Хроники Тьмы "Шипы колятся, лоза душит"

Мокрые, вспотевшие ладошки, уместно скрытые спасительной тканью перчаток. Звонкие каблучки, не касаемые в полете танца паркета. И единожды по вымученному счастливая улыбка, на лице девушки. Ей приходилось улыбаться, стараясь прикрывать ложной маской неминуемое отчаяние. Она должна радоваться, но почему-то страдала. Дыхание то и дело сбивалось, в груди становилось по-особому жарко. Обеспокоенный взгляд Эдгара скользил по ней до окончания танца, всматриваясь в филигранные движения девушки, будто желания что-то сказать, но не решаясь начать. После вывел ее из зала, велев слугам принести стакан чистой холодной воды. — Уже устала? — С некой насмешкой в голосе произнес Сагнитарий, будто бы невзначай кинув дежурную фразу. Да, мужчина не любил излишнего проявления чувств и никогда себе подобного не позволял. Не смел позволить, иное воспитание. Элиза лишь отрицательно покачала головой, опуская вниз взгляд. Неужели Эдгард не видит? Неужто совсем не замечает, как она на него смотрит? А может знает?.. Знает, но играется! Играется с ее наивными, односторонними чувствами, нарочито причиняя боль, получая от его немыслимое наслаждение, будто поедая. Как жестоко… По его светлому, очерченному ярко выраженным скулами лицу, пробежала легкая усмешка. И губы, скривившись в привычной полуулыбке, в который раз озадачили, на манер выводя из себя. Длинные пальцы, небрежно коснувшиеся выбившейся из прически пряди, убрали ту с тонкой, нежной шеи, открывая взору бьющуюся на ней венку, так сладостно соблазняющую пытливый взор. Наверное, это стало обыденным, вот так, по-хозяйски, будто и вправду имел на то право, брать, испивая на протяжении долгих дней ее тягучую, пряную кровь. Но в этот раз брюнетка отстранилась, не давая острым, словно лезвия, клыкам, коснуться своей шеи. — Не нужно. — Твердо, смело. Она выстраивала между ними стену, запрещая делать то, что было привычно обыденным в их устоявшейся связи. Нельзя, нельзя позволять ему. Каждый раз, чувствуя острую необходимость, Эдгард испивал ее кровь, порой ослабляя до особо критического предела. Но ласково, нежно, чувственно смотрел исключительно на Марию. Ревность, обида, злость — яркий коктейль созревших эмоций, диким, томным ядом обливали ее сердце и душу, застилая трезвость рассудка, а может и вовсе, наоборот, впервые проясняя его по-настоящему. Эдгару отказали, впервые, забирая из-под носа то, что он так яро желал. За что так долго боролся, постепенно взращивая, сея в душе семя особо изящного греха, так легко и прочно поселяющегося в ее некогда чистой, светлой непорочной душе. Ох, как тепло эти маленькие, теплые ручки обвивали его шею. Как сладко алые уста шептали любовные речи на ухо, умоляя больше, дольше, ближе. Как горячо она смотрела на него, и с какой самоотверженной верностью… Это подкупало, пьянило, заставляя привязаться, желать, продолжая затянувшуюся игру. Но… Но другая являлась иной. Словно тайна, неизведанная и манящая, разжигающая в сердце охотничьей инстинкт. Элизу легко было понять, читая буквально все желания, мысли и чувства. Возможно, всему виной детская наивность и не опытность, но тем не менее. Мария же, в свою очередь, опьяняла неприступностью и таинственностью. Сколько бы Эдгар о ней не узнавал — этого было недостаточно, так как полученная информация не говорила ровным счётом ничего о девушке, оставляя блондинку все так же неприступно далекой и неизведанной. Возможно все дело в том, что Мария принадлежала к третьей касте Сагнитариев, что стало бы не удивительно и вполне себе объяснимо, так как представители её обладали невероятной красотой и харизмой, которой невозможно было противостоять. Теперь же, отказ Элизы вызвал на лице Эдгара необычную для него эмоцию. Глаза широко раскрылись, а темная линия бровей поползла вверх. Весь его вид выказывал непонимание действий девушки. Правда, длилось это не долго, тут же сменяясь более привычной маской разочарования и пренебрежения. Он будто хотел что-то сказать, но, возможно, этикет или иные факторы не давали произнести и слова. Подоспевший слуга вывел ситуацию из особого оцепенения. Взгляд Аберкона, только что следящий за собеседницей, нехотя переключился на подоспевшего паренька, отмечая, что тот все же принес холодную воду, как и полагалось. — Позаботься о своей госпоже, Алекс. Ей сейчас не здоровится. Все это время Элиза находилась в прострации, чувствуя, как с невероятной силой учащается пульс, как давление, повышаясь гудит в ушах, и как бледная пелена накатившего отчаяния накрывает все сильней с головой, погружая в пучину отчаяния. Это был последний момент их встречи, ведь после мужчина пропал из жизни девушки на несколько лет. *** Это было их совместное, пусть и не самое радужное прошлое, насыщенное коктейлем разнообразных чувств и эмоций. Они пожирали душу и сердце каждого, пусть и не в равной степени. Их связь, далекая родственная, клановая, была ничем, в сравнении со связью духовной, тем, что им пришлось пережить за тот недолгий период как любви, так и разлуки. Возвращаясь в родное поместье, Эдгар надеялся лишь на одно — в последний раз убедиться и окончательно заверить самого себя в том, что все это ему чужое, не нужное. Что тот позор, клеймо «каннибала» среди своих ему уже не смыть, как и не очисть лицо свое перед взором красивых нефритовых глаз любимой племянницы. Он пил кровь себе подобного, человека, Высшего, что было нарушением старого загона. Мария? Мария осталась в прошлом, рассыпаясь на миллиард осколков завядших воспоминаний. Ошибка, в которой он винил только себя. Отчаявшись, разочаровавшись в себе, семье, любви и смысле столь долгого существования, Высший искал последнего — прощения, хотя бы в ее глазах. Как страшно было вернуться… Он настраивал себя на то, что этого ничего нет, что все совершенно бессмысленно, не нужно, не важно. Но пульс, биение ее горячего сердца, будто выбил почву под ногами, уводя все дальше в поросший дикими розами сад, неминуемо приближая к цели — Элизе, повзрослевшей, похорошевшей за эти четыре года. Волосы темные, как и прежде густые, манящие, сейчас были коротко острижены, и едва касались тонких, изящных плеч. Он любил их, не редко впиваясь пальцами в сей шелковый поток. Сырце билось так громко и часто, что казалось заглушало собой все окружающие звуки. И лишь глаза, зеленые, ясные, обрамленные россыпью густых черных ресниц, завораживали на столько, что оторвать свой взор не представлялось возможным. Как так? Почему? Что произошло сейчас в его душе? О чем так навязчиво стучит упрямое сердце? Так хочется прижать это мокрое, дрожащее тельце к себе, укрывая от нагрянувшей непогоды, оберегая. В ней нет злости или обиды, нет страха, но есть любовь, которую он не мог не чувствовать. Сей тонкий, сладкий аромат кружил темную голову, вызывая не свойственную дрожь в пальцах и коленях. “ Я всегда буду рядом, и больше никогда не оставлю тебя» — шептало его подсознание, пока пальцы крепче сжимали тонкую, хрупкую ладошку. «Я люблю тебя, и никогда не предам» — звучало в ее. Так тепло, так близко, так нежно… И если бы дождь был способен растворить насквозь их чувства, и осыпаться на землю ливнем, то вода эта заполнила собой весь обозреваемый Лондон, нежно пропитывая землю. И пусть так, пусть порой больно и неправильно. Иногда до боли в сердце, и чаще до шума в ушах. Пусть сильно и яростно, но от того не менее трепетно и нежно. Их любовь была подобна пламени, обжигающему и неистовому, но дарящему тепло и освещающему путь. Вечному, яркому, неизменному, как сама жизнь.