Когда прилетает аист

      Все вокруг считали их идеальной парой. Сильный и мужественный альфа Марио Фернандес и маленький, хрупкий и трогательно милый омега Франциско Паленсия. Им казалось, что они две половинки единого целого, которые, наконец, обрели друг друга, и ничто в мире не сможет разрушить счастливого союза мексиканца и русского бразильца.       Их размеренная и безмятежная жизнь была полна гармонии и скреплена взаимным влечением душ и тел. Постоянный, кропотливый труд, работа над собой двух неидеальных людей, готовность идти на уступки, обоюдное решение проблем, хорошо закаляли два любящих сердца, которые уже несколько лет бились в унисон, и были связаны настолько прочной нитью, что не разорвать.       Франциско хотелось жить только ради своего единственного мужчины, подчиняться ему с первобытным трепетом, отдавать всего себя – со своим кротким сердцем, мягким характером, пылкой душой и особой притягательной красотой, глядя на которую, хотелось умиляться и оберегать, а не просто обладать ею. Марио готов был до бесконечности целовать эти тёмные, как беззвездная ночь, глаза, черные, как смоль, волосы, чувственные губы. Было что-то по-детски наивное и пьяняще-возбуждающее в податливости и беззащитности Паленсии.       Слабый и ранимый омега нуждался в защите, которая, подобно твердой невидимой оболочке, оградила бы его от жестокого современного мира. Франциско был зависим. Зависим от тех физиологических процессов, которые происходили в его организме и доставляли массу неудобств. Но лишь до того момента, пока он не встретил своего истинного. Крепкий и физически очень сильный Марио готов был взять на себя ответственность за благополучие и жизнь своего омеги. Ведь так приятно заботиться о человеке, предназначенном судьбой, найти которого среди миллионов – огромное счастье.       Если Франциско привык только отдавать себя без остатка, то Марио лишь пил из этого сосуда любовь, нежность и самопожертвование, с жадностью поглощая все те светлые чувства, которые дарил ему Паленсия, и никак не мог насытиться. Любить безо всякой причины, наслаждаться не своим, а чужим счастьем, самоотверженно и бескорыстно, не ставя никаких условий, не осуждая и не предъявляя претензий – так любить могут только омеги. - Ты всегда будешь со мной? – спрашивал Франциско, поднявшись на носочки, чтобы быть хоть немного выше, и прижавшись всем телом к Фернандесу, словно тот был для него оплотом, тихой гаванью.       Марио гладил любимого по спине, плавно опускаясь ниже, скользя ладонями по узким бедрам: - Мы не расстанемся никогда. И умолкал, сильнее притягивая омегу к себе, и целовал долго, глубоко и настойчиво, утверждая свои права на него.       На тренировках московского ЦСКА Марио и Франциско не отходили друг от друга ни на шаг, полагая, что отныне всю жизнь должны быть неразлучны. Физические упражнения они выполняли вместе, вместе наматывали круги по периметру стадиона, хотя Фернандесу приходилось поддаваться менее выносливому мексиканцу и бежать вполсилы. Когда же доходило дело до технических навыков, то тут не было равных Паленсии: у него была уникальная способность принимать решения в считанные секунды, словно сканируя соперника. Он был техничным и забивным нападающим, за это ему прощалась и не слишком высокая скорость, и быстрая утомляемость.       Команда армейцев состояла из таких же альф и омег. Кто-то уже нашел своего истинного, а кто-то находился в активном поиске. Некоторым парам даже посчастливилось получить благословение свыше и стать родителями. Франциско с белой завистью смотрел на одноклубников, познавших радость отцовства, ведь его эта участь обошла стороной. Хоть как они с Марио старались, а долгожданная беременность у омеги всё не наступала. Франциско нервничал и втайне ненавидел себя из-за собственной слабости и шаткого здоровья. Он осознавал, что с ним явно что-то не в порядке, поэтому продолжал изводить себя, буквально съедая изнутри, придумывая себе страшные диагнозы. При малейшем подозрении на то, что он ждет ребенка, мексиканец впадал в безудержную эйфорию, которая, однако, очень скоро разбивалась, как хрустальная ваза, уступая место отчаянию и опустошению.       Разочаровываясь с каждым месяцем все больше, Франциско мысленно спрашивал сам у себя: «Почему это происходит именно со мной… Почему у всех всё хорошо, у каждой устоявшейся пары есть дети… А мы… А я… Я ущербный и бракованный. Неужто всю жизнь мы так и проживем вдвоем с Марио, без ребенка?»       Когда у его друзей родилась дочь, Франциско думал, что сойдет с ума от счастья. Отцы девочки, Хорхе Вальдивия и Себастьян Абреу, ни на миг не сомневались, кого взять в кумовья, ведь лучшего крестного, чем Паленсия, им было не найти. Франциско души не чаял в малышке, небезосновательно полагая, что общение с детьми делает человека лучше, помогает пробудить доброту и бескорыстие. Юноша не жалел на крестницу ни времени, ни денег, но в глубине души страдал и мучился, а за его лучистой улыбкой скрывалась боль нереализованного отцовства.       Он утопал в безнадежности. Мозг готов был взорваться от безрадостных мыслей, которые ворочались в голове змеиным клубком, а сердце гулко заходилось в припадке тихой бессильной ярости. Это уже помешательство. Франциско чувствовал, что еще немного – и у него поедет крыша на почве отсутствия детей. В специальной литературе он читал, что если омега не может забеременеть в течение двух лет, это значит, что он бесплоден. А их с Марио семье больше трех лет. Но Фернандес-то явно не при чем. С альфы спрос намного меньше. Это он, Франциско, во всем виноват. Он умом понимал: что-то идет не так, что-то нарушено глубоко внутри, какой-то орган дает сбой, и именно эта проблема не позволяет им с Марио обзавестись наследниками.       Фернандес, как мог, успокаивал любимого, ведь кто-то же должен был сохранять спокойствие и трезвый ум. Марио принял эту ситуацию как данность - раз Бог не посылает им детей, значит, такая его воля - и решил, что им с Франциско и так неплохо. Будет ребенок – хорошо, нет – и так люди живут. Главное, что у него высокооплачиваемая работа и красивый муж-мексиканец.       Мама Фернандеса, которой он на кой-то черт выложил все, как на духу, сказала ребятам, что раз у Франциско ничего не получается, значит, пока не судьба и подходящее время еще не пришло, а, оставшись с сыном наедине, раздраженно добавила, что мог бы выбрать спутника жизни сильнее и здоровее, что удел омеги рожать детей, а этот хилый заморыш даже на это не способен. И Франциско продолжал исправно пить витамины, молиться и верить, что чудо все же произойдет. А еще тихонько плакал ночами в подушку, когда Марио не видел и не мог его пожалеть, ведь от сочувствия становилось еще хуже.       На тренировках Франциско нарочно выматывал себя до полусмерти. Учитывая, что он значительно уступал в силе другим футболистам, это было совсем не сложно. Уставшего юношу не тревожила ни одна мучительная мысль, а его единственным желанием было поскорее добраться до кровати и забыться хотя бы на несколько часов. Но его сон был чуток, как у лани. Сквозь него Паленсия слышал, как Марио щелкал пальцами по клавишам ноутбука, играя в онлайн-игру. Франциско раздражало это щелканье, совсем рядом, прямо над ухом, и не позволяло уснуть глубоко и крепко, но он никогда не упрекал любимого и молча терпел даже то, что не нравится.       От звонка по скайпу юноша слегка вздрогнул, но потом сильнее зажмурился и свернулся калачиком, затаив дыхание. Иногда можно массу интересного узнать, когда притворяться, что спишь.       Из-за разных часовых поясов друзья из Мексики звонили ближе к полуночи, когда в теплой тропической стране был день. С Иваном Алонсо и Бруно Мариони Франциско когда-то играл в одной команде, а сейчас, перебравшись на другой континент, продолжал общаться с этой супружеской четой.       Марио поболтал с ребятами о том о сём, и уже готов был попрощаться, но тут Иван, глаза которого сияли от счастья, сообщил радостную новость – они с Мариони ждут ребенка. Фернандес про себя отметил, каким окрыленным и готовым обнять весь мир выглядел Иван, и каким холодным и бесстрастным казался Бруно, словно новое положение не приводило его в восторг и трепет, а наоборот претило. - Только Франциско пока ничего не говори, - понизил голос Бруно, выслушав поток поздравлений от Марио, - а то снова психовать начнёт.       Паленсия впился в ткань наволочки короткими ногтями и, стиснув зубы, жалобно и болезненно застонал. Он не мог определить, что ему обиднее: то, что у их друзей будет ребенок, или то, что его считают истеричкой. Когда-то давно Франциско придумал такое себе соревнование: кто забеременеет раньше – он или Мариони, - и лишь тогда забеспокоится всерьез, если первым окажется Бруно. Но теперь Рубикон пересечен. И что же теперь? Вешать нос и впадать в депрессию, ведь круг сузился до одного человека? От этого Франциско сделалось невообразимо стыдно. Сердце предательски кололо. Хотелось заплакать от досады. Чувствуя, что в легких, заканчивается воздух, юноша надрывно всхлипнул. - Давно ты не спишь? – Марио провел рукой по гладким длинным волосам омеги и чмокнул его в смуглое плечо, - надо полагать, ты все слышал? - Да. Прости, я не мог уснуть, - Франциско прильнул к Марио, наивно полагая, что если Фернандес его обнимет, все проблемы уйдут сами собой или хотя бы станут менее существенными, - я так глупо спалился. Я завтра позвоню в Мексику и поздравлю Бруно. Они с Ванькой заслужили и станут чудесными родителями.       Фернандес, с нежностью посмотрев на Франциско, подушечками пальцев вытер слезы на щеках мексиканца: - Мне больно видеть, как ты занимаешься самоедством и медленно сходишь с ума. Если хочешь, мы завтра же поедем в клинику репродуктивной медицины и обследуемся. Может, проблема во мне, а страдаешь ты. А может еще не время. Не зря же есть поверье, что дети сами выбирают себе родителей. Значит, наш малыш еще не определился.       Франциско слабо улыбнулся, глотая слёзы. Какую же важность иногда имеют слова. Словом можно убить, а можно спасти и исцелить душевные раны. Марио добрый и любящий муж, готовый в любую минуту подставить надежное плечо. От такого, как Фернандес, можно родить, он не бросит и не предаст. Но пока не судьба…       Не найдя, что ответить альфе и кусая губы, чтобы окончательно не дать волю эмоциям, Паленсия закрыл глаза и тяжело вздохнул. - Ну-ну, полно лить слёзы, - голос Фернандеса был таким успокаивающим, что унимал любую боль, - иди лучше ко мне. Хоть сегодня и не самый подходящий день, но… Чем черт не шутит…       Поздравить Мариони нужно. Хотя бы потому, что он приходился Франциско другом детства, а после того, как Хорхе ушел в отпуск, еще и капитаном команды.       Франциско считал, что вчерашняя ситуация вышла некрасивой и неловкой, поэтому необходимо сгладить углы. Взглянув на настенные часы, которые показывали семь утра, и в уме прикинув, что в Мексике сейчас примерно девять часов вечера, Паленсия позвонил Бруно по скайпу. - Ты на время смотрел?– спросил Мариони недовольным тоном и скривил губы в кислой мине, - будущему отцу пора спать. Хотя кому я объясняю? Тебе же не понять.       Уловив в голосе друга металлические нотки, Франциско еще больше оробел: - Прости… Я от всей души поздравляю вас с Ванькой, - виновато улыбнулся он, а потом, подозрительно сузив красивые карие глаза, добавил: - ты что, не рад?       Бруно насмешливо закатил взгляд к потолку, и Франциско не на шутку перепугался за него, все ли с ним в порядке. - Ванька рад. А мне не повезло родиться омегой. Наши желания ни во что не ставят. Скажешь, что это не так? Так. Мне хотелось бы построить карьеру. Меня недавно в сборную Аргентины впервые вызвали. А теперь конец всему. Конечно, Ивану хорошо, потому что не ему вот это всё расхлебывать.       У Франциско пропало желание продолжать разговор дальше. Настроение стремительно упало и замерло на отметке ноль. В жизни всё несправедливо: кто не хочет, тот получает, а кто мечтает стать отцом, тот уже три года в пролете. Юношу захлестнуло гадкое чувство неполноценности и отвращения от самого себя. Оно ныло, росло и расползалось изнутри.       Однажды маленькая жизнь все же зародилась в нём. Все было, как обычно, никаких признаков, о которых Франциско читал, чуть ли не каждый день выискивая их у себя, не наблюдалось, и юноша не подозревал, что уже два месяца он не один.       Если бы он знал, что в его теле бьется не одно, а два сердца, то ни за что не вышел бы на матч ЦСКА с Локомотивом, чтобы не подвергать себя опасности. В середине первого тайма Паленсия забил гол, и его игра так отлично ладилась, что защитники соперников буквально устроили охоту на него. Особенно старался Ведран Чорлука. Весь матч он нарывался, бил Франциско по ногам, толкал его, ведь отобрать мяч у техничного и старательного мексиканца было не так-то просто. Паленсия мужественно держался. Хоть его и настораживала глубокая тянущая боль в животе, замену он не просил. Но после того, как хорват в очередной раз атаковал его особенно беспощадно, Франциско во время падения вылетел за пределы поля и сильно ударился о рекламный баннер.       А дальше все было, как в страшном сне. Сквозь пелену почти отключенного сознания мексиканец ничего не видел. Он мог только чувствовать. Бросило в жар и холод одновременно. Невообразимо больно. Жгучая боль комком скрутилась в области бедер, поползла вверх, горячей волной подкатила к горлу. Несмотря на низкий порог чувствительности, Франциско какое-то время терпел, балансируя на грани реальности и потери сознания. И вот в какой-то момент перед глазами вспыхнул радужный фейерверк, а после воцарилась кромешная тьма.       Очнулся мексиканец в больнице. Низ живота сводило жестокой судорогой, отдающей пустотой и могильным холодом, от которых хотелось взвыть. Но слезы словно высохли, и заплакать не было сил.       Доктор, невысокий седовласый мужчина, присев на край койки, чтобы провести осмотр, сказал с сочувствием в голосе: - Мне очень жаль. Мы сделали все возможное, но Вашего ребенка спасти не удалось.       «Старик, да у тебя маразм. Что ты несешь?» – подумал было Паленсия, но озвучить собственные мысли не решился – воспитание не позволяло – и лишь смотрел на доктора круглыми от удивления и ужаса глазами. - Судя по всему, Вы не знали о своей беременности? У Вас было шесть недель. - Нет… Не знал… - испуганно прошептал Франциско, обхватив руками пышущую жаром голову, - но как же так? Я не хочу… За что? Как же я не почувствовал и не защитил нашего малыша? - Видишь ли, - доктор перешел на ты, понимая, что контакт с этим мальчиком налажен, он не обвиняет никого и не бьется в истерике, - природа мудра. Она распорядилась так, чтобы не навредить тебе. Тебе нельзя беременеть и рожать, это может убить тебя. У тебя слабое здоровье и много противопоказаний. Ты не сможешь выносить ребенка. Поэтому лучше не рисковать и не искушать судьбу.       После слов доктора Франциско забыл, как дышать и пребывал в прострации, не веря в то, что произошло, и что он услышал. Несколько часов он лежал без каких-либо эмоций. К нему приходили одноклубники, говорили слова поддержки, отдающие в голове Паленсии гулким эхом. Франциско слабо и вымучено растягивал губы в жалком подобии улыбки и отворачивался к стене. Он не мог дождаться, когда эта долгая вереница посетителей иссякнет, и он останется один на один со своим горем, обдумает и переварит информацию.       «Марио ни о чем не должен узнать, - лихорадочно размышлял мексиканец, тихонько постанывая от не прекращающейся боли, - он же расстроится. Он так мечтал о сыне. А я, выходит, не смогу ему подарить наследника. Врачи запрещают… Хотя чем мне может навредить беззащитное дитя под сердцем? Доктора привыкли все преувеличивать и драматизировать. Даже если у нас будет один шанс из миллиона, им нужно воспользоваться. Должно же нам когда-то повезти?»       Врач позволил Марио остаться на ночь в палате любимого. - Я не хочу оставаться здесь один, - Франциско слабо сжал руку сидящего рядом Марио, а затем доверчиво положил голову на его колени, - не бросай меня. Я не уберег нашего ребенка. Прости меня. Я так тебя люблю. Жить без тебя не могу. Не умею просто. - И я люблю тебя, солнышко, - Фернандесу до одури жаль своего омегу, - всё у нас будет хорошо. А сейчас давай просто отпустим ситуацию и не будем зацикливаться на неудачах.       Скоро в палате стемнело, и Марио зажег ночник на стене. Парни долго говорили обо всем, строили совместные планы, придумывали имена для будущих детей, воображали, какими бы они могли получиться. А потом молчали, слушая тишину, наполненную стуком двух любящих сердец, и медленно засыпали в объятиях друг друга.