sky

стоит парням только зайти в квартиру сынмина, он тут же на негнущихся ногах бросается за аптечкой, игнорируя хёнджиново «я в порядке». приняв свою участь, хван, следуя чужим указаниям, проходит в кухню и садится на один из стульев, параллельно снимая окровавленную рубашку. сынмин приносит с собой кучу всяких медикаментов и старую футболку хёнджина, которая поселилась у сынмина дома после очередной ночёвки. на самом деле, всё не так ужасно, как могло показаться, — раны действительно неглубокие, да и крови было не так много, как себе представлял сынмин. аккуратно всё обработав, он вздыхает с облегчением, наконец-то ощущая полное спокойствие. не хочется даже думать о том, что дальше ждёт их неидеальный город; сынмин просто хочет, чтобы это всё поскорее кончилось. живот хёнджина жалобно урчит, заставляя кима прыснуть в кулак и приступить к готовке; хёнджин фыркает: «чего смеёшься?», притворяясь обиженным, но у самого улыбка до ушей. в такой тёплой атмосфере постепенно забывается тот кошмар, через который им двоим (и ещё нескольким тысячам человек) пришлось сегодня пройти, однако по всем каналам телевизора говорят только об этом; хёнджин выключает его так же быстро, как и включает. сразу же после ужина они идут спать; хван падает в царство морфея практически мгновенно, а сынмин ещё долго тычет носом ему в шею и вздрагивает от кучи отвратительных мыслей, роем жужжащих в голове. лишь от единственного понимания того, что хёнджин мог пострадать сильнее, сынмину хочется рыдать взахлёб; ему страшно — он совершенно не знает, что им ожидать от завтрашнего дня. ему не хочется даже представлять, какой у революционеров план. хёнджин просыпается в три часа ночи от жажды; сынмин делает вид, что спит, но хёнджин замечает чужое притворство, когда возвращается в комнату, и щекочет под рёбрами, вынуждая кима разрываться от смеха и жалобно просить прекратить. хван послушно убирает руки, смотря прямо в глаза напротив, и улыбка на губах сынмина угасает постепенно; в мыслях снова поселяются ужасы всякие, а руки трясутся. — по… пообещай, что с тобой ничего страшного не случится, — еле слышно просит сынмин, но до хёнджина каждое слово доносится чётко, — я не… я вообще не представляю свою жизнь без тебя. подаваясь вперёд, хван оставляет на чужих губах короткий поцелуй и пальцами заботливо стирает мокрые дорожки с щёк. — обещаю, — так же тихо говорит он, — всё будет хорошо, малыш. ты же мне веришь?.. сынмин моментально кивает, шмыгая носом, и тянется ближе к хёнджину, напоминая крохотного щеночка, который ещё даже не открыл глаза и всего боится; хёнджин дарит ему трепетный поцелуй-бабочку в лоб, кутает его в свои тёплые объятия, шепчет успокаивающие слова и засыпает лишь тогда, когда ким мило сопит ему в ключицу, а за окном уже виднеются первые и самые яркие солнечные лучи. в обед сынмина будит взрыв где-то неподалёку (возможно, в соседнем квартале) — он непроизвольно льнёт к ещё спящему хёнджину и сначала даже не замечает, что собственное тело содрогается в истерике. стараясь быть так близко, как только возможно, сынмин буквально прячется от всего, что их окружает, в тёплых объятиях хвана и пытается успокоиться; выходит не очень. хёнджин, перед тем, как открыть глаза, мило хмурится и что-то недовольно бормочет, но видя, что ким рыдает, — тут же меняется в лице; сонливость мгновенно испаряется. — малыш, сынминни, — хёнджин берёт чужие ладошки в свои, целует нежно каждый палец в подушечку. — смотри на меня. я тут. я люблю тебя и не собираюсь никуда уходить. — т-ты правда?.. — да, — с полуслова понимает хёнджин, — да, я правда-правда люблю тебя. я всегда буду рядом и уйду только в том случае, если ты сам этого захочешь, хорошо? сынмин быстро кивает и позволяет хвану соединить их губы; сынмин обжигается — хёнджин горячий и такой невероятный — они целуются долго и немного лениво. руки хёнджиновы (красивые и изящные) осторожно поглаживают кима по спине, даря чувства спокойствия и защищённости, пока солнце стучится в окно и застенчиво гуляет по чёрным волосам хвана. хочется, чтобы они лежали так вечно — целуясь, обнимаясь и придумывая новые способы признаться в своей бесконечной любви; хочется просто принадлежать друг другу. хёнджин запрещает сынмину выходить наружу и они весь день сидят дома, смотря какие-то глупые комедии. ближе к вечеру ким вспоминает про свой «тайник» и выуживает бутылку белого полусладкого, после которого на языке остаётся вкус ванили; поцелуи становятся слаще в несколько раз и перерастают в более страстные — хёнджин уже не боится лезть прохладными руками сынмину под футболку, заставляя ноги последнего подкашиваться. рядом с хваном сынмин действительно забывается — даже не смотря на то, что они живут на парящем острове, сынмину кажется, что он сам летает где-то намного выше; хёнджин без сожалений отдаёт всего себя, закрывая весь тот хаос, что сейчас творится на улицах, и ким безгранично ему за это благодарен. наверное, он никогда не сможет описать то, как много для него значит даже банальное «я никогда тебя не оставлю». дни летят; революция с каждой секундой разрастается и на улицах уже почти не бывает людей, если не брать в расчёт бунтующих. их город постепенно показывает свою настоящую сущность — «солнечную утопию» собой нагло перекрывает «мерзкая антиутопия», — люди кричат, здания горят; сынмин к царящей повсюду панике сравнительно привыкает, но желание отсюда улететь всё равно до невозможности сильное. от старого знакомого он узнаёт, что в остальных парящих городах всё хорошо (но надолго ли?..), поэтому идея переехать уже не кажется такой дикой. хёнджин поддерживает кима не сразу, ведь здесь у него родители с младшей сестрой и много-много друзей; здесь у него не всегда тёплые, но всё же, — воспоминания. он так просто это место бросать не хочет — наверное, где-то глубоко в душе надеется, что всё потихоньку образуется. сынмин его не понимает хотя бы потому, что вырос с бабушкой, а самым близким людям всегда было на него плевать; в этой парящей высоко в небе антиутопии сынмина совершенно ничего не держит. в конечном итоге, они всё же перебираются в город неподалёку. он чуть меньше, чем их родной, и из-за этого кажется уютнее. хёнджин в честь переезда дарит сынмину шпица (ким понятия не имеет, где он вообще достал собаку) и тот нянчится с щенком почти весь оставшийся день, на что хван притворяется обиженным, а сам втихаря снимает, как сынмин сюсюкается с новым членом их скромной семьи.

🌟

всё становится на свои места, а не очень приятное прошлое вспоминается, разве что, в страшных снах; хёнджин иногда летает к родителям, а возвращаясь рассказывает сынмину, что на улицах их некогда «жизнерадостного» города невыносимо находиться больше пяти минут — всё настолько унылое; у хёнджина болит сердце, когда он проходит мимо разрушенных под фасад зданий; судя по всему, огромная часть жителей улетела из города-лицемера, не в силах больше терпеть всё то, что происходило в нём. — я рад, что ты тогда всё-таки убедил меня прилететь сюда, минни, — хёнджин обнимает со спины, ласково целуя куда-то в макушку (сынмин обожает их разницу в росте), пока ким готовит шоколадный брауни; на фоне из радио играет какая-то расслабляющая мелодия. — что бы ты без меня делал? — фыркает сынмин; шпиц гавкает, будто поддерживая. — умер бы, — как-то слишком серьёзно отвечает хван и сынмин хмурится, готовясь ударить несильно в плечо за такие слова, но хёнджин руку чужую перехватывает и разворачивает парня на себя, смотря прямо в глаза. — это чистая правда, малыш. я не знаю, я… я бы без тебя не смог. сынмин кротко улыбается и целует в уголок губ. — ты вообще меня тогда от одиночества спас, — шепчет, — знаешь, какой яркой для меня просияла твоя улыбка?.. мне так никто никогда не улыбался. — я тебя люблю, знаешь? — в тон ему говорит хван. — знаю. я тоже тебя люблю, хёнджинни. трепетный поцелуй прерывает пищащая духовка; хёнджин не хочет сынмина отпускать, но после слов «значит, остаёшься без брауни» послушно отстраняется, позволяя своему парню продолжать хозяйничать на кухне. сынмин рядом с хёнджином понимает, что идеально бывает только под боком у того, кого по-настоящему любишь всем своим сердцем.