***
Не причиняй зла никому и делай добро всем людям хотя бы только потому, что это — люди. (Цицерон)
Вокруг полыхает огонь, но я не боюсь, что сгорю. Уже не боюсь. Я боюсь лишь… У НЕГО горящие безумством и одержимостью янтарные глаза, которые при свете адского пламени кажутся потусторонне золотыми, и я понимаю, что в этот момент моя жизнь окончательно меняется. Мне хочется развернуться и сбежать, но я не могу пошевелиться или же сделать хотя бы нормальный вдох. — Попалась, птичка. — сладкий нежный шепот, который больше напоминает самую ядовитую на свете змею — тайпана, который как раз плюется ядом, но дружелюбно улыбается, чтобы ты подошел поближе, тем самым полностью определив свою дальнейшую судьбу, исход которой только один — смерть. Теплые сильные руки заключают меня в объятия, словно в клетку из колючих шипов. Кожа не горячее, чем у обычного человека, но меня эти прикосновения просто обжигают, и я чувствую, словно по моей коже прошлись раскаленным металлом, уродуя мою кожу и клеймя. Это так больно, что слезы на глаза наворачиваются, и я… Я просыпаюсь с колотящимся сердцем и слезами на глазах, но не спешу открыть глаза. Сказать, что я плохо себя чувствую, это ничего не сказать. Голова раскалывается, в затылке я чувствую сильную пульсирующую боль. Кажется, меня туда ударили перед тем, как я потеряла сознание и упала. А судя по тому, как меня тошнит и мутит, у меня еще и сотрясение. Сильно сжимаю зубы и стараюсь не стонать, чтобы приоткрыть глаза. Лучше бы я даже не пыталась. Я плохо себя чувствую. Так плохо. Очень плохо. Не помню даже, когда настолько плохо чувствовала себя. С другой стороны, кажется, за последнее время я только и делала, что говорила это снова и снова. Все-таки, в этом мире я действительно очень многое испытала впервые. И не сказать, что это был приятный опыт. Нет, конечно, были и счастливые моменты, но последние дни ужасов и отчаяния их полностью перекрыли. Медленно сворачиваюсь в клубок, потому что желудок сильно бунтует. Снова стараюсь открыть глаза. Сделать это удается лишь с четвертого раза, но резкая вспышка света бьет по слишком чувствительным глазам, и я тут же закрываю их, сдерживая очередной всплеск боли и приступ тошноты. Хочется скулить и плакать, но я сдерживаюсь. Сейчас я не должна плакать, даже если очень сильно хочется. Слышатся шаги, и я вздрагиваю, чувствуя прилив паники и ужаса. Стараюсь уползти, несмотря на то, что каждая мышца дрожит от пугающей слабости и упадка сил. Мне кажется, что я вообще почти не двигаюсь, но судя по всему, я все-таки смогла немного проползти, потому что под рукой не почувствовала никакой опоры. До меня не сразу дошло, что я падаю, а когда дошло, я уже мысленно готовилась к боли от удара и очередной потере сознания. Но тут же меня кто-то ловит, удерживая сильными руками за плечи, и аккуратно возвращает на место, где я лежала до этого. Сверху меня накрывают одеялом по грудь. Мне очень страшно, потому что я не знаю, кто этот человек, но если он меня поймал, то, значит, он не хотел мне навредить? Не хотел же, правда? Стараюсь приоткрыть глаза, но и этот раз заканчивается полным провалом, и я вновь испытываю резь, тошноту и головокружение от этого. — Пока не шевелись и не открывай глаза, Дейзи. — слышу я голос Марка, и мгновенно успокаиваюсь. Очень рада, что с ним все хорошо. Он приподнимают мою голову, и я чувствую, как к пересохшим губам прижимается прохладный фарфор, а потом губы смачивает вода. Я жадно пью и не могу не думать о том, что это очень сильно напоминает то время, как я впервые открыла в больнице глаза. Прямо острый приступ дежа вю накатывает. Дальше он укладывает меня обратно на мягкую подушку, и я дремлю, краем уха слушая как над ухом переговариваются люди, от чего их голоса сливаются в один сплошной гул. Потом наконец-то наступает блаженная темнота. Через некоторое время я медленно просыпаюсь, открывая глаза. На этот раз свет сильно приглушен, а лампа повернута в другую сторону, поэтому мои глаза практически не пострадали. Я медленно подняла будто бы чужую руку и пощупала очки на носу, с огромным облегчением понимая, что они целы, а значит я не буду беспомощной. Впрочем, об их целостности я могла бы догадаться и по тому, что картинка очень четкая. Лежу, глядя в потолок, и занимаюсь дыхательной гимнастикой. Тошнота немного утихает и я медленно обвожу взглядом комнату, в которой нахожусь. Это полуразрушенное помещение, вся обстановка которой состоит из того, что является для меня кроватью, хотя я и понимаю, что это точно не кровать. Я будто лежу даже не на матрасе — словно на куче тряпья, сваленной по середине. И запах тут соответствующий, хотя лучше, чем на улице. Окон нет, а единственная дверь, которая почти полностью слетела, скорее всего ведет в коридор. Я вижу край лестницы. Вся оставшаяся мебель полностью разрушена — краем глаза я могу заметить на полу кучу досок и прочего мусора. А еще стены буквально заляпаны чем-то черным, и я очень рада, что света недостаточно, чтобы рассмотреть эти пятна более внимательно. Боюсь, что это кровь, и я не хочу подтверждать свои подозрения. По крайней мере, трупы нигде не валяются, и на том спасибо. Или все-таки валяются, но с моего ракурса их не видно. Правда, запаха неприятного нет, так что может быть пронесет. Как бы то ни было, я точно не хочу знать, что это за пятна такие загадочные. Вот когда стоит взять за основу девиз: «меньше знаешь, крепче спишь». Не знаю, сколько я так лежала, прежде чем послышались спешные шаги, и в мою палату (это вообще было палатой?) вошел Марк. Он выглядел очень уставшим и потрепанным. Я видела, что у него появилась седина, а на халате и рубашке были темные пятна, а сквозь порванные брюки проглядывали бинты, где тоже было очень похожее пятно. Я тут же прикрыла глаза, чтобы не видеть их. Теперь я точно знала, что это была именно кровь. Снова чувствую сильную тошноту, но бояться, кажется, уже устала. Но я… я так хочу домой. Я хочу… хочу домой и не хочу этого всего. Я… — Как ты, Дейзи? — взволнованно спрашивает он, и я медленно приоткрываю глаза, стараясь смотреть на его лицо, чтобы не смотреть на одежду. Качаю головой и слабо улыбаюсь — мое тело меня не слушается, будто я задеревенела за то время, как валялась тут. А ведь здесь достаточно тепло. — Прости, что так жестко, но Стефану пришлось вырубить тебя, чтобы ты своим криком не привлекла монстров. Морщусь и вспоминаю то, что произошло. Тут же накатывает тошнота и паника, но я успокаиваюсь, наконец-то понимая, что это был ни монстр, ни привидение. Это был Стефан — местный медбрат, который не раз таскал меня на руках на процедуры, когда я была настолько слаба, что не могла даже толком пошевелиться. — Это было… больно. — тихо хриплю, морщась от боли в горле. Слова словно продираются сквозь него, царапая нежные стенки острыми боками. Такое ощущение, будто я либо осколки проглотила, либо яда хлебнула, настолько мне хреново. А ведь я успела некоторое время подремать, восстанавливаясь. — Я… Меня тошнит. — У тебя сотрясения. Это действительно было недопустимо, но он запаниковал. — вздохнул Марк, виновато почесывая в затылке. — Мне правда очень жаль, Дейзи, но у нас не было другого выбора. У нас там раненые, а на твой крик монстры сбежались бы очень быстро. — Раненые?! — вскрикиваю и тут же взвизгиваю от того, как больно отдалось это в виски и затылок. С трудом удерживаюсь от мата. Никогда не использовала нецензурную лексику, но сейчас удержаться от нее, кажется, совершенно невозможно. — Аккуратнее, Дейзи. — укоризненно тянет Марк, и его холодные пальцы ложатся мне на виски. Почти стону от блаженства, потому что под его аккуратными прикосновениями боль практически полностью исчезает, отходя на задний план. Когда он видит, что я достаточно в порядке, чтобы поговорить с ним, то тихо говорит. — Да, раненые. Сейчас на моем попечении те пациенты, которые были изначально, и те немногие местные жители, которым удалось добраться до моей больницы до тумана. Медленно выдыхаю и прикрываю глаза, тщательно все обдумывая. Потом тихо подаю голос: — Их много? — Около ста человек. Почти все наши врачи погибли, когда отбивали атаку монстров, так что рабочих рук у нас не хватает. — он горько смеется, и я вижу, какой ужас и отчаяние горят в его глазах. Но он никак по-другому не показывает этого — даже его руки не дрожат. Все его движения спокойные и уверенные, будто все в порядке и так и должно быть. Не могу не испытывать невероятного восхищения и обожания — до этого человека мне еще расти и расти, чтобы настолько хорошо владеть собой. Наверное, именно поэтому и из чувства благодарности за все, что он сделал, я бездумно говорю: — Тогда, когда я выздоровею, я обязательно буду помогать вам всем с ними. Я вижу, насколько удивлен и шокирован Марк. Неужели не ожидал? Или дело в другом? — Спасибо. — тихо говорит он, мягко улыбаясь. — Довольно удивительно, что такой хрупкий ребенок, как ты, готов пойти на такое, чтобы помогать врачам. — Я всегда хотела помогать людям. — качаю головой и стараюсь говорить это монотонно, чтобы снова не испытать тошноту. — Именно поэтому… несмотря на то, что я слабая и мне очень страшно, я очень хочу помочь вам. Уверена, что моя помощь не будет лишней. — Это уж точно. — усмехается Марк, аккуратно погладив меня по волосам. Он помогает мне принять полусидящее положение и протягивает кружку с каким-то зеленым густым отваром, который пахнет пряностями, шалфеем и чем-то отдаленно похожим на ромашку. — Попей и отдохни. А потом, когда выздоровеешь, мы обязательно поговорим насчет того, чтобы ты помогала нам. Аккуратно киваю, медленными и маленькими глотками приканчивая всю кружку. На удивление, тошнота и головокружение быстро проходят. Марк прощается, ободряюще улыбаясь мне, после чего уходит в коридор, наверняка отправляясь к другим своим пациентам. Я же медленно сползаю вниз, устраиваясь поудобнее. Я не устала, поэтому хочу поразмышлять, раз уж у меня пока есть такая возможность. Но, видимо, Марк добавил в напиток снотворное, потому что я внезапно чувствую прилив сонливости и слабости, от чего за открытые глаза бороться все труднее. На несколько секунд, когда я поворачиваю голову вбок, стараясь сменить положение, я замечаю, как в дверях стоит чей-то темный силуэт. Он совершенно не двигается, просто словно замер, наблюдая за мной. Но я настолько хочу спать, что даже не могу сфокусировать на нем взгляд. Я проваливаюсь в густую вязкую темноту, напоследок чувствуя, как кто-то снимает с меня очки, а потом берет меня за руку своими большими и шершавыми ладонями, что-то вкладывая в мой сжатый кулак. Но я уже не могу понять, что это, окончательно сдаваясь на волю забытья. В следующий раз, когда я просыпаюсь, я все еще чувствую боль в голове, тошноту и головокружение, но в этот раз эти симптомы гораздо слабее. А еще мое тело чувствует себя отдохнувшим, полным сил и энергии, так что, наверное, я бы смогла подняться на ноги, если бы пожелала этого. Собираюсь начать шарить по кровати, как вдруг понимаю, что та галлюцинация, которая привиделась мне в полусне от снотворного, галлюцинацией и не было. Я роняю это вещь себе на живот от неожиданности, а потом начинают аккуратно шарить вокруг себя, чтобы найти очки. Не сразу делаю это и начинаю паниковать, потому что снова не хочу оказаться беспомощной. Не тогда, когда в мире творится такой ужас. Не тогда, когда я и так беспомощна из-за отвратительного зрения, а учитывая, что на дворе царит апокалипсис… Мамочка, пожалуйста, спаси меня! Лишь тогда, когда я нащупываю очки рядом со своей подушкой, облегченно выдыхаю и водружаю себе на нос, начиная исследовать окружающую обстановку. За то время, как я провела без сознания, ничего толком не изменилось. Даже темные пятна остались на тех же местах, на которых были до этого. Пожалуй, разве что гор мусора в этом месте стало меньше, на этом все изменения и кончились. Это вызывает облегчение и ужас одновременно. Довольно трудно понять, сколько именно времени я проспала под снотворным, но что-то мне подсказывает, что весьма долгое время. Марк все не идет и не идет, поэтому я, чтобы не отвлечься и не волноваться из-за его отсутствия, продолжаю осматривать палату. Здесь нет ничего интересного и ничего нового, так что мне это быстро надоело. Все, что я смогла выяснить, так это то, что эта комнатка явно не была палатой никогда. Возможно, это что-то типа технического помещения? Вздрагиваю, когда слышу в отдалении знакомый ужасающий вой и жуткий скрежет, будто кто-то царапает металл. Это даже близко не рядом, но мне вполне хватает этого, чтобы забиться под одеяло и накрыться подушкой, мгновенно забыв и про головную боль, и про плохое самочувствие, и про тошноту. Сейчас все, что я чувствую, это ужас и отчаянное желание спрятаться несмотря ни на что. Я даже шепчу молитвы Богу, отчаянно надеясь, что он спасет меня. Глупо думать о таком в подобной ситуации, но… у меня сейчас нет ничего, кроме этой веры и желания выжить. Конечно, монстры — это не демоны, но я надеюсь, что и на них это сработает. Именно поэтому молюсь, молюсь, молюсь, проговаривая непослушными губами с детства заученные слова. Не знаю, сколько именно все это длиться, сливаясь в одну ужасающую симфонию, от которой у меня в любой момент готово остановиться сердце, но со временем все это прекращается. Я облегченно выдыхаю и только сейчас понимаю, что за то время, которое длился весь этот ужас, я ни на миг не задумалась о том, что я испытываю какую-либо боль или дискомфорт. Я стараюсь отвлечься на что-то позитивное, но в голову ничто не идет. А вся палата настолько мрачна, что я не могу даже думать о чем-то позитивном. Именно тогда я вспоминаю, что где-то здесь уронила предмет, который мне дали, и начинаю судорожно его искать. Мне пришлось все тщательно перетряхнуть, прежде чем он падает мне на колени. Я замираю, широко распахнув глаза. Сердце на миг останавливается, а потом начинает колотиться с удвоенной скоростью. В голове девственно пусто. На моих коленях лежит до боли знакомая детская заколка с аляповатой маргариткой. Даже скол и царапина на одном из лепестков — точь в точь. Кажется, я окончательно перестала понимать, что здесь происходит.