Терранцев много не бывает

      Леонард смерил взглядом старейшину, будто только что её увидел.       — Я выбираю, отказаться участвовать во всём этом каким-либо образом. Прошу меня извинить.       Он решительно направился вон из круга, попутно вытаскивая коммуникатор и командуя Скотти забрать его наверх. Кирк и Чехов переглянулись, Т’Пау перевела вопросительный взгляд на отдыхающего в песке Спока, тот лишь отрицательно помотал головой.       Золотистое свечение окутало Боунса и он исчез, словно его здесь не было.       Спок немедленно встал, отряхнулся и преклонил колено перед старейшиной:       — Прошу простить, Т’Пау — доктор МакКой очень подвержен эмоциям.       — Он человек, для него такое поведение логично, — ответила вулканка. — Желаешь ли ты продолжить обряд с оставшимися t'hy'lara?       Спок оглянулся, посмотрел в сторону растерянных Чехова и Кирка, и отрицательно мотнул головой:       — Без доктора МакКоя нет смысла.       — Не логично, — констатировала Т’Пау, — но право твоё, Спок. Отказываешься ли ты от Т’Принг?       — Отказываюсь, — подтвердил Спок, выпрямляясь и обратился к Стонну. — Теперь она твоя, Стонн. Долгих вам лет жизни и процветания.       Вулканцы отсалютовали друг другу.       Джеймсу нечем дышать — он хватает ртом воздух, но он не проходит дальше в лёгкие. Каюта плывёт перед глазами: красная перегородка, стул с аккуратно сложенными на нём вещами, столик с бутылкой ромуланского эля и небольшим набором красивых рюмок, музыкальный струнный инструмент, шахматная доска с нетронутыми фигурами.       Поясница горит, смешно сказать, всё тело ноет от усталости. Кирк никогда не жаловался на низкое либидо, но он едва выдерживал Спока в последнее время. Что-то в нём изменилось, но это понятно только когда он дотрагивается до Джима, когда целует его. Не в губы, нет. Как угодно и где угодно, но только не в губы. Не большое дело, но это тоже часть перемены.       — Спок, давай передохнём.       — Это приказ?       В глазах вулканца чернота, в эфире Кирк чувствует голод, сосущую пустоту, нехватку, но он больше не может дать. Он правда не может:       — Да, Спок, это приказ.       — Вас понял капитан.       Вулканец разрывает контакт, идёт приводить себя в порядок: одевается, и вот он уже как ни в чём не бывало стоит у дверей.       — Когда будете уходить, ничего не забудьте, капитан, как в прошлый раз.       — Не забуду, Спок.       — Продуктивного отдыха, — пожелал он и вышел прочь из собственной каюты.       Кирк уронил лицо в подушку. Его уже почти не разбирала ревность, он понимал прекрасно, что один бы с вулканцем не справился, к кому он сейчас пойдёт? Кирк знал почти наверняка, он был уверен — как выразился бы Спок, на девяносто восемь процентов — что его путь лежит к каюте Чехова.       Потому что МакКой больше не в их команде. Ни Леонард, ни Спок не говорили об этом с ним, но Кирк просто знал, чуял нутром. А ещё своей задницей. Нет, Спок не пользовался ей часто, есть много разных путей достичь желаемого, но если пользовался, то потом долго было не присесть ровно в капитанское кресло. А это означало, что Джеймс за кого-то отдувается, и ещё, что Спок так и не нашёл замену МакКою.       Это странно. Ведь несмотря на то, что Кирк осведомил некоторых членов экипажа, которые в свою очередь осведомили других членов экипажа, которые… в общем, несмотря на то, что весь «Энтерпрайз» узнал о том, что мистер Острые Ушки спит с капитаном, из 400 человек не нашлось и одного-двух любопытных за два месяца, чтобы проверить — как оно, с вулканцем? Быть такого не может! Не значит ли это, что для Спока их связь нечто большее, чем он пытался выставить?       Джим перевернулся на спину и уставился в потолок. Найти бы способ вернуть Боунса.       Он поспешно, как только позволяло его тело, встал с раскуроченной кровати и оглядел «поле битвы» перед тем как оккупировать душ. Теплые капли напомнили о земных летних осадках, Кирк подставил лицо, расплывшись в блаженной улыбке.       Боунс тоже нуждается в Споке. В последнее время он всё чаще был замечен со Скотти, пересекающимися то тут, то там и непременно с бутылкой чего-нибудь не слабее виски. Доктор осунулся, стал ещё больше язвить, говорит о старпоме только в контексте рабочих вопросов, на ставшие редкими замечания Спока огрызается зло и желчно, словно любой звук из уст вулканца для него сплошное оскорбление.       Кирк потер лицо, разбрызгивая капли, растёр ноющие мышцы. Переключил нагрев на несколько градусов прохладнее, смывая водой сумбур и сон, мысли стали яснее, чётче.       Одевшись в — слава Федерации — уцелевшую форму, капитан поспешил в медотсек. Он надеялся застать МакКоя в одиночестве и, если повезёт — трезвым.       — Господин коммандер, сегодня мы не планировали встречу.       Чехов отложил странный инструмент, который Спок никак не признавал за полноценный: всего лишь три струны и деревянный полый корпус для резонирования. Чехов умудрялся, правда, извлекать из него вполне себе сносные и даже интересные мелодии.       Спок переключил своё внимание на мичмана:       — Да, я знаю, мичман Чехов. Я пришёл всего лишь уточнить, не найдётся ли у вас для меня свободных сорок семь минут?       Молодой человек напрягся, что не ускользнуло от дотошного взгляда научника.       — Впрочем, я, пожалуй, зайду в другой раз. Не буду мешать вам упражняться.       — Погодите! — запротестовал Павел. — Я хочу, чтобы вы остались. Проходите, садитесь.       Чехов выдвинул ещё один стул для гостя. После секунды раздумий Спок сел. Павел не знает куда деть руки: то положит их на колени, то сцепит в замок, то скрестит на груди, и снова на колени…       — Я пришёл сюда с определённой целью, мичман, и я вижу, что вы совсем не настроены на то, что мне нужно, — бесстрастно замечает первый офицер.       Чехов остановил хаотичное блуждание рук, и, наконец, напрямую взглянул в глаза старпому.       — Мистер Спок, я хотел бы поговорить с вами о докторе МакКое.       Спок вовремя остановил порыв встать и уйти — это выдало бы его эмоции — он сложил руки на груди:       — О чём конкретно?       — О его состоянии. Мне кажется, он не здоров.       Спок лишь дёрнул бровями:       — Поразительно. Мне никогда не понять до конца терранских поведенческих паттернов, — в голосе его, при некотором опыте общения с вулканцами, можно различить легчайшую усмешку. — Еще каких-то 100 дней назад вы желали друг другу всевозможнейших бед: несварение желудка, диарея, трибблы в вентилляции каюты, а сейчас, вы готовы жертвовать своими интересами в интересах друг друга, — и он снова повторил, кладя ногу на ногу. — Поразительно.       — Доктор МакКой — очень ценный сотрудник, — возразил Павел, бесконтрольно краснея. — Он главный врач на «Энтерпрайз» и один из лучших во флоте.       — Хорошо, мичман, я вас услышал, это всё?       Не дождавшись ответа, Спок встал, оправил форму, и уже готов был сделать шаг в сторону двери, как Павел неожиданно схватил его за руку, и сквозь эфир прорвались смятение и беспокойство.       — Помиритесь с ним, пожалуйста.       Не повезло. Леонард сидит, конечно, в лазарете — скоро должен прийти Спок на процедуры — но он не один, а в компании неопознанного рода бутылки. Кирк глубоко вздохнул:       — Боунс, ты уже совсем совесть потерял? Пить на рабочем месте!       — И тебе доброго начала суток, — ответил МакКой. — Я, к твоему сведению, иногда здесь и сплю. Мой пост не делится на смены, я главный врач двадцать четыре на семь, так что, будь добр — помолчи.       Джим только сейчас заметил, что бутылка пуста, и ему стало совестно — возможно это оставшаяся с прошлых посиделок со Скотти.       — Послушай, МакКой, я пришёл поговорить.       — Если это насчёт Спока, то проваливай.       Кирк застыл с открытым ртом — неужели телепатия передалась Боунсу от вулканца половым путём?       — Это насчёт Спока, Боунс, но я не уйду.       Старший офицер спускается в лазарет на ставшую привычной уже процедуру УФ терапии. Доктор сам контролирует процесс — жизненно необходимые лучи могли навредить вулканцу: как минимум передозировка грозит раздражением, а в худшем случае — раком кожи. Но за всё время, если быть точнее — 58 дней, они не обмолвились ни словом, кроме привычных: «здравствуйте, доктор» — «раздевайтесь, Спок».       И нет, к сожалению это не часть эротической игры.       От МакКоя постоянно несёт перегаром — иногда не сильно, иногда очень — он знает что принять и что вколоть чтобы не испытывать похмелье, но не всегда это делает. Сегодня, например, его голова раскалывается — Спок чувствует это через еле теплющуюся связь: она не пропадёт навечно, пока они оба хотят её так или иначе сохранить. И сегодня, прямо сейчас она чётче, чем была всю последнюю неделю, похоже что-то простимулировало её.       Спок ложится, стеклянный купол с лампами накрывает его. Он наблюдает периферическим зрением за доктором, пока приятно жалящие лучи напитывают тело.       Леонард не смотрит: он проверяет приборы, сверяет какие-то данные на трикодере, вводит их в компьютер. Его мозг горит от боли, но он не вводит ни обезболивающее, ни солей калия или магния. Он сделает всё необходимое только через 16 минут — когда Спок покинет помещение — ему необходима дополнительная злость.       Четырнадцать минут. Обычно Спок уходит в лёгкий транс, когда приходится лежать или сидеть ничего не делая, так он может «пойти подлатать» свой работающий на износ организм, спуститься в библиотеку разума и навести там порядок, проанализировать то, на что не хватало времени. Но не сейчас, когда он чувствует как Лео злится, как он громко ругается про себя, сортируя в голове отчёты и негодование, ничего при этом не путая. Поразительно, как земляне умудряются сохранять концентрацию на работе даже при бунте чувств?       Девять минут. Эмоции МакКоя начинают искрить: канал расширяется — он никогда не станет таким же чётким и прочным, как если бы они прошли kal'i'far, но и этого вполне достаточно чтобы чувствовать. Глубоко внутри заиграли струнки волнения — Спок так давно не прикасался к Леонарду, к его сознанию.       Шесть минут. Руки зудят, так хочется коснуться МакКоя! На мгновение, просто ощутить его «я» во всю глубину. Почти человеческое желание, но не вожделение. Пальцы подрагивают, Спок не может отвести взгляд от осунувшегося профиля — он уже непристойно, по вулканским меркам, пялится в упор. Доктор играет желваками и «искрит», всё меньше уделяя внимание деталям работы и больше — борьбе с эмоциями. Спок почти инстинктивно хочет помочь, доктор неплохо держится, но с его открытой и прямолинейной натурой сохранять такой бунт в узде просто опасно!       Три минуты. Канал сужается, бледнеет — МакКой медленно и глубоко дышит, глаза его прикрыты. Он конечно же не знает, что за ним наблюдают, что его анализируют, оценивают извне. Спок ощущает странный прилив гордости за Лео и вместе с тем сожаление от истончения связи.       Кончается последняя минута. Доктор подходит чтобы поднять купол: он сверяет показатели жизнедеятельности вулканского организма, убеждается, что прошло всё как положено — никакого перебора в ту или иную сторону. Он бросает беглый взгляд на пациента, чтобы убедиться, что приборы не врут и на мгновение застывает встретившись с пристальным, буравящим взглядом. Леонард быстро берёт себя в руки и тянет купол вверх.       Дорожка их связи снова начинает искрить — Спок даже чувствует учащение ритма знакомого наизусть сердца.       — Одевайтесь, — скомандовал Лео.       Голос надломился, дрогнул на имени и оно застряло в глотке.       Спок подчиняется. Пока он не спеша и методично одевается, эмоции МакКоя мечутся в нём: хаотичные, оголённые, разноцветные — каких только нет!       — Леонард.       МакКой вздрагивает всем телом, но не оборачивается. Делает вид что поглощён анализом компьютерных данных на экране которые не переключает уже слишком долго.       Спок делает ещё одну попытку:       — Доктор МакКой.       — Да, старший научный офицер? — отвечает спина в белом халате.       Он не захочет говорить — понимает Спок — эмоции уже фонтанируют.       — Могу я к вам прикоснуться? Не подумайте, ничего интимного, достаточно кончика вашего пальца.       МакКой резко разворачивается, выбрасывает вперёд средний.       Спок осведомлён, что значит этот жест у терранцев. Наступив своей гордости на дыхательные пути, он протянул в ответ свои два — средний и указательный.       МакКой удивлённо выдохнул. Эмоции вырвались, схлестнулись и перемешались в эфире, разноцветные волны и искры: отчаяние, злость, сладость, раскаяние, желание, нетерпение, предвкушение, ожидание, доверие, обида… любовь?       В глазах терранца блеснули слёзы, ему до остервенения больно переживать всё это заново. Он так скучал, уничтожал в себе чувство привязанности и обожания, надеялся, что эта душевная мясорубка закончится, и вот, теперь всё опять по новой.       — Вы дьявол, Спок.       Вулканец собрал всё своё мужество. Мускулы на его лице дрогнули. Сдерживая стыд, он произносит самые тяжелые слова, которые до этого момента ему не приходилось говорить вслух:       — Но я учусь быть человеком.