Бытовуха Божественной Лисы

По ощущениям кицунэ и человека прошла целая вечность, а не каких-то три-четыре часа такого желанного и исцеляющего сна. После всех потрясений проспать остаток дня в обнимку друг с другом для Сэнко-сан и Курото Накано было вполне целесообразным решением (хотя простой смертный явно слёг не по своему желанию откисать). Госпожа Мегера … хм-хм … Ёдзора, конечно, всю семейную жизнь наших героев перетрясла и разворошила, что теперь было не до конца понятно, куда всё катится… В любом случае, как вы могли догадаться, перед Сэнко встала непростая задача, но она пока по незнанию так не считала, и очень даже зря… Ей бы не знать лучше, какое чудовище скрывается за скромной мордочкой заёбанного офисного клерка, которого так холила и лелеяла заботливая и добрая, но и самоотверженная, до глубины своей души 800-летняя кицунэ. Непосредственность в некоторых вопросах жизни и многовековая мудрость смешались гремучей смесью внутри маленького и пушистого комочка счастья, коим и является Сэнко для каждого из нас, дорогие читатели. Ох, как же тяжко ей придётся!.. Но не будем пока раньше времени нагнетать обстановку, а снова погрузимся в бытовуху божественной лисы. Сэнко проснулась раньше Курото на целых полчаса. Поначалу кицунэ не могла собраться с мыслями и осознать, что пережила она и её сыномуж, постепенно в её памяти стали всплывать обрывки дебатов с 4-хвостой начальницей, а также безмолвный ужас на лице Накано, как и её тяжкие думы насчёт вопросов ублажения последнего. Делов было наворочено достаточно, чтобы голова начинала трещать от мигрени, но, к счастью, у божественной лисы стоял блок на плохое самочувствие: всё-таки крепкий и свежий чаёк ходжи ча и исцеляющий да спокойный сон сделали своё дело. Сэнко аккуратно освободила свой хвост из объятий любимого человека, как и правую руку, что начала затекать. Она, сладко зевнув и стараясь как можно сделать это тише, потянулась лёжа, распрямив свои ручки и ножки. На заспанном личике кицунэ появилась блаженная улыбка, а янтарные глаза затем на пару секунд зажмурились, сопроводив сие действо опущенными к макушке лисьими ушками. Ночная сорочка Сэнко малинового цвета была слегка распахнута на груди, из-за чего она поёжилась от холода и поспешила оправить единственный предмет одежды на её таком беззащитном и прекрасном тельце… Сэнко повернулась и окинула Курото проницательным взглядом. «Похоже ты всё ещё нуждаешься в сём крепком да сладком сне, мой мальчик. Подремли чуточку, не торопись просыпаться…», — прошептала еле слышно божественная лисичка своим нежным и красивым голоском, полным участия и безграничной и искренней любви к своему дорогому простому смертному. Сокрушённо вздохнув потом, личико Сэнко стало слегка обеспокоенным, ведь она вдруг поняла, что еды в холодильнике совсем не осталось. «О Инари, сжалься надо мной да одари своими дарами сию обитель покоя и заботы!», — вымолвила с горечью кицунэ. Она понимала, что оставлять Курото после такого кошмара будет подобно самоубийству, ведь пока её подопечный даже не разомкнул очей, не оправившись от шока. Но похоже на сей раз небеса услышали и пощадили бедную Сэнко, ведь на стопке её повседневных вещей лежала какая-то записка. Не желая до конца вылезать из-под одеяла, кицунэ почуяла, что эта бумажка там явно неспроста. Быстрым, но плавным движением руки записка оказалась на коленях Сэнко-сан. Развернув её, она прочла небольшое послание, которое явно не было написано искусным каллиграфом: «Дорогие Сэнко-сан и Накано-кун, мы с Широ-чан решили облегчить ваш остаток дня, ведь она сказала, что у вас не осталось никакой еды, а переться в жару в магазин ¬— не самая лучшая идея в июль месяц… Поэтому купили для вас продукты первой необходимости, чтобы ты, Сэнко, смогла приготовить что-нибудь вкусное (странно, что ты вообще об этом не позаботилась, ну да ладно, не мне судить). Завтра заглянем обе к вам на огонёк, есть идея, куда поехать, а Широ-чан просила тут это не писать. Хорошего вечера и приятного аппетита! Ваши Джазуко и Широ-сама». Сэнко отложила в сторону послание и с облегчением улыбнулась. «Ну конечно же, как я могла не догадаться, от кого сия весточка! Уяян!!! Хорошо, когда есть такие друзья по соседству как Широ-чан, избавь Инари, да Коэнджи-сан, кто придёт на помощь в трудную минуту. Лепо мне сие осознавать, аж глаза слезиться начинают да сердечко покалывает от сего трогательного жеста… Ну да чего же то я сижу? Надобно срочно готовить трапезу, чтобы по пробуждении мой дорогой Курото смог отведать моей вкусной стряпни, ведь он от неё точно снова будет без ума, хе-хе!..», — размышляла Сэнко, поглаживая своими маленькими пальчиками роскошный и пушистый, такой священный мех своего хвоста… Но после сего потока мыслей и светлых чувств на душе, она вскочила с кровати и побежала одеваться, а дом наполнили её фыркающие и довольные лисьи звуки, которые чередовались коронными уяянами… После быстрого переодевания в повседневную одежду синтоисткой жрицы Сэнко-сан поспешила на кухню. По пути туда она вдруг увидела, что на котацу лежала ещё одна записка. Она аккуратно была сложена пополам, лишь бы её «секретное» содержание не вскрылось потенциальному читателю. На личике кицунэ появилось лёгкое недоумение, сменившееся потом любопытством: «Уяян! Неужто Широ да Коэнджи оставили для меня ещё одно послание? Что же там может быть такого, ежели лежит оно рядышком с кухнею да на котацу нашем к тому же? Хм… Хотя чего гадать, может быть там я найду важные замечания касательно купленной ими еды». Сэнко присела на коленочки у столика с подогревом, закрыв ступни в таби своим пушистым восхитительным хвостом. Её тонкие и нежные ручки осторожно приподняли кусочек бумаги, а дальше ей стоило вновь всмотреться в каракули Ясуко Коэнджи, чтобы понять содержание данного «манускрипта». А там было написано следующее: «Дорогая Сэнко, скорее всего ты пошла уже готовить еду, но надеюсь, что эту записку ты нашла раньше. Мы с Широ-чан купили для вас много упаковок с тофу, пару килограммов риса (моя спина мне завтра скажет «спасибо» за то, что перетрудилась), макароны, сыр, овощи, бутылочку саке и апельсинового сока. На один ужин и несколько заготовок должно хватить. Приготовь Накано-сану гратен с тофу, он точно будет в восторге, как в тот раз, когда попробовал его впервые. Можешь не благодарить за идею, ха-ха… Если останется что-то, то угостите и нас! Желаем заранее приятного аппетита. Ваши Джазуко и Широ-сама». Сэнко вздохнула с облегчением и отложила прочитанную записку обратно на стол. Её пушистый хвостик поднялся ввысь так же, как и роскошные ушки, ну а янтарные глазки снова загорелись огнём, полным задора и радости, предвкушения от предстоящей готовки. Она быстро и бесшумно поднялась с колен и, оправив хакаму и рукава косодэ, поспешила на кухню готовить для Курото Накано райскую трапезу. «О Инари, да хранят небеса Коэнджи-сан за её чуткость и предусмотрительность… Никогда бы не подумала, что такой человек, как она, может пожертвовать временем и силами ради благополучия своих друзей (всё-таки постоянно рисует свою мангу да в игры с Широ-чан играет). Хотя чего я удивляюсь? Разве у неё с самого начала нашего знакомства не было доброго и чуткого сердца внутри. Рада осознавать сию трогающую мою душу данность. Я воплощу её мечты для нас с Курото-куном как можно скорее! Уяян!!!», — размышляла Сэнко, начав процесс приготовления гратена с жареным тофу, который в данной повести я, пожалуй, оставлю за кадром, ведь мы и так все прекрасно должны знать, как с упоением и страстью готовит заботливая и милая божественная 800-летняя лисица. Лучше пока вернёмся обратно в кровать к Курото Накано, чтобы понять, насколько он потрясён навалившимися неприятными подробностями, что относятся к их дальнейшей с Сэнко интимной жизни. В то время как Сэнко кружилась у плиты, напевая что-то милое и умиротворяющее себе под нос, Курото Накано лежал плашмя на кровати и даже не пробудился после того, как пушистый хвостик кицунэ ускользнул из его рук. По правде говоря, совсем не удивительный исход. Его душа была буквально опустошена и разъёбана страхами и переживаниями, кои весь этот день его терзали без устали, а зумерский термин «дед инсайд» явно описывал нашего офисного работягу как нельзя лучше. Лицо Накано не выражало никаких признаков жизни, даже ожидаемого в таких случаях умиротворения не проскальзывало. Но что же творилось в его голове тот момент? Хоть мы с вами и не госпожа Ёдзора, но для понимания контекста и дальнейшего развития сюжета нам придётся всё-таки заглянуть в чертоги подсознания несчастного японца. Интересен и так необычен мир сновидений у каждого из нас. Одному могут сниться объятия и времяпрепровождение с любимой, а другому полная околесица из сумбурных и наркоманских образов, хотя это далеко не предел того, как мозг отдыхает во время своей перезагрузки. Предположим, что Курото Накано сейчас наблюдал во сне что-то схожее со вторым примером, но так ли это? Если заглянуть в тот мир, где он очутился на время спанья, то в нём не было ничего кроме тьмы, даже земля под ногами и небо над головой напрочь отсутствовали там. Наш герой был в сознании в том измерении, но его тело, что так явно ощущалось в тот момент, не могло никак пошевелиться. Будто кандалы сковали конечности, а горло, но также и сердце, душило медленно, но, верно, что-то очень едкое, тяжёлое и болезненное. Даже наличие хвостика Сэнко-сан под боком в реальном мире нисколько не спасало положение. Но кто сказал, что даже лекарство может начать действовать сразу же? Курото постепенно становилось хуже в том сне, но физическое самочувствие не менялось вообще. Но что он точно не утратил сейчас, так это возможность позагоняться… «Не могу дышать… Пожалуйста, нет-нет-нет!!! Я не хочу опять видеть в Сэнко-сан одну лишь похоть, шанс сладко кончить, удовлетворить свои самые дерзкие и грязные желания. Её хвостик раньше был самым желанным объектом не только из-за пушистости, но из-за своей горячести… Его полнота меха и недоступное мне основание у спинки — вот одна из самых прекрасных, возбуждающих для меня вещей в её теле. Оно ведь такое милое и красивое, хрупкое и беззащитное, это дорогое мне тело. А чего стоят только её ножки!.. Маленькие и аккуратные пальчики, изящные и правильные по форме ступни и пяточки. А особенно её таби. О боги, я сейчас бы так кончил на них, на её носочки и сами пальчики… Пусть она меня втаптывала бы ими, пока от меня не останется живого места, заставляла полностью брать свои ножки глубоко в рот, надавливая на язык, потирая подушечки пальчиков о мои зубы, закрывая дыхательный проход, вот как прямо сейчас. Вот бы оросить её ступни потоками слюны и блевоты, чтобы отдать должное их красоте… Как бы чудно смотрелись её мокрые таби после этого на её пальчиках… А-а-а, я сейчас кончу… Но-о-о-о-о нет, что же я творю, что за о́ни в меня вселился? Как я могу допустить такие мерзкие и противоестественные мысли по отношению к моей заботливой и добросердечной, преданной и мудрой божественной лисичке?! Это точно предательство, даже больше того, что я совершил вчера, хоть она и простила меня… Но какой ценой? Кто просил Ёдзору-сан явиться к нам и всё разрушить на корню, дать мне ложную надежду?.. Я мерзкое и безмозглое, такое похотливое создание, подобное демону без души, не заслуживающее её бескорыстной самоотдачи и страстной любви, разве Сэнко заслужила такой участи, чтобы стать моей куклой для дрочки? О боги, дайте мне задохнуться в этой тьме, где я так чётко вижу все эти неправильные образы… Но теперь я хочу их больше, ещё и ещё, не могу выбросить это всё из головы. Мне точно обеспечен котёл в аду, если не сдержусь и опорочу её честь, эти милые, божественные ножки. А-а-а-а-а!!! Воздуха почти не осталось, я сейчас просто исчезну в темноте, Сэнко-сан, Сэнко, милая, спаси мою душу-у-у-у…», — бредил в этом кошмарном сне Курото Накано, чувствуя, как он уже перестал существовать, слился воедино со тьмой… Он испытывал колоссальную боль в паху и в груди, лицо покрылось холодным потом, а дышать практически стало нельзя. Но вдруг эта гнетущая и убивающая изнутри тьма резко исчезла, растворилась в мгновение ока, а в лицо ударил резкий луч света. По телу Курото пробежало облегчение, внутри стало тепло и неожиданно спокойно. Хоть где-то вдалеке и остались отголоски тех мыслей, но они практически не тревожили похотливого страдальца. Лицо вдруг накрыло что-то пушистое и мягкое, такое доселе ему знакомое и близкое сердцу, а ладоней коснулись тёплые, нежные и такие маленькие ручки… Пока Курото был в бредовом состоянии в том кошмарном сне и испытывал что-то схожее приступу, но только ниже пояса, Сэнко практически закончила готовить. Она как раз собиралась вынимать блюдо с гратеном из духовки, как вдруг до чуткого лисьего слуха, которым славились её пушистые и обворожительные ушки, донёсся еле слышный крик и хрип с плачем. Это сложно было назвать полноценным криком: скорее невнятный плач, но по ощущениям слышалось кицунэ именно первое. Ушки резко дёрнулись, как и хвостик, после опустившийся быстро вниз. На умиротворённом лице Сэнко-сан, источавшим за несколько секунд до этого радость и увлечённость от готовки, появилась высокая степень тревоги, порой схожей даже ужасу, будто бы увидела она попытку кого-то убить. Надо сказать, что за 800 лет своей жизни божественная лисица повидала немало всякого страшного, но голос Курото Накано, полный отчаяния и боли, для неё был страшнее любого демона из преисподней. Осознание того, что пока она беззаботно хлопотала, с её дорогим человеком случилась беда, пугало Сэнко как никогда прежде… Одной рукой заставив блюдо с гратеном вылететь из духовки и плавно приземлиться на кухонную стойку, а другой выпустив в мгновение ока из ладони резкий поток света, похожего на лисий огонь, в сторону Накано, Сэнко, издав истошный лисий «уяян» и выкрикнув имя своего любимого, в большом прыжке перелетела через половину их однушки и приземлилась на груди у задыхающегося Курото. Всё это произошло буквально за секунду, но Сэнко успела подумать: «Почему… Почему я ничего не чувствовала за всё сие времечко?! Божечки, что же творится! Быстро, нужно ему помочь унять тьму… Бедненький мой мальчик!!!». И вот мы вернулись к тому же моменту, когда Курото резко пробудился от своего кошмара путём наложения на него исцеляющего заклинания через лисий огонь от божественной лисицы, а также от хвостика на лице и ручек кицунэ в его ладонях. Сэнко издала ещё один уяян (теперь он звучал уже гораздо спокойнее, хоть и малость полный огорчения) и обратилась обеспокоенно к своему любимому человеку: — Дорогой мой, очнись, молю тебя ради Инари да всего светлого да полного к тебе моей любви! Пожалуйста, постарайся дышать да расслабить тело, прими моё тепло заботы, что исцелит да изнежит всего точно, через хвостик да возьми мои ручки крепенько, чтобы тьма вышла из твоей души. Ох, Божечки, бедненький ты мой мальчик. Как сие угораздило, однако, тебя в приступ душевной темноты угодить? Сие происходит, когда ты измождён сердцем да телом своим, испытал большой страх иль другое чувство нехорошее, кое и вызвало истощение, плохой сон да удушье. Миленький мой, продолжай дышать, аки сейчас, да расслабляй каждую частичку тела, душеньки своей. Вот так, золотце моё ненаглядное, уяян! Молодец!!! Ещё чуточку подожди, скоро полностью отпустит. Молвить словечко сможешь да разумеешь ли, что я сказала только? — А-а-а… Сэнко, как же я рад снова слышать твой голос и ощущать мех. Почти стало легче… Я не знаю, что произошло, но в том сне было так темно, просто пустота была вокруг. Столько мыслей тяжёлых, очень даже неприятных было, ужас просто!!! Бррр… Аж передёргивает всего. Не хочу об этом сейчас думать даже. Просто спасибо, что ты рядом была. Я бы задохнулся и умер точно от боли внутри, — Курото всё ещё никак не мог отдышаться, пока он говорил ослабевшим и потерянным в смеси смущения и бессилия голосом. — Всё теперь будет в порядочке, дорогой мой, обещаю я точно сие. Тьма не навредит никак уже, я смогла отогнать её вовремя, как услышала твои истошные крики. Ох, как, однако ж, меня ты напугал, но благо сердце моё, чутко тебя любящее так порывисто да страстно, аки ветер весенний сакуру голубит, подсказало, что да как сделать. Не за что меня благодарить, я исполнила долг свой божественной посланницы. Не тревожься более, отбрось сии кошмары и поднимись с постельки. Трапеза в виде любимого тобою так упоённо гратена с жареным тофу ожидает на котацу нас обоих. Столько времени да сил приложила, как только проснулась, чтобы твоё жилище стало вновь уютным да приносящим покой очагом, что никакая тьма, как и сейчас, не пройдёт мимо моих объятий да пушистого, священного меха хвостика моего. Правду говорю я, милый мой, внемли же гласу посланницы Инари, оденься да к столу иди ужинать, душа моя… — Ох, ничего себе, Сэнко, ты на меня вывалила столько слов, и вправду, как будто потоком тёплым воды смыло всё плохое. Ума не приложу, как такое выходит у тебя всегда умело и в нужный момент… Да уж, не знаю, что и сказать. Прости, что так напугал, я похоже вовсе безнадёжен, — Накано виновато усмехнулся и вздохнул из-под хвоста Сэнко, а затем его отодвинул с лица, чтобы посмотреть на её искрящиеся уже спокойствием и добротой радостной глаза. — Ну же, дорогой ты мой, не смущай и возвеличивай меня. А то неловко становится, будто бы я сама сие устроила всё, а сие уж точно не так… Уяян! — кицунэ опустила глаза и тихо засмеялась, слегка улыбнувшись, — Что же касается того, какое я слово решу вымолвить в правильное для сего времечко, то тут нет вовсе ничего удивительного. Когда кого-то искренне и очень сильно-сильно любишь, холишь да лелеешь, то и нужные речи всегда найдутся для поддержки ближнего и дорогого своего. А вообще тебе бы сие должно было стать привычным, ибо говорю я, как в старину повелось, родненько да привычно уж так. — Хе-хе, лисичка моя милая, как приятно слушать всё это и знать, что я в твоих надёжных и заботливых руках, — Курото рассмеялся и, освободив одну руку, погладил Сэнко по голове. — Уяян-уяян-уяян!!! Вот и славненько сие мне осознавать разумом да ощущать душой, что я могу и таким способом изгнать из сердечка твоего всю-всю тьму, мой хороший, — кицунэ сощурилась и стала фырчать по-лисьи, виляя своим великолепным пушистым хвостом, — Ну а что тепереча, рисинка сердца моего, скажи-ка мне, хочешь ли ты отведать моей свежеприготовленной еды, потрапезничать вот прямо сейчас? — Ох, ещё бы, Сэночка! Я теперь от голода просто помереть готов. Ой, прости, я не то имел ввиду, не смотри на меня так пронзительно. Очень-очень хочу отведать твой гратен… Как давно это было в последний раз? Год вроде прошёл… Быстро время летит с тобой. Он ведь просто по-внеземному, по-райски и невообразимо вкусный, самая лучшая еда на свете для меня… Как представлю это буйство и блаженство из макарон, сыра и сладкого жаренного тофу, аж с ума сойти хочется, чтобы утонуть в сытости, такой радости и будто бы в нём самом потом!.. Вот как вкусен и любим твой гратен для меня. Всё, больше не медлю. Теперь встаю. Пойду умоюсь и приду к тебе за котацу ужинать. При чрезмерной хвале гратену Накано так увлёкся, что совсем вогнал Сэнко-сан в краску и заставил сгорать от смущения и всех самых светлых чувств. Она была на седьмом, а может даже восьмисотом небе от счастья, ведь её сердцу были очень милы его слова, хоть и были они непосредственные и слишком спутанные местами, ведь приятно осознавать, что плоды трудов кропотливых скоро окупятся, ну а похвала малость льстила кицунэ, с которой она так боролась, чтобы не потерять лицо и не чувствовать себя поверженной наповал «атакой» Накано. Сэнко очень не хотелось сразу показывать своё довольство от помощи и последующих благодарностей за вынужденное спасение «утопающих», а вместо этого она легонько шлёпнула хвостом по голове Курото, тихо фыркнув, склонив голову набок и как будто строго проговорив: «Ну будет тебе, милый мой. Довольно похвалы на сегодня! Пока еду всю не съешь без остатка, больше слушать твои сладострастные речи не желаю. Не доводи меня, ради Инари, до приступа сердечного, я не выдержку столько потоков чрезмерно добрых, даже слишком, слов по отношению ко мне… Побереги-ка свою жену да мать, знай меру мыслям да чувствам своим… Но, признаюсь, рада видеть и понимать, что ты в здравии сейчас да готов принять всю мою заботу чуткую да материнскую, полную счастья божественного и покоя такого желанного. Уяян!!!». Под конец этого полушуточного нравоучения Сэнко засмеялась, а мнимый гнев на милом и прекрасном личике лисички сменился безмятежной радостью и задорным подначиванием: мол давай, возьми и встань, оцени мою стряпню, насладившись ей, совладай с моими ласками теперь! Сэнко встала с колен, которые, малость затекли во время нахождения в позе сэйдза. Хвостик кицунэ снова вильнул вправо и влево, а сама его обладательница поманила Курото Накано рукой, чтобы тот пошёл за ней к котацу с чудными яствами. Когда мужчина вылез из-под одеяла, то обнаружил с удивлением и к неудовольствию пятно в районе паха на своих штанах. «Пиздец, это что получается, я кончил, пока видел тот кошмарный сон? Ох, ведь Сэнко касалась моего тела, вдруг рукава своего кимоно запачкала? Нет, только не страхи снова, связанные с… Всё, хватит!!! Надо взять себя в руки, пойти умыться и поменять трусы. Но, с другой стороны, вдруг Сэнко что-то заподозрит? Я же не хочу, чтобы она догадалась об этой несуразной неприятности. Значит схожу в душ полностью перед едой, чтобы скрыть все подозрения, получится что-то типа алиби…», — мысли в голове Курото так и закружились в панике и совсем спутались в клубок беспокойства. Он окликнул Сэнко: — Сэночка, мне надо сходить в душ быстро, а то за ночь успел испачкаться, ну то есть от переживаний, всё такое, — голос Накано звучал очень неуверенно. — Уяян! Вот оно как, значит, милый мой… Что же, ежели душа да тело просят очищения немедленно, то не стоит терпеть и оттягивать омовения. «Испачкаться от переживаний», говоришь? Хм… Сие странно звучит, но допустим так оно и есть для тебя: исстрадался всё-таки, бедняжечка. Ничего страшного, я повторно разогрею твою порцию и подожду тебя за столом, — Сэнко издала понимающий лисий звук и кивнула. — Большое спасибо за понимание, дорогая Сэнко! Я мигом в душ, а затем — за стол. Не успеешь соскучиться, как я вернусь обратно к тебе, обещаю!!! — Курото признательно поклонился кицунэ и побежал в душ мыться. Сэнко издала малость сокрушённый вздох и стала ждать своего любимого, подпирая личико своими миниатюрными ладошками: «Божечки! Уяян!!! Неужто он одежды нижние оросил своим семенем? Да уж, могла бы и догадаться сама тут же. Люди на то они и люди, тем более мужчины, ибо предсказуемы по природе своей. Всё лежит на поверхности, ни как иначе сие. А вдруг во сне том он увидел что-то слишком похотливое, граничащее с разумным, тьму уж больше несущее в душу, больше, чем сами утехи плотские, разум иступляющее… Лишь бы всё кончилось благополучно для нас обоих теперь. Но и другое стало меня заботить: почему в тот раз я не почувствовала его нарастающей боли да тьмы в душе страждущей сильно, пока мы спали, да во время моей готовки? С сим мне тоже предстоит разобраться. Тревога немножечко гложет меня, да не поддамся ей! Доверюсь Курото и не стану думать о нём преждевременно самое ужасное… Ох, он поди сам боится сказать правду очень мне, аж жалость к нему, дорогому моему, всю опять заливает доверху, к сожалению… Ну да ладненько, не буду же я лезть за личные границы его пока, чтобы всё выведать, ибо слишком сие сейчас рано, не готов к такому мой милый Курото. Вот он вернётся из ванной комнаты чистеньким да расслабленным, и можно будет начинать трапезничать. Жду не дождусь сего мгновения я!..», — размышляла неторопливо кицунэ о человеческом естестве.