японские гравюры. Эрвин никогда не видел такого красивого заката. Далеко-далеко виднелись едва заметные белые точки — наверное, корабли. Ветер обдувал лицо и трепал волосы, кричали чайки. Вода окрасилась алым. Солнце опустилось совсем низко, и Эрвину показалось, что раскаленный шар шипит от соприкосновения с водой. Эрвин обернулся к Леви. Он стоял на поросшем мхом камне и оказался одного роста с Эрвином. Он смотрел прямо перед собой, провожая закатное солнце. Руки он засунул в карманы брюк. Лицо было спокойным, даже умиротворенным. Эрвин не знал, о чем он думал, глядя на закат, но нарушать молчание не хотелось. Так они и стояли, глядя на опускающееся в воду солнце, не говоря ни слова. Когда солнце опустилось в воду почти наполовину, Леви скользнул по руке Эрвина. Они поцеловались. — Наконец-то я одного роста с тобой, — улыбнулся Леви, обнимая Эрвина за шею. Эрвин крепче обнял его и снова поцеловал. Начинало темнеть. — Пойдем? А то детишки нас потеряют, — сказал Леви, все еще держа его за шею. — Сейчас, погоди. Закрой глаза. — Зачем? — Закрой. Леви пожал плечами и закрыл глаза. От прикосновения чего-то холодного к пальцу он вздрогнул. — Н-да, великовато, — смущенно сказал Эрвин. — Но это можно исправить… Леви открыл глаза и уставился на свою левую руку. — Эрвин… Ты… Ты серьезно? Его серые глаза стали большими и потемнели. Эрвин никогда не видел его таким удивленным. — Да. Леви, я знаю, что обещал подождать, но год прошел, и… Он говорил быстро, будто боялся, что Леви оборвет его, крепко сжимал его руки. Леви, действительно, перебил его: — Эрвин. Закрой глаза. — Что? — Закрой глаза. Пожалуйста. Эрвин удивился, но просьбу выполнил. Леви осторожно взял его левую руку. — Ну, с глазомером у меня получше, чем у тебя. Леви усмехнулся, но Эрвин по его дыханию понял, что он как никогда серьезен. — Леви?.. — Заткнись и просто скажи «да». — Да… — пробормотал Эрвин сквозь поцелуй. Они долго стояли, обнявшись, целовались и несли какую-то чушь. Ни один из них потом не мог вспомнить, что они говорили друг другу. Потом Леви ловко спрыгнул с камня, и они пошли по тропинке обратно. — Слушай, можно я его сниму? — Леви остановился и протянул Эрвину кольцо. — Оно падает с пальца, боюсь потерять. Эрвин кивнул. Леви выглядел как-то по-детски серьезным, говоря это, и Эрвин невольно улыбнулся. — Вернемся, отнесу уменьшить, — сказал он. Они дошли до пляжа. Тихо бормотало море, народу вокруг сильно убавилось. Только парочки ворковали, наслаждаясь теплой ночью. В одной из парочек они узнали Джона с Сашей. Эрвин было окликнул их, но решил, что не стоит. Леви сильнее сжал его руку. Они дошли до отеля и поднялись к себе. Есть не хотелось, и они решили дождаться детей, а потом заказать еду в номер. Пользуясь уединением, они вместе приняли душ. И рухнули в постель. Леви долго целовал Эрвина, нависнув над ним, заскользил губами по его шее. Эрвин шумно втянул воздух и перевернулся, подминая его под себя. Глаза у Леви лихорадочно блестели. Эрвин провел пальцем по его губам. Кольцо он так и не снял, и Леви легко прихватил его губами. — Возьми меня. — Если хочешь… — Хочу. Эрвин потянулся за смазкой и презервативами. Он почти бесцеремонно раздвинул Леви ноги и осторожно вошел в него пальцами. Леви цыкнул, но глубоко вздохнул и только сильнее вцепился в плечи Эрвина. Эрвин поцеловал его. «Расслабься», — выдохнул он. Леви только кивнул. Когда Эрвин вошел в него, он выше закинул ноги и впился ногтями в его спину. Прорычал что-то сквозь зубы и часто задышал. «Не больно?» — «Нет». Эрвин задвигался, и Леви под ним глухо застонал. Он несколько раз выкрикнул его имя, сжал зубы на его плече. Эрвин кончил с глухим рыком. И тут же почувствовал, что Леви излился, испачкав ему живот. Они замерли на несколько мгновений, пытаясь отдышаться и не желая отрываться друг от друга. Эрвин уткнулся лбом в лоб Леви. — Знаешь, когда я понял, что влюбился в тебя? — спросил Леви, когда Эрвин перекатился на спину. Он сжал его руку и продолжил, не дождавшись ответа: — Когда мы с Джоном свалили в столицу на конкурс. Он почему-то рассмеялся и поднялся на локте, посмотрел Эрвину в лицо. — Почему же ты молчал? — спросил Эрвин. — Потому что я не был уверен, что у нас все сложится. — Дурак, — сказал Эрвин. Он провел пальцами по его еще мокрым от пота волосам. —Дурак, — согласился Леви. — Но теперь ты никуда от меня не денешься. — Я и не собираюсь. Эрвин притянул его к себе и жадно поцеловал. Леви хотел еще что-то сказать, но тут из гостиной послышался голос Джона: — Папы! Мы тут ужин принесли. Будете? — Ну? Ответим или сделаем вид, что нас нет дома? — спросил Леви. — Я бы поел. — Эрвин сел и потянулся за футболкой, крикнул в сторону двери: — Сейчас придем. Они услышали, как захихикала Саша. Заговорил телевизор. Леви быстро оделся и взялся за ручку двери. Эрвин удержал его. Они поцеловались. — Скажем им? — спросил Эрвин. — Про что? — Про это. — Он поднял руку и указал на кольцо на безымянном пальце. — Или лучше потом? Леви наклонил голову и странно улыбнулся. — А Джон знает. Что? Он видел, как я смотрел сайт с ювелиркой. Что я должен был сказать? Что ищу себе бриллиантовые подвески? — Вот же… — Можешь толкнуть торжественную речь, если хочешь. — Отложу до свадьбы. Он снова притянул его к себе и поцеловал так, что у обоих заныли челюсти. — Знаешь, — тихо сказал Леви, — я очень рад, что ты пришел тогда на собрание. — Я тоже.