Свой среди чужих

Честно говоря, из-за всей неразберихи, что творилась в жизни Аоя, он как-то упустил из виду, что пора бы привести во исполнение своё наказание для Токонацу. Хотя тот и молил о ещё пара недельной отсрочке. Только как она его спасёт? Всё равно французского не знает. И так быстро уж точно не выучит. Но Вальта это совершенно не волнует. Знает своего братишку: тот наизнанку вывернется и станет уже через месяц там, как свой. О самой поездке Чихару сообщили сухо. И соврали, что это нужно для развития Токо. Что Токонацу сам об этом попросил, а Вальт выделил деньги из собственного, неприкасаемого бюджета. Не меньшее он сделает и для своей сестрички, стоит ей только пожелать. И вот, теперь они стоят в зоне ожидания аэропорта. Приехали чуть-чуть пораньше, чтобы проститься с братом. Точнее, для этого приехала Ника. Чихару осталась дома. Как-никак, у неё свой магазинчик. А Вальт здесь для наставлений. Выдал младшему братцу пару фотографий для ознакомления. И целый талмуд заданий со всеми подробностями к выполнению, обёрнутый в простенькую обложку с надписью «Война и мир». — Да она меня перевесит! — жаловался младший, на что маньяк совершенно не обращал внимание. В игнорировании нытья Токонацу он уже практиковался не первый год. Знал, что достаточно просто перекинуть взгляд на любую фигню. Такой, как ни странно, оказался Шу, тоже выезжающий из страны. Взгляды встретились, и Аой не нашёл ничего лучше, чем перевести свой взор обратно на братца. Это явно куда лучше, чем снова распинаться перед Куренаем или выслушивать очередную речь о том, что Вальт — псих, и ему бы полечиться, что Шу вернётся и непременно привезёт с собой волшебную таблетку… всё было бредом. Без исключения. Нет никакой волшебной таблетки. И Куренаю пора ехать. Он — будущий глава мафиози. Рано или поздно ему придётся взять всё в свои руки. А Вальт останется здесь. Аой знал, чем всё закончится с самого начала. Потому и не обернулся. Не показал ни смятения, ни грусти. Собственно, их и не было. Его мальчик делает первые шаги к самостоятельности. И Вальт за него рад. — Даже не скажешь «прощай»? — интересуется Шу, самостоятельно подходя к семейству Аоев. Токо и Ника сразу же замолкают, косо поглядывая на брата. Судить они могли только по слухам из школы, а потому даже не знали, как правильно реагировать. Не подерутся ли? Не поссорятся? — Я уже всё сказал, — пожал плечами маньяк, не повернув головы к собеседнику. Отталкивал, как мог, как умел. Так почему же альбинос ещё не ушёл своей гордой походкой? Чего ждал? — Посмотри на меня? — не выдерживает Куренай, ухватывая Вальта за руку. За все последние разы Аой почти не обращал на него внимание, не поворачивал головы, даже не косил карими глазами. Словно Шу здесь и не было. А он был. И требовал к себе адекватного отношения. По крайней мере, пока он не уедет. — Зачем? Ты же улетаешь. Так чего ты ждёшь, Куренай? Сам просил не писать и не звонить. Чего ты, блять, хочешь? — негодовал маньяк, вырывая руку и смотря на свою жертву, как на незнакомца, приставшего к нему в поезде. — Чтобы мы попрощались? Как нормальные люди, а не как… — Как кто? Нет никакой нормы, Куренай. А если и есть, я в неё не вхожу. Хочешь порвать со мной связь? Вот тебе шанс. Прямо сейчас разворачивайся и уходи. И клянусь тебе, мы больше не встретимся, — Шу застревает от горьких слов. Но знает — это правда. Всё правда. Вальт не врёт о подобном. И не с таким тоном. А, значит, их дружбе действительно конец. Возможно, они видятся последний раз в жизни, возможно, Аой даже не глянет в его сторону, если пересекутся вновь. И зубы сами сжимаются до боли, а губы становятся простой белой линией от напряжения. От одного осознания эмоции бьют через край. Он боится. Очень сильно боится выезжать из родной страны. И в этот раз совершенно один. У него не будет верного маньяка за спиной. И Шу знать не знает, справится ли в незнакомой стране, городе и группировке. Если ударит в грязь лицом… станет марионеткой на троне. Это его пугает только больше. А ещё они многое пережили вместе. Несмотря на все те слова… несмотря на ненормальность Вальта… они прожили бок о бок долгие годы. От детского садика до старшей школы. И теперь они более не увидятся. Никогда. По его же желанию. Едва ли не со слезами в алых глазах, Шу обнимает друга. Действительно друга. Шебанутого, странного, явно на всю голову… или это просто синдром восьмиклассника запоздал. Кто его знает? В любом случае, Куренай рад, очень рад, что был знаком с Аоем. Что они пережили столько общих моментов. И что сейчас Вальт отпускает его. Позволяет просто взять и уйти, несмотря ни на что. Доверяет ему. Именно доверяет, а не плюёт с высокой колокольни… — Ну и что мне с тобой делать?.. — шёпотом ворчит Аой, негодуя от таких странных действий своей жертвы. Но смиряется, похлопывая Шу по спине и обнимая в ответ. А потом говорит то, в чём Куренай нуждается больше всего. Потому что знает, как облупленного. Потому что вместе вот уже десять лет. — Ты справишься. Я верю, что справишься. Поэтому не смей трусить. Тебе это не идёт. Шу прыскает от смеха, когда слышит последнее. Ведь именно с этих слов и с его испуга началась их дружба когда-то давным-давно. Вот он, маленький и напуганный, прячется за деревом от других мальчишек. Кто-то из них влюбился в «милую девочку» по имени Шу. Таскал ей цветы, отдавал свои игрушки. А оказалось, что это не девочка вовсе. И теперь его преследовали почти все мальчишки из группы. И ведь даже родителям не расскажешь, они снова в командировке… И тогда появился он. Рыцарь в сияющих доспехах. Он и Кайзер. Двое мальчишек, одновременно таких общительных, и вместе с тем совершенно далёких от других детей. Многие боялись Ксандра: уже тогда он был куда выше и крупнее других детей. А Вальт… о нём почему-то слишком часто забывали. Невзрачный, не запоминающийся… Шу не знал, почему о нём так говорили, потому что для него Аой сиял ярче солнца, ослеплял своей улыбкой и поддержкой. Он всегда был рядом, всегда старался так много делать ради него. Мог отказаться от семейного праздника в его, Куреная, пользу, бросить все дела и примчаться по одному только зову. Вальт всегда был рядом и всегда был тем, кем нужен. Поэтому разжал объятья первым, легко выскальзывая из ослабевших рук. — Пока-пока? — несуразно и немного неловко Аой машет ему рукой, скрывая чувства за улыбкой. Шу знает, что Вальту тоже грустно. И… и в то же время нет. Словно эта печаль была вовсе не новой. К ней основательно готовились много-много лет. Поэтому её так сложно разглядеть в глазах и запоздалой улыбке. Может показаться смущением, но нет. Шу не позволит себя обмануть в их последнюю встречу. — Да. Спасибо за всё. И пока, — наконец, Куренай смог уйти. Смог повернуться спиной и делать шаг за шагом до лестницы, а после в другое помещение, чтобы больше не видеться. Аой же предпочитает отправиться за отошедшими братом и сестрой. Так их пути расходятся, но слова «прощай» так и не прозвучало в конце.

***

Тёмная-тёмная лестница в неизвестный подвал, всего одна свеча. И та в руках маньяка. Теперь Мурасаки это уже не кажется такой хорошей идеей. Но отступать он не намерен. Сам согласился и вот. Стоит у самого входа, пока Вальт обменивается взглядами с Ширасаги. — Точно не пойдёшь? — спрашивает Аой, уже зная ответ. Всё равно улыбается и хитро прищуривается. Он в любом случае спустится туда и точно не один. А Луи уже успел высказать своё «фи», поэтому останется с Боа. На самом деле, Алькасер хотел присоединиться. Но ему ещё рано. Точнее… Вальт не уверен, что Боа там место. Далеко не всем в семье разрешалось спускаться к Божеству. По легендам оно далеко не добренькое. Настолько не добренькое, что Аой предпочтёт оставить невинного Боа в неведении о существе под этим домом. С Луи всё было иначе. И тому всё равно рано или поздно придётся спуститься и предстать перед Божеством. Как и в других верованиях, у семьи Вальта был обычай «венчания». И такой глупости, как «только мужчина и женщина» не было и никогда не будет. Обряды проводились между теми, кем хотел сам глава семьи. В некоторых случаях «венчание» было только между главой семьи и его супруга или супруги, в некоторых это распространялось и на приближённых, в некоторых на всех. Всё зависело от главы семьи и времени, в которое они жили. Почему же Вальт ведёт в такое важное место какого-то Вакию? Потому что хочет совершить иной обряд. После него Мурасаки окончательно повернётся и так съезжающей крышкой и станет полноценным членом семьи Вальта. А помимо этого… Аой ещё не уверен, но подозревает, чем всё закончится. И Божеству их семьи этот маленький подарок явно понравится. Ведь кроме их семьи никто больше не вспоминает о нём. Но ничего. Это поправимо. Как маньяк и подозревал, Ширасаги только качает головой, отправляясь к немного надувшемуся от обиды Алькасеру. Боа не понимал, почему Вальт взял с собой только Вакию, хотя Алькасер был уверен, что он стал членом семьи первее блондинистого выскочки, неожиданно появившегося в их доме примерно неделю назад. И с тех пор тот приходил к ним каждый божий день. Что ещё странней, Боа начинал чувствовать с ним какую-то родственную связь. Вальт относился к ним обоим как… к своим детям? И это вызывало так много вопросов. Но ни один из них Алькасер не мог сформулировать, а потому только необоснованно злился, дулся и избегал Мурасаки. Возможно, именно по этой причине Вальт сказал, что Боа ещё рановато спускаться в то место. Место, куда лучше не спускаться ещё не созревшим детишкам. Ступеньки старые, сделанные, вероятно, даже не в этом столетии. Но камень сохранился прекрасно. А вот стены были не ровны. Вакия хотел к ним прикоснуться, хотел проверить, будут ли они шершавыми на ощупь или же странные отблески окажутся слизью, как в желудке чудовища… — Не советую, — глухо отозвался Вальт, даже не обернувшись. Казалось, на его затылке есть глаза, просто Вакия этого не видит. В любом случае, Мурасаки не решается ослушаться, только убирает руки подальше, смотря на немного растрёпанные синие волосы чуть впереди него. Свет от свечки мало чем помогал, но Вакия, на удивление, не оступался. Да и Вальт тоже. Они спускались всё ниже и ниже, температура постепенно падала, хотя с самого начала было понятно — подвалы на то и подвалы, что холодные, иногда не очень-то сухие. Но Мурасаки продолжал послушно спускаться вслед за тем, кто дал ему так много любви и внимания в последние несколько дней. Это были лучшие дни в его жизни. И их не мог испортить даже странноватый мальчишка вроде Боа. Пусть оба и испытывали ревность к драгоценному маньяку. Наконец, небольшая арка с нечитаемой надписью на самом верху. — «Оставь надежду, всяк сюда входящий»? — пошутил Вакия, усмехнувшись. И Вальт даже остановился, чтобы тоже взглянуть наверх. А после прочитал. Или сказал уже зазубренное наизусть. Всё-таки, у него было много записей от своих предков. Как он мог чего-либо не знать о них? — Ищи покой, где небо любится с землёй, — шутки от предков заставляли покачать головой и слабо улыбнуться. Потому что уже тогда они знали: нет такого места, значит, нет им покоя. Не их семье точно. — Поэтично, — прокомментировал Вакия, вновь следуя за Вальтом. И удивлённо замер, стоило зайти. Потому что его ждало «знакомство» с самим божеством. Прямо над статуей с прекрасным лицом струился свет. Но если это подвал, то откуда он? Что за «окошко» было на самом верху? Словно луч солнца во мраке… И сколько же они прошли? Точно ли всё это под домом? — Это лампа. Прадед перестраивал дом. Это место тоже. Я же говорил, жертвоприношения и все дела… здесь редко прибирались. Верили, что Бог проклянёт нас, если будем не осторожны. Пожалуй, так и случилось, — пожал плечами Вальт, припоминая, что с отцом ему не повезло. Самое настоящее проклятие его семьи. Чёрное пятно на их репутации. Не смог удержать род на плаву, не принёс ни денег, ни связей. Ещё и науськивал второго сына отобрать дом. Вот от кого вся морока… — И ты стал маньяком? — подумал вслух Мурасаки. Он был в корне не прав, но логика присутствовала. Поэтому Аой делает глубокий вдох, подходя ближе к статуе и оставляя в её ногах свечу. — Иди сюда. Чтобы знать о семье, надо стать её частью, — Вакия непонимающе смотрел на спину Вальта. И как он мог стать частью семьи, если не является кровным родственником? Мурасаки осторожно приблизился, переживая, как бы этот час не стал для него последним. А после снова поднял взгляд на статую. То была девушка. Определённо девушка. Очень красивая, но это была вовсе не европейская красота. Девушка — японка. Её прямые волосы зависли, как и она, в танце. В руках её был веер с такими же, как и на входе, надписями. Одно плечо оголилось, а второе, несмотря на точно так же спадающее кимоно, было прикрыто нижней рубашкой, ноги оголены, хотя длина говорила о том, что это, скорее всего, хикидзури*, что только подтверждало, что девушка танцевала. Но почему с распущенными волосами? У японцев это было не принято, насколько знал Вакия. Да и сам образ… больше напоминал распутный. Но в нём определённо что-то было. — Почему ты называешь её Богом, а не Богиней? — не понимал Мурасаки, всё больше влюбляясь в незнакомку. Ему казалось, что и сам автор скульптуры был очарован ей. Возможно, то была его жена или любовница. Точно кто-то из них. Ведь нельзя изобразить простую девушку так привлекательно и маняще, тем более, в таком образе. Да какая уважающая себя женщина того времени согласилась бы? — Потому что у него нет пола, — абсолютно серьёзно ответил Вальт, понимая, что Мурасаки стоит развеять свои ошибочные суждения уже сейчас, пока он не успел потерять головы от одной только статуи. Хотя… Вальт не думал, что такой человек существовал в принципе. Первый маньяк в их роду не убивал. Он был всего лишь творцом. И создал эту статую, уверяя, что видел самого Бога. Что видел своего Бога, возложившего на весь кровный род великую миссию. Только через несколько поколений стало понятно, что именно он имел в виду. Очищение. Но даже с талантами предков Вальт знал, что их семья не справляется. Что людей становится всё больше. И среди них так много ничего не понимающих, ни себя, ни других. И отец Вальта сильно напортачил, не сумев продвинуться. Более того, привёл семью к краху, которого у неё ещё не было. Теперь Вальту приходилось брать всё в свои руки. Стать мессией, которая таки доведёт свою семью до положенного ей места. — Что?.. — не верил Вакия, снова смотря на божество. Но видел в нём лишь прекрасную нимфу, молодую деву, что танцевала, не страшась обнажения своего тела. Ничего в этом образе мужского не было. Абсолютно. — Непорочная красота, дарованная лишь богам. Но они безгрешны, а потому не имеют пола, — с сомнением Мурасаки кивает, просто принимая, как должное. Вальту лучше знать традиционные верования. Тем более, в этой семье. — Садись. — На пол?.. — с ещё большим негодованием задаёт вопрос блондин, внимательно осматривая небольшой пьедестал, отделяющий простые пещерные камни от явно зацементированной ледяной поверхности. — Мой прадед сидел на нём три дня и три ночи перед своим уходом на пенсию, десять минут тебя не убьют, — слабо улыбается Аой, заставляя Вакию фыркнуть и неумело присесть на цемент, чувствуя, как уже весь дрожит. Слишком уж прохладное местечко. Не зря Вальт заставил его надеть свитер, а под него рубашку. Хотя не помешала бы курточка. Зимняя. Чтоб уж наверняка. — Закрой глаза. Несмотря на всю странность ситуации, Мурасаки покорно выполняет указания, неожиданно чувствуя прохладное касание. Но после него оставалось какое-то липкое… непонятное чувство. Нет, не просто чувство. На нём рисовали что-то. Неожиданно в нос бьёт запах крови. И Вакия едва не захлёбывается от удивления. Почему по его лицу разбрызгивали кровь? И чью? Кроме них с Вальтом никто не спускался. Более того, в руках у них не было ничего, кроме свечи. А после Вакия услышал голос маньяка. — Прошу, Магахито-сама**, прими это дитя под своё покровительство. Пусть не носит он в крови своей волю твою. Пусть прожил он, как проживают грешники. Пусть не связан он узами брака ни с одним из сыновей и дочерей твоих. Я пришёл, чтобы молить твоей милости, чтобы поклясться у ног твоих, что буду любить и заботиться о нём до конца своих дней, как ты заботишься и любишь нас, сынов и дочерей своих, — наконец, Вальт заканчивает с рисунком на лице Мурасаки. Как и со своей молитвой. И Вакия чувствует, как дрожит, готовый заплакать. Его переполняли чувства. Это надежда на лучшее будущее, это благоговение перед маньяком и этим божеством, это… самый странный и удивительный момент в жизни Мурасаки. И слёзы сами катятся из глаз, когда руки Вальта приподнимают его чёлку и тёплые-тёплые губы касаются лба. Он уверует… искренне уверует в это божество. Будь оно мужчиной или женщиной, будь хоть самым великим из богов, хоть обычной проституткой, с которой списали этот прекрасный образ… Ничего не важно. Только это мимолётное тепло в кромешном холодном Аду. И этот холод, словно вся жизнь Вакии до этого момента. А Вальт в ней — касание умершей матери, которой давным-давно нет…