Песнь гудков между нами

Два поворота ключа, и вот уже Юри внутри. Окидывает взглядом небольшое помещение: ряды высоких деревянных стеллажей с кипами разномастных книг да старый письменный стул в углу, окна — небольшие лючки под потолком. — Уютненько, — парень скидывает рюкзак на стул с резной спинкой, что находится рядом со столом. — Трахаете здесь студентов? Или один развлекаетесь, Виктор Андреевич? — Ну это как повезет, — следует ответ. — Могу — я студентов, а может — и ректор меня. Отчётами нагнуть над столом на всю ночь. Он в этом мастер, поверь. — Хотите об этом поговорить? Тяжкая судьба преподавателя в российском ВУЗе… — Нет. Хочу послушать тебя, — голос ненадолго смолкает, и Юри слышит в трубке неясный шум улицы. — Давай, посвяти меня в особенности своей профессии. С чего ты обычно начинаешь с клиентами? — Перенимаете опыт? Эта работа отнимает много времени, не стоит, — Юри опирается о край стола, прикрывает веки, чтобы не видеть перед собой унылую стену грязно-серого цвета. Теперь здесь только он и бархатистый голос Виктора Андреевича. — Итак… Я… хочу вас, профессор. Давно, отчаянно… Мечтаю о том, как однажды мы будем вместе. Мечтаю, что вы будете целовать меня жарко и страстно, развратно… — Так пол-универа девок мечтает. Принца во мне мнят, что ли, на белом коне. Я не знаю. — О, тут вы правы, господин профессор. Всего лишь фантазии… Знаете, сколько раз я мечтал о вас, лаская себя по ночам? — Юри нервно расстегивает пуговицы рубашки, позволяя прохладному воздуху комнаты коснуться разгорячённой желанием кожи. — Мечтал, что это не мои руки, а ваши скользят по моему телу. Теплые, ласковые и умелые. Трепетные. Дыхание немного сбивается, когда Юри касается себя. Медленно скользит подушечками пальцев по тонкой коже шеи, ощущая, как в крови постепенно вспыхивает и разрастается огонь нестерпимого желания. Сладкие, горячие волны проходят по всему его телу, заставляя вспыхивать нервы, делая кожу до болезненного чувствительной, нуждающейся в прикосновениях. — Юри?.. — Ах… Я касаюсь себя сейчас, профессор, — Юри сжимает пальцы на затвердевшем соске, даря Виктору слабый всхлип сладострастия. — Где ты себя касаешься, Юри? Ты трогаешь свой член сейчас? — Нет! — хрипло отзывается Юри в трубку. — Не сразу… Там тоже, да. Но не сейчас. Сначала я хочу поиграть с собой, насладиться ощущением. Я провожу рукой по груди, сжимаю соски… — Сожми их до боли. Хочу услышать, как ты стонешь для меня. Юри не смеет ослушаться. Голос увлекает и манит за собой, не оставляя сомнений выбора. Словно Виктор действительно сейчас рядом с ним в этой комнате, стоит, наблюдая за развратными действиями своего студента. Юри крепко сжимает горошину чувствительного соска, зажимает до онемения, оставляя на бледной коже груди алые полосы ногтей. Больно, но последующие затем ощущения стоят того. — А-ах!.. — Молодец, золотце, — ласково подбадривает Никифоров в трубку. — Уже такой чувствительный для меня. Мне нравятся твои стоны, малыш… — Да… — по самому краю сознания мозг фиксирует, что вот он, Юри, уже для профессора малыш и золотце, — но я так хотел бы, чтобы это делали вы со мной. — Прости, малыш, я в деканате, — извиняется Виктор. И Юри вновь готов застонать, только на сей раз от бессилия и злости. Вероятно, в трубку пробилось всё же какое-то его недовольное пыхтение, раз Виктор поспешил успокоить: — Но мысленно я тобой! Продолжи для меня. Пожалуйста. Это Викторовское «Пожалуйста» течет сладким елеем прямо в сердце по вспыхнувшим огнём желания венам, подкупает, заставляя подчиниться. Глубокий вдох. — Твои руки скользят по моей коже. Жадно, требовательно. Ты меня хочешь, и это безумно меня заводит. Осознание, что всё это я делаю с тобой. Только ты и я. Ты снова касаешься меня… Целуешь в шею… Прохладный воздух в комнате кажется неожиданно раскаленным. — Очерчиваешь языком ключицы… Сердце стучит гулким набатом в груди. — Касаешься пресса… Дыхание сбивается, и Юри вынужден крепче ухватиться за край стола. — Касаюсь твоего члена? — уверенные руки Никифорова ложатся на его пах. Юри закусывает губу и весь выгибается навстречу этому сильному и такому желанному телу. Виктор здесь, с ним. — А поцеловать? — игриво перечит Юри. — Могу и поцеловать. Подставляй губы, — теплое мятное дыхание опаляет шею, заставляя вставать дыбом тонкие темные волоски. И от этого невероятно ведёт. Юри разворачивается, легко запрыгивает на край стола и обвивает талию Никифорова ногами, демонстрируя нехилый стояк. — Ну вот, — отшучивается Никифоров, расстегивая чужие брюки. Мгновение — и под рукой теплая пульсирующая плоть. — А говорил, что с этим проблемы… — Благодаря вам, мой профессор! Только благодаря вам, — комната плывёт перед глазами, и всё что может сделать Юри — лишь плотнее прижаться к Никифорову, обхватив сильнее эти прекрасные бёдра. — Вы — волшебник! — Ну так!.. — довольно посмеивается Никифоров. — Кто б сомневался. Я много чего могу, обращайся. Юри не может сдержать сладостного стона, когда мягкие губы накрывают его собственные, искусанные, вовлекая во влажный, грязный поцелуй. Никифоров целует, словно трахает: быстрые, резкие касания языка. Без нежности, но это именно то, что сейчас нужно. Быстро, страстно и горячо. Юри убирает руку Виктора со своего члена, коротко целует тонкое, но сильное запястье, затем соскакивает со стола, разворачивается спиной к профессору и вновь облокачивается на стол, демонстрируя себя. — В кармане моих джинсов… презервативы, — голос, пропитанный желанием, звучит хрипло и рвано. — В верхнем ящике — смазка, — не остается в долгу Виктор. Проворные пальцы быстро находят искомое в кармане Юри и вот уже раскатывают тонкий латекс по вздыбленной желанием плоти. — Готов? — Всегда, — отзывается Кацуки. Холодная смазка щедро льется на промежность, заставляя сжаться колечко мышц. Виктор лениво размазывает силиконовые подтеки, нажимает, проталкивая внутрь пальцы. Юри не может сдержать пошлых стонов: слишком долго он ждал и мечтал, сейчас хочется быстрее. Пусть и без достаточной подготовки, но лишь бы быстрее, лишь бы почувствовать в себе этот красивый член. Пусть даже до крови. Возможно, тогда Юри наконец полностью поверит в реальность происходящего, осознает, что не приснилось, не пригрезилось, а реально было. Он насаживается на пальцы, прося большего. Виктор входит плавно, сразу на всю длину. Юри готов поклясться, что ничего лучшего он ещё не испытывал, не чувствовал в себе. — Нравится? — интересуется Виктор, грубо вцепляясь в его волосы. Тянет, заставляя еще больше выгнуться, открыться. — Ты ведь этого хотел? Зачет? Экзамен? Большой член своего профессора? Давай, я весь твой… Каждое слово сопровождается размашистым движением бедер. Мощно, глубоко и со влажными звуками смазки. Юри наслаждается этими пошлыми звуками: осознание, что любовь всей его жизни, в виде красивого голубоглазого профессора, берет его сейчас на столе в каком-то подвале, жестко втрахивая в этот самый стол, до ужаса заводит.  — Да… мой профессор… да, — язык заплетается, горло саднит от сухости, — так хорошо… наполняете меня… А-ах!.. да… Пожааалуйста!.. И если вначале Юри ещё собирался сдерживаться, то сейчас — нет. Хриплые сладострастные стоны разрывают пыльную тишину комнаты, льются непрестанным гортанным потоком с истерзанных поцелуями губ, пока очередное движение бедер Никифорова не выбивает последний воздух их легких, а перед глазами не рождается галактика. Юри кончает. Вскрикнув, изливается, пачкая белёсой жидкостью свой живот и край полированного стола. Пару движений — и Никифоров выплёскивается следом: кончает прямо в Юри, наполняя нутро влажным теплом, затем прижимает к себе податливое тело, вцепившись в крепкие бёдра. Единственное желание Юри — распластаться на этом письменном столе, давая мышцам возможность отдохнуть: перед глазами всё еще пляшут звезды, а липкое от испарины тело бьет мелкая дрожь. Но Виктор держит его крепко, прижимает к себе, покрывая чередой легких невесомых поцелуев основание шеи и острые выступы лопаток. — Я был неплох? — игриво осведомляется Юри, чуть повернув голову. Так, чтобы видеть тонкие черты любимого лица. — Справился? — Мм… — Виктор на несколько мгновений задумывается над ответом. Слегка запрокидывает голову и рассеянным взглядом окидывает потолок, словно взвешивая что-то. — Вполне. Определённо, мне это больше нравится, чем наш разговор. Намного. — Спасибо! — Юри благодарно улыбается Виктору, позволив радостной усмешке растечься по лицу. — Я старался. — Давай зачётку, студент Кацуки, экзамен нарисую. — Как можно!.. — Юри быстро разворачивается и отталкивает профессора, награждая того гневным взглядом. — Виктор Андреевич! Думаете, я с вами из-за какого-то экзамена? — Почему «какого-то»? — Виктор иронично вздергивает бровь. — Я ваш преподаватель, мне экзамен сдавать будете. Руки Никифорова вновь оказываются на талии Юри, притягивая юношу для очередного поцелуя. Кожа вспыхивает жидким огнём от этого касания, а вдоль позвоночника проходит волна сладкой дрожи. Юри позволяет своим пальцам на миг запутаться в серебре Никифоровских волос, потом подается вперед, замирает у самых губ. — Я бы никогда не переспал с преподавателем из-за экзамена по истории, который состоится 13-го числа в 215 аудитории, и по которому я знаю один билет. Тринадцатый. — Я понял. — Все-таки Никифоров целует его. Жадно и страстно. До озноба, до жара, до хриплых стонов, рвущихся с губ. — Остальные 29 билетов отработаешь потом. Я с тобой лично позанимаюсь, по индивидуальной программе.

***

— Ну что, первая шестерка заходите, — Никифоров широко распахивает дверь аудитории, приглашая студентов войти. — Давайте смелее, я не кусаюсь. Бросив короткое «Здравствуйте!», Юри проходит первым к столу. Вздыхает, поднимает глаза на профессора, пробегаясь по улыбчивому лицу того испуганным колким взглядом, нервно прикусывает губу. — Ну-ну, господин Кацуки, не нервничайте так, — подбадривает Никифоров. — Всё будет хорошо. Вы же учили? Тяните билет. Юри смотрит на стол: аккуратно выложенные рядами билеты. Небольшие ровные прямоугольники. Какой шанс, что он вытащит тринадцатый? — Не нравится? — обеспокоенно интересуется Виктор Андреевич, проследив за метающимся взглядом студента. — Могу и перемешать для вас. Только тяните уже, Юри, не создавайте очередь. Быстрее ответите — быстрее будете свободны. Вот вы что вечером делаете? Юри нерешительно проводит рукой над теперь уже кучкой билетов, раздумывая, какой бы взять. — Свидание у меня вечером, — Юри тянет наконец билет, смотрит на номер, бледнеет и быстро прячет билет обратно в стопку бумаг. — Я могу вытащить ещё один? Сзади раздаются тихие смешки его одногруппников. На лицо Никифорова смотреть страшно и стыдно. Да и так ясно, что он там увидит — изумление, гнев. Не так часто студенты перечат на экзамене. — А с этим, что не так, позвольте узнать? — голос Никифорова скорее удивлённый, нежели раздраженный. — Я как-то не уловил. — Другой, пожалуйста… — Юри всё же чувствует предательскую краску на своих щеках. — Я… не могу сказать… Он… — взгляд Никифорова давит, заставляя ежиться под его ледяной тяжестью. — Я суеверный. Хватит и того, что пятница 13-е. Не буду отвечать тринадцатый билет. Вновь раздаётся шум голосов. «Придурок, заткнись!» прилетает злобное в спину от старосты. Юри лишь поводит плечами, мол, сам разберусь. Никифоров нервно барабанит пальцами правой руки по матовой глади стола, выбивая какой-то известный лишь ему одному ритм, откашливается. — Да что за детский сад? Суеверный он… — Никифоров перебирает билеты в стопке, находит нужный, с тринадцатым номером. Протягивает. — Зато я не суеверный. Ответите и тринадцатый, ничего с вами не случится. Ступайте, готовьтесь. С легкой улыбкой Юри забирает протянутый билет.