***
Ты думаешь, что это всё вечно. Люди, машины, асфальт. Но это не так. Однажды это всё исчезнет. Даже небо. Доктор Кто (Doctor Who) (2005)
Как я и думала, Роза и Митси тоже свалились с этой ужасной лихорадкой. Роза слегла еще позавчера. Митси продержалась до сегодняшнего утра. Все это время она сидела в своей лаборатории, рассматривала образцы крови, что-то колдовала над колбами и вела бесконечные записи. Я видела, что она очень сильно торопилась успеть все сделать, понимая, что у нее мало времени, потому что даже есть отказывалась, так как это могло отнять у нее время, которое она могла потратить на исследования и записи. Мне оставалось только покачать головой и оставить ее в покое, так как было банально бесполезно спорить или убеждать ее в том, что ей нужен отдых. Я зашивалась с больными, носясь туда и обратно, потому что моя помощь нужна была сразу в нескольких местах. К сожалению, я не могла разорваться, и буквально в каждую секунду чувствовала, как время других утекает из моих рук. Я бегала, бегала, бегала. Иногда забывала сделать даже глоток воды или съесть небольшую булочку, потому что работы было слишком много для меня одной. Если бы мне помогала Митси, было бы чуть-чуть полегче, но она настолько лихорадочно занималась своими исследованиями, что я так и не решилась оторвать ее от этого. Я ведь видела, что она неуклонно сдается под гнетом болезни, хотя и старается держаться из-за всех сил ради того, чтобы узнать о болезни и записать о ней как можно больше. Не знаю, кому именно помогут эти записи, но нельзя отнимать у человека единственную надежду и смысл. В данной ситуации меня радует только то, что все еще остались незараженные люди, которые сейчас лежат в своих палатах. Старик Янг ухаживает за Мари, потому что понимает, что в этих условиях я не могу заниматься еще и этим. Он никогда больше не спрашивал меня о том, что творится в больнице, но я думаю, что он догадывается. Иначе бы у него не было бы такого серьезного и хмурого выражения лица. Кроме того, что я буквально зашиваюсь с пациентами, каждый из которых требует моего внимания буквально каждую секунду, еще одна гигантская проблема заключается в том, что еда и вода начинают кончаться. Нет, разумеется, я не думала, что они будут вечными — все-таки, в такой ситуации понятно, что они будут ограничены, но я надеялась, что их хватит немного подольше. Мне уже сейчас приходится сильно уменьшать порции больных, чтобы на всех хватило и протянуть запасы еще на несколько дней. Даже не знаю, что буду делать, если в больнице вообще не останется даже крошки еды… Мне страшно брать на себя ответственность, ведь я знаю, что больные долго не смогут продержаться только на воде. Но, кажется, скоро у меня не останется выбора. Я бы хотела посоветоваться хоть с кем-то, чтобы разделить эту ответственность, но никого нет. Только старик Янг, но что он сможет сделать в такой ситуации? Я ведь его только заставлю волноваться и грустить, потому что он точно ничего не сможет сделать с этим. Поздно ночью я валюсь на матрас полумертвой от усталости, и мгновенно проваливаюсь в темноту, как только моя голова касается поверхности. Иногда мне кажется, что я просто не выдержу этого дальше. Просто опущу руки, окончательно сдавшись. Но на следующее утро я снова готова идти вперед, ухаживать за остальными и сражаться с этой ужасной болезнью. Я терплю поражение за поражением, но даже не думаю отступать. Тогда, когда на кону стоят чужие жизни, я не имею права уйти, бросив их всех в беде. Самым серьезным ударом для меня в итоге оказалось то, что Митси действительно слегла. Нет, я знала это и, казалось, была морально готова к такому развитию событий, так как подобное было неизбежно, но… На самом деле мне действительно тяжело оказаться единственной из тех, кто ухаживает за пациентами и несет за них полную ответственность, ведь я — единственная, кто может контактировать с зараженными и не подхватить эту лихорадку. Теперь у меня есть только я сама, так что мне не на кого оглядываться и не с кем обсудить всю ситуацию. И мне самой придется думать, какие лекарства стоит давать пациентам, а какие — нет. И это очень сложно, учитывая, что моих медицинских знаний уж точно недостаточно. Все, что Митси мне оставила, это свой дневник, тетрадь с записями и несколько флакончиков с неизвестным содержимым. Все это я положила в ее кабинете, закрыв его на ключ. Сейчас у меня не было возможности разбираться с этим, но, возможно, когда выздоровеет хоть кто-то и сможет мне помочь, и станет полегче… Думаю, тогда я смогу разобраться с этим всем и прочесть то, что Митси написала. Думаю, она хотела бы, чтобы я прочитала все то, что она написала. Не знаю, насколько это правда, но, учитывая, насколько именно хорошо я ее знаю, она определенно была бы только рада. Сейчас в больнице из здоровых людей осталось всего двенадцать человек, включая меня. Оставшиеся семьдесят пять сейчас лежат с лихорадкой, от которой, кажется, им не суждено очнуться. Но я собираюсь сделать все возможное, чтобы выздоровел хоть кто-то. Я отказываюсь сдаваться и продолжаю выполнять все процедуры, хотя это так тяжело… Так тяжело… Я тихонько плачу, иногда не в силах сдержать слезы, но они размывают мне зрение, что мешает ухаживать за больными, поэтому я редко могу себе такое позволить, хотя порой плакать хочется нестерпимо сильно. Иногда я чувствую себя абсолютно бессильной и действительно самой жалкой. В такие моменты мне хочется просто опустить руки и сдаться, забившись в уголок. Хочется закрыть глаза, чтобы не видеть этого ужаса, и закрыть уши, чтобы не слышать их стонов. Хочется заткнуть ноздри, чтобы не чувствовать эту затхлость и амбре из мочи и лекарств. Мне хочется свернуться в клубок и спрятаться в домик, словно вокруг совершенно ничего не происходит. Хочется скрыться от всего ужаса, окружающего меня, и убежать от самой себя. Мне хочется думать о чем-то радостном и хорошем — например, о бесконечном небосводе и миллионам звезд на нем. Хочется представлять, что я сейчас на своем любимом чердаке, где из окна падают косые лучи солнца, от чего пыль танцует в воздухе, вспыхивая неяркими искорками, пока я сижу на удобной подушке и читаю какую-то интересную книгу. Хочется понять, что это всего лишь кошмарный сон, и я уже очнулась от него. Но я знаю, что это совершенно точно не сон. И эти мечтания ни к чему не приведут. Они лишь отнимут время, которого у меня и так слишком мало и которое я могла бы потратить на заботу о больных, и ничем хорошим не кончится. Уж я-то знаю. Все-таки, я уже давным-давно не ребенок, чтобы можно было спрятаться от всех монстров под одеялом. В такой ситуации главное всегда напоминать себе, что я сильная и смогу со всем справиться, даже если в глубине своей души я совершенно точно не испытываю такой уверенности. Но если не я, то никто, так что у меня просто нет выбора. Я просто обязана сделать все возможное ради их выздоровления. Ведь я — единственная, кто не заразится этой заразой. Однако, честно говоря, эта ответственность настолько большая, что я не уверена, действительно ли я смогу с ней справиться. Но у меня нет возможности отступить, потому что я уж точно не переживу, если из-за меня погибнут все эти люди.***
Недоедание и недосыпание, а также постоянные нервы плохо сказались на моем здоровье. Я похудела, побледнела и заимела огромные темные круги под глазами. Думаю, в большей степени в этом стоит винить то, что теперь я никогда не бывала на солнце — только бросала осторожные взгляды через доски на окнах. Я очень боялась, что будет, если монстры увидят меня. Конечно, я помнила, что они могут быть слепыми и ориентироваться на звук, но они были слишком жуткими, чтобы я могла нормально реагировать, когда какой-нибудь из монстров открыто показывался. У меня от одного их вида кровь в жилах стынет, поэтому я готова на все, чтобы они никогда не поняли, что я наблюдаю за ними. Но худоба, бледность и круги под глазами были не единственными симптомами, которые намекали на мое ухудшающееся самочувствие. Я стала гораздо быстрее уставать, мне очень сложно заставить себя съесть хоть что-то, а еще мое зрение, которые и раньше было не особенно хорошим, тоже стало гораздо хуже. Мне не помогали хоть что-то различить даже очки, которые у меня были, поэтому мне пришлось на свой страх и риск буквально наощупь пробраться в крыло, где произошла большая часть самоубийств-убийств, потому что именно там располагался кабинет окулиста. Я очень долго искала необходимые мне очки, вздрагивая и напрягаясь от любого звука, даже если это было просто завывание ветра, но потом спустя несколько чертовски долгих минут я все-таки обнаружила их и водрузила себе на нос. Все стало таким четким, что я готова была расплакаться от счастья и облегчения. Все-таки, чувствовать себя слепым уж точно не хочется, а я ведь еще и за пациентами ухаживаю. В кабинете я обнаружила большой осколок уцелевшего зеркала, края которого были испачканы чем-то бурым. Меня затошнило, когда я поняла, что это была кровь. Я точно знала, что врач, который заведовал этим кабинетом, разбил зеркало и так долго полосовал себя, что его с трудом можно было узнать. Но я все-таки нашла в себе силы и решимость заглянуть в мутную гладь зеркала. Разумеется, очки мне абсолютно точно не шли, да и было бы трудно ожидать, что будет иначе. Впрочем, мне на это слишком сильно плевать. Все-таки, лучше ходить с очками, которые не идут, чем ходить с идущими очками, но в которых ты плохо видишь. К тому же, глупо ожидать, что хоть один магазин с очками уцелел после этого апокалипсиса. Все-таки, никто не отменял мои обязанности, так что мне кровь из носа нужны были очки, так что я буду ходить в этих, да и альтернатив никаких. Но меня неприятно поразило, насколько бледной и худой я была. А кожа! Кажется, из разряда «бледная» она перекочует в «сине-серая». Это из-за освещения? Или это из-за недоедания, недосыпания и проблем со всем остальным? Конечно, старик Янг говорил, что я плохо выгляжу, но в полной мере убедиться я в этом смогла только сейчас. Разумеется, меня беспокоит мое плохое самочувствие, но что я могу сделать? Мне иногда и передохнуть не удается или сделать глоток воды, потому что лихорадка была поистине жестокой к моим пациентам. Температура то опускалась, то снова угрожающе поднималась. Я продолжала бегать по всей больнице, стараясь успеть всегда и везде. Разумеется, у меня не получалось, ведь это было чисто физически невозможно, учитывая, что я совершенно обычный человек без капли каких-либо необычных сил, но я действительно старалась. Самое ужасное, что никакие лекарства не помогают совершенно. Ну, разве что только обезболивающее и снотворное работают, но у меня осталось всего пять ампул и того, и другого. Я даю их только тем, кого мучают нестерпимые боли. Если бы не это, то они давно бы уже умерли от болевого шока. Именно поэтому я так сильно переживаю. Пациентов у меня много, а ампул… Мне бы в аптеку какую-нибудь, но уцелело ли там хоть что-то? Очень боюсь, что будет завтра. Еще больше боюсь, что будет послезавтра, когда обезболивающего и снотворного не останется совсем. Кажется, мне придется смириться с тем, что эта больница, словно легендарный «Титаник», медленно, но верно идет ко дну. Можно ли сделать хоть что-то, чтобы спасти людей, которых оставили на мое попечение? Я же с ума сойду, слушая, как мои пациенты, мучаются от нестерпимой боли. Уверена, что боль убьет их гораздо быстрее, чем голод или даже жажда. Боже, мне так страшно…***
— Так будет лучше. — говорит он, и дверь с металлическим лязгом захлопывается. — Янг! Выпустите меня! Выпустите! — отчаянно кричу я, колотя в дверь. Перед глазами картина размывается от слез, а в груди клокочет от боли и ужаса. Мне кажется, что я задыхаюсь из-за недостатка кислорода, хотя в комнату проведена вентиляция. Я не знаю, что происходит, но догадываюсь, что именно он задумал, и от этого мне гораздо страшнее, чем от чего-либо еще. Он ведь не может взять такой грех на душу! Не может же, да?! Даже если считает, что так всех спасет, он ведь не может так поступить! Не может!!! Я была уверена, что он простой старик, который когда-то был плотником, но совершенно забыла о том, что он тоже являлся весьма хорошим пользователем Нен, который перестал быть Охотником из-за старой травмы. Это не было таким уж удивительным событием в этом мире, как полное отсутствие этой жизненной силы, как у меня, но он даже с поврежденным позвоночником и рукой был гораздо быстрее и сильнее, чем я (хотя, стоит признать, мое здоровье оставляет желать лучшего). На самом деле я даже понять не успела, что произошло. Просто я несла ему и Мэри еду и лекарства, а потом он сам вдруг неожиданно появился передо мной, напугав, и толкнул меня в какую-то комнату, после чего запер ее на ключ. — Янг, выпустите меня! Пожалуйста! — кричу я, сотрясаясь в рыданиях. Я сбиваю кулаки в кровь и пытаюсь выбраться из этого места, хотя и знаю, что у меня не получится сделать это. Дверь-то железная. Но мне нужно выбраться из этой комнаты! Очень нужно! Я ведь догадываюсь, что именно он собирается сделать! И его нужно остановить! Обязательно остановить! Он уже убил Мэри! Нельзя допустить, чтобы он убил кого-то еще! Даже если ситуация безнадежная, это не значит, что всех заболевших стоит убивать! К тому же, он сам может заразиться и тогда умрет! Поэтому пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста… Господи, пожалуйста… — Янг, выпустите меня! — отчаянно кричу, от чего чувствую сильную боль и резь в горле. — Этого нельзя делать! Мне казалось, что мир сошел с ума… Неужели, я ошиблась, и с ума начали сходить окружающие меня люди?! — Выпустите меня! — кричу я, а потом сползаю на пол и плачу, с ненавистью глядя на железную дверь, которая от моих манипуляций даже не дрогнула. Смотрю на свои дрожащие руки, на сбитые в кровь костяшки, на пальцы с отсутствующими ногтями, которые я выдрала с корнем в состоянии аффекта, после чего медленно обнимаю себя за дрожащие плечи, сворачиваюсь в клубок и плачу. Ноющая резкая боль расходится по всему моему тощему и продрогшему телу, но мне гораздо больнее и ужаснее в душе. Я словно попала в ад на яву… До сих пор не могу поверить в это, но… — Дедушка Янг, что же вы натворили?..