Черновик

Сириус Блэк не был прилежным учеником в школьные годы, не подавал никому положительного примера своим поведением, да и добрым себя назвать не мог. Он считал себя неправильным, намеренно не вписывался в общепринятые рамки, и когда-то верил, что именно поэтому Судьба благоволит ему. Сириус всегда был бунтарем и в юности считал, что это не изменится никогда. В день, когда ему исполнилось полных двадцать два года, сидя на полу своей камеры, подальше от мокрой стены и вечно отсыревающего матраса, он понял, что Судьба та еще шутница, и шутки у нее специфические, а бунтовать всегда проще, имея верных друзей за спиной, счет в банке и не имея пожизненного ограничения свободы. В тот день, запрокинув голову и стараясь поменьше тревожить разбитую губу, Сириус смеялся, пока не охрип. Этот смех не был счастливым, и он был уверен, что тогда даже дементоры обходили его камеру стороной. Сириус хотел бы искренне верить, что последующие двенадцать лет Азкабана не смогли его сломать. Ему казалось, что за это время стал взрослее, смог научиться терпению и даже смирению. Естественно, что эти качества присутствовали в нем, преломляясь через грани его личности, но, согласно его убеждениям, от этого своей сути не меняли. Останься он прежним красавчиком-максималистом, то просто не выжил бы. Ни в Азкабане, ни после. Единственное, что осталось в нем прежним — непримиримая ненависть к лицемерию во всех его проявлениях. Сириус всегда был честным, никогда не врал себе и старался не врать окружающим. Новый Волшебный мир, открывшийся ему после окончательного возвращения, вызывал безмерное удивление именно своей нечестностью. Все чаще его посещали мысли о том, что все жертвы Первой Магической Войны были принесены зря. Иногда его удивление граничило с жалостью, иногда — с отвращением. Временами ему казалось, что новая точка зрения на окружающее есть следствие длительного и довольно губительного для светлых чувств воздействия дементоров на неокрепший молодой организм. Периодически, после собраний Ордена, ему хотелось расколотить что-нибудь об стену, но чаще — просто тянуло блевать. Вот и сейчас, присутствуя на очередном, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза, Сириус не мог отделаться от мысли, что все происходящее напоминает ему нелепый трагифарс. Вот, к примеру, слово взял старый добрый Реми Люпин. Трогательный одинокий оборотень, правильный мальчик в школе, борец за светлые идеалы в Ордене феникса времен Первой Магической, добрый профессор Хогвартса, раздающий детям шоколадки. Как и всегда, готовый положить всего себя на алтарь борьбы со злом, он предлагает свои услуги для установления связей в стане оборотней. И все собравшиеся охотно делают вид, что его предложение нормально, словно никто из них не в курсе того, что после пресловутой Первой о связях Реми с Орденом и семейством Поттеров не говорили только годовалые младенцы. И то, потому, наверное, что еще не умели говорить. Вряд ли этот факт поможет Ремусу расположить к себе оборотней, которым Лорд может предложить гораздо больше, чем Официальные Магические Власти. Кроме этого очевидного факта, был еще один, менее очевидный, но гораздо более весомый. Мало кто знал, но Люпин — фамилия вымышленная. Настоящей его фамилии, как, впрочем, и правдивой истории жизни, милый добрый оборотень не открыл в свое время даже лучшим друзьям. Единственным людям, которые приняли бы его несмотря ни на что. Сейчас открываться стало некому: Джеймс мертв, Питер уж лучше бы сдох мучительной смертью, а новый Сириус — совсем не тот компанейский парень, с которым Реми делил гриффиндорскую спальню. Новый Сириус не нравился Люпину, он чувствовал это всей своей собачьей шкурой. Это чувство не давало расслабиться, заставляло быть всегда настороже в компании друга. Вряд ли при таком раскладе Сириус мог ждать от Люпина откровенности, но это ни в коей мере не могло отменить наличия этого неочевидного факта. Сириус, еще в бытность свою курсантом Аврорской Школы прекрасно изучил официальную историю семьи Люпинов. Красивую и трагичную сказку про чистокровного мага, который женился на маглорожденной волшебнице и необдуманно оскорбил оборотня. И не был бы собой, если бы не докопался до части истории неофициальной. Гораздо менее красивой, но не менее трагичной. Впрочем, трагичной совсем не для Люпинов. Вероятнее всего, об этой истории знал и Джеймс, но в свое время Сириус не успел его об этом спросить, а после событий октября восемьдесят первого и вовсе спрашивать стало некого. Впрочем, Сириусу и самому после этих событий было не до того. Внешне Ремус по-прежнему выглядел безобидно: те же печально-добрые глаза, та же потертая одежда нейтральных цветов, те же рассуждения о справедливости, та же готовность принести себя в жертву во благо Светлого дела, только седины в волосах прибавилось. Но Сириус слишком много времени за прошедшие годы провел в собачьей шкуре, чтобы не чувствовать, что время не пощадило никого, Зверь слишком прочно угнездился в шкуре его старого школьного друга. И, вероятнее всего, сейчас Зверь хотел свежей крови. Сириус усмехнулся своим мыслям, и усмешка у него вышла под стать настроению. Недоброй. — Сириус, мальчик мой, что ты думаешь об этом? — а это уже старый мудрый Альбус подключился, будь он неладен вместе со своей бородой. Как всегда добр, светел и всепонимающ. От этого всегда было трудно что-либо скрыть, и Сириусу казалось, что именно благодаря произошедшим с ним переменам, Альбус в последнее время проявляет прямо таки непревзойденное внимание ко всему, чем он, Сириус, захотел бы заняться. И чаще всего ничем толковым заниматься не дает. — Я думаю, что все это глупая затея. — Голос прозвучал хрипло, лаяще. Сириус лениво отметил, как в очередной раз скривила свое оплывшее лицо Молли, как пытается спрятать глаза Артур, как потупил взгляд милый Реми, вспыхнула и встрепенулась Тонкс, реакцию остальных он отследить не успел. К слову сказать, его это не слишком и интересовало. — Вряд ли есть оборотень, который больше подходил бы под звание «самого светлого и добродетельного», чем ты, Ремус. О твоей честности, доброте и так далее по списку ходят легенды, почти такие же красочные, как о жестокости Фенрира. Стая тебя не примет. Ей богу, ты был бы полезней тут, согласись ты помочь привести эту помойку в надлежащий вид. «А вот это, Сириус, было зря. Особенно про помойку, теперь не отстанут со своим долбаным сочувствием», — подумал он. В желтоватом свете факелов, освещающих закопченные стены кухни, Сириусу на короткий миг привиделось желтое голодное свечение в глазах Ремуса, тени на стенах напомнили ему о ритуальных плясках перед костром. Сириус снова нехорошо усмехнулся, и наваждение рассеялось. Стало противно. Захотелось оказаться где-нибудь подальше, желательно в компании бутылки Огденского. Ремус надолго замолчал, затем как-то стыдливо опустил глаза. На кухне повисла вязкая неприятная тишина. Блэк откинулся на спинку стула. — Сириус, ты неправ. Оборотни практически не контактируют с волшебным миром. Общины живут изолировано и с радостью принимают тех, кого отвергли волшебники. Тем более, что после первой Войны численность оборотней в Магической Британии резко упала, — Альбус вздохнул, голос его звучал виновато, но в то же время в нем чувствовался легкий укор. «Не пристало тебе, Блэк, рассуждать о том, чего ты не понимаешь. Ты слишком много времени провел взаперти, ты не повзрослел, Блэк, — вот что это значило», — со злостью подумал Сириус, — «Действительно, Альбус, оборотни живут обособленно, ведь после Первой Магической их поголовье большей частью вырезали или упекли в Азкабан вне зависимости от политической позиции. А инициировать кого-то для любого из членов общины значило облечь остальных на гонения и, вероятнее всего, мучительную гибель». К счастью, он успел спохватиться, чтобы не ляпнуть это вслух. Озвучь он свои мысли, вышло бы совсем плохо. А так все можно списать на его резко испортившийся после двенадцати несправедливых лет Азкабана характер. — Никогда бы не подумал, что я скажу это вслух, но я с Блэком согласен, — прозвучало из дальнего угла. Сириус вскинулся и внутренне подобрался. Вот уж воистину помощь пришла, откуда не ждали. Вечер несет в себе кучу неожиданностей. — Вероятность того, что оборотни примут Люпина, как своего, крайне мала. Впрочем, не думаю, что высказывания Блэка основываются хотя бы на чем-то, напоминающем логику, скорее уж он просто не хочет оставаться в одиночестве в столь гостеприимно предоставленном нам убежище, — последнее слово Снейп особенно выделил интонацией. — Но даже несмотря на то, что Блэк, как всегда, основывается на своих инфантильных и эгоистичных желаниях, он попал в точку. Люпин слишком мягок, для того чтобы быть шпионом в стане оборотней. «Этот не менялся, кажется, со времен шестого курса, как был сальноволосым дерганым дерьмом, так им и остался, — отстраненно подумал Сириус. — Хоть что-то постоянно в этом мире». Вслух он, конечно, произнес другое: — Можно было сказать короче и без кривляния. И слово «шпион» не обязательно каждый раз выделять интонацией, все и так знают, что ты у нас единственный и незаменимый. — Зато ты… — Мальчики, прекратите ссору, — несмотря на то, что голос Альбуса звучал устало, в нем явно чувствовался приказ. — Ремус, последнее слово в любом случае за тобой. — Альбус, ты же знаешь, что я готов, — Сириус не удержался и закатил глаза, — Завтра я встречаюсь с представителем Северной общины. «Интересно, ты всегда был такой дурак, или я больно умным стал?» — от абсурдности происходящего Блэка начало нешуточно подташнивать, он прикрыл глаза. Не исключено, конечно, что качество последних двух бутылок Огденского, оставляло желать лучшего, и тошнота была последствием интоксикации. А может дело было в том, что последние две недели Сириус не просыхал. С учетом того, что последний раз он прикладывался к бутылке утром, возможно, тошнота и плохое настроение были признаками начинавшегося похмелья. Остаток собрания для него прошел в мутной дреме. Снейп, с самого начала усевшийся в угол, сразу оповестил всех о том, что Лорд за последнюю неделю его не вызывал, и никаких новостей у него нет, поэтому ничего интересного Сириус и не ожидал. В очередной раз обсуждалась организация охраны Зала пророчеств, попытки установить отношения с гоблинами и великанами, и прочие вопросы, которые обсуждались каждый раз, и конкретные решения по ним до сих пор не были приняты. Возможно, причиной этого был неизменно отвлеченный характер обсуждений. Больше всего Сириусу хотелось надраться, но в доме, кажется, было уже нечем. Сириус лениво размышлял о том, что мог бы заслать Кричера в Лондон за магловской выпивкой. В любом случае это было бы лучше того пойла, которое в последние разы приносил Мунгундус. Когда обсуждение было закончено, Альбус встал со своего кресла и подошел к нему, вырвав из полусна, в который Сириус успел ввалиться: — Сириус, можно тебя на пару слов? — голос старика просто лучился участием и пониманием. Сириус в очередной раз подумал, что тот переигрывает. Странно, что до Азкабана такие мысли не посещали его. Воспоминания о собраниях первого Ордена Феникса не несли в себе счастья, и поэтому сохранились хорошо. В последнее время, основательно надравшись, он вспоминал тех, кто выступал против Лорда в Первой магической и задавался вопросом: неужели все они были такими же наивными, как он? Неужели никто не углядел всех этих недоговоренностей и нестыковок, пустой болтовни вместо упорных боевых тренировок, наивности и нереалистичности планов? Или были те, кто все видел, но молчал так же, как и он сейчас? Такие размышления угнетали Сириуса и заставляли расстраиваться. После таких размышлений голова с похмелья болела особенно сильно. Проходя за Дамблдором по коридору, Сириус бросил взгляд на обветшалые стены, освещенные отблесками голубого огня из газовых рожков, и снова почувствовал, как в груди что-то сжимается. Что-то холодное, угрожающее и тошнотворное одновременно. В Голубой гостиной было темно. Сейчас этой комнате больше подошло бы название «Серая гостиная» или «пыльная гостиная», а раньше, пока бирюзовые с цветочным узором обои не выцвели от времени, пока в голубой обивке диванов и кресел не поселилась моль, пока на полу не скопился сантиметровый слой пыли, Сириус любил здесь отдыхать. Раньше в его жизни вообще было много хорошего, жаль, что он не сумел вовремя научиться это ценить. Дамблдор движением палочки разжег камин, зажег факелы, висевшие на стене. Желтоватый ровный свет немилосердно высветил паутину и комки пыли, разлетевшиеся по углам от движения воздуха. Сириус поморщился и опустился в кресло напротив. Голова, кажется, окончательно разболелась, поэтому для придания позе непринужденности и легкости ему требовались немалые усилия. — Я понимаю, что ты чувствуешь, Сириус, — тихим голосом начал Дамблдор, — на твою долю выпало слишком много испытаний. Любой бы на твоем месте ожесточился, но это не повод срывать свою злость на друзьях, на соратниках. Мы делаем общее дело, и мы сильны, только когда мы вместе. В том, что произошло с тобой, есть большая доля и моей вины. Если бы в свое время я проявил чуть больше внимания к мелочам, если бы позволил себе усомниться, то ты не был бы сейчас привязан к этому дому. Но, Сириус, все мы не идеальны, каждый из нас, каким бы мудрым он не был, имеет право на ошибку. В твоем случае моя ошибка, мое неверие, — последнее слово он особенно выделил интонацией, — сыграло роковую роль. Я был бы рад сделать все, чтобы это изменить. Тебе тяжело смириться с временным бездельем, но ты должен понять, что нас слишком мало, а твое участие в каких бы то ни было действиях сейчас слишком рисковано. Ты слишком опасен и для Лорда и для Министерства, я надеюсь, что ты понимаешь почему. Я хотел бы уберечь тебя от опасности, поэтому вынужден просить тебя временно, я подчеркиваю, временно, воздержаться от активных действий. Сириус выслушал речь Дамблдора с непроницаемым лицом. Несмотря на опьянение и уже начинающееся похмелье, мозг отметил и участливое выражение лица и нужные интонации, и правильно расставленные паузы, и слегка, словно под невыносимым грузом, опущенные плечи, и даже на короткий момент слегка увлажнившиеся от слез глаза. Но, несмотря на все демонстрируемое ему сочувствие, Дамблдору Сириус не верил. Впрочем, прямо сообщать ему об этом он не планировал. — Да, Альбус, я все понимаю. Я постараюсь не приносить хлопот, — голос звучал хрипло, и тоже как-то правильно, соответственно моменту, — Прости меня за эту вспышку. Я постараюсь держать себя в руках. «А еще я понял твое предупреждение и постараюсь не нарываться», — это было сказано уже про себя. Альбус понимающе и грустно улыбнулся, поднялся с кресла и на секунду сжал его плечо. Сириусу немалых усилий стоило натянуть на лицо подобающее выражение и не выругаться сквозь зубы. Тактильные контакты после некоторых событий своей жизни он переносил с трудом, и почему-то, в последнее время в его голову закрадывались мысли, что Дамблдор об этом прекрасно знает. Недаром ведь, Сириус был единственным, кто удостаивался регулярных похлопываний по плечу и вот таких жестов, как сегодня. Оставшись в одиночестве, Сириус встал, но сразу же снова обессиленно повалился в кресло. Надраться и лечь спать захотелось еще сильнее, но вместо этого ему придется терпеть компанию соратников и делать вид, что ничего особенного не происходит. Что сидеть запертым в ненавистном запущенном доме в компании сумасшедшего эльфа и не менее сумасшедшего портрета маман — нормально. Что безопасность — предел его мечтаний. Не открывая глаз, он пошарил рукой под креслом, пальцы уперлись во что-то стеклянное и имеющее круглый бок. Во что-то прохладное. Во что-то определенно интересное. В обнаруженной им бутылке оставалось еще несколько глотков, и Сириус, долго не раздумывая, хорошенько к ней приложился. Жизнь, определенно, становилась лучше. Алкоголь, разливаясь теплом в желудке, сразу же начал туманить голову. А это позволяло отвлечься от окружающей мрачной действительности и на короткое время погрузиться, в пусть и малоприятное, но забытье. За краткий миг тошнотворного забвенья, правда, потом приходилось расплачиваться больной головой и еще более плохим настроением, но Сириус за свою долгую жизнь привык к мелким неприятностям. Он отсалютовал потолку бутылкой и сполз по спинке кресла, вытянув ноги почти на середину комнаты. Некстати подвернувшийся журнальный столик пришлось бесцеремонно пнуть, чтобы освободить себе чуть больше места. Столик обиженно звякнул. Глубоко вздохнув, Сириус подумал, что надо бы спуститься к ужину. Его отказ присутствовать на этом всеобщем ритуале принятия пищи может повлечь за собой еще один виток душещипательных бесед в исполнении Ремуса (которые, к слову, всегда начинались со слов: «Сириус, друг, жизнь всех нас потрепала, а с самыми лучшими обошлась и вовсе несправедливо», и чаще всего случались тогда, когда у Рема после огневиски начинал здорово заплетаться язык), или неуклюжих попыток Артура вызвать его на «откровенный мужской разговор», или, не к ночи будь они помянуты, зачастую непреодолимых попыток Молли накормить его очередным кулинарным шедевром. Он снова усмехнулся и устроился поудобней в кресле, отхлебнув из бутылки небольшой глоток. А дальше произошло сразу две вещи. Не имей Блэк с рождения выдающихся способностей к анимагии и не проведи он в собачьей шкуре большую часть времени из тех двенадцати лет, которые ограничились комнатой с толстыми каменными стенами, или будь в бутылке чуть больше Огденского, то вполне вероятно, что ничего особенного с ним и не случилось бы. Но вышло, как вышло. Сириус впоследствии некоторое время даже размышлял над тем, чем это было: удачным стечением обстоятельств, неудачным стечением обстоятельств или очередной глупой шуткой ветреной шлюшки Судьбы. К определенному выводу в итоге он так и не пришел, а потом ему и вовсе стало не до того. Сначала он почувствовал легкий, едва заметный запах трав и какой-то очень едкой зельеварческой дряни, а через мгновенье в коридоре еле слышно скрипнула половица. Время для Сириуса ускорилось, не меняя расслабленной позы он замер на долю секунды, а через мгновенье уже стоял в коридоре лицом к лицу с крайне удивленным Северусом Снейпом. Который, к тому же, находился под Дезиллюминационным заклятьем. И не будь у Сириуса воистину собачьего нюха, или растеряй он до конца аврорские навыки, то вряд ли бы ему удалось его заметить. — Вот это, блядь, сюрприз, — голос Сириуса прозвучал почти весело. Снейп молчал. К его чести надо сказать, что с лицом он справился быстро. И Дезиллюминационное догадался снять. Будь Сириус в чуть большем подпитии, он списал бы все на игру пьяного воображения. Но, с учетом возросшей в последнее время толерантности к алкоголю, он был почти трезв, да и волна адреналина, которая холодной волной пронеслась по загривку, разум прояснила мгновенно. Сириус все понял правильно. -Старый добрый шпион Снейп, который шпионит. Кто бы сомневался, — протянул Сириус. — И какого хера ты тут стоишь? Я тебе не Темный лорд, у меня вынюхивать нечего. — Вынюхивать — это к тебе, — сделав акцент на первом слове, спокойно и даже как-то угрожающе произнес Снейп. Сириус краем глаза заметил, как его рука в кармане сжалась в кулак. А дальше время снова ускорилось. Сначала Сириус очень спокойно и отстраненно подумал, что время все же не пощадило его мозги. Палочка осталась где-то на кухне, и впредь ему нужно бы посерьезней относиться к таким мелочам, все же Вторая магическая на дворе. Еще неплохо было бы перестать пить и на всякий случай восстановить физическую форму. Потом так же спокойно и отстраненно выкручивая правую руку с зажатой в ней палочкой, оттолкнул Снейпа к стене, а свободной рукой со всей дури съездил кулаком тому в лицо. Снейп выглядел удивленным, не более того. Сириус, почувствовал, как разум затапливает неконтролируемая ярость и даже успел внутренне посетовать, что это не к добру, но справиться с собой уже было не в его силах. В этой ситуации он заслуживал большего, чем удивление. Предплечьем он придавил шею Снейпа к стене, сдавив трахею так, что тот захрипел, а затем, оскалив зубы, прошипел ему на ухо: — Запомни, сука, я после Азкабана стал совсем травмированный. В следующий раз за попытку подслушать, а потом наложить Обливиэйт, я тебе не просто разобью твою мерзкую рожу, а еще и все кости в твоих тонких холеных ручках переломаю, причем так, что к котлу ты до конца жизни не подойдешь, — голос срывался от злости и Блэк перевел дыхание, — и никто меня не остановит. Я никогда не отличался спокойным нравом, а после двенадцати лет Азкабана и вовсе психопатом стал. — Иди ты на хер, Блэк, вместе со своим Азкабаном, — прохрипел Снейп. Сириус подумал о том, что будь освещение чуть лучше, ему бы удалось насладиться тем, как его оппонент синеет. Но освещение было хреновым, поэтому подробностей он рассмотреть не мог. — Мне кажется, что ты не понял серьезность моих намерений, Нюнчик, — Сириус снова осклабился, потом, чуть отстранившись, ударил Снейпа кулаком в солнечное сплетение, а когда тот согнулся от боли, добавил коленом в нос. Снейп опять захрипел. Сириусу в голову пришла мысль, что этот звук ему порядком наскучил. Не давая времени опомниться, он резко схватил Снейпа за волосы и потянул вверх, снова прижав его предплечьем к стене. Через мгновенье Сириус почувствовал, как его руки коснулось что-то влажное, и, посмотрев на запястье, увидел, что это всего лишь капля крови. Белая пелена перед глазами потихоньку стала рассеиваться, ему стало мерзко от себя и от ситуации в целом. А вот головная боль, как ни странно, прошла. Снейп выглядел жалко. Прижатый к стене, он повернул голову, видимо, чтобы следующий удар пришелся не в нос, а в скулу, и тяжело дышал. Растрепанные, к тому же перепачканные в крови, волосы, облепили лицо и выглядели даже более неприятно, чем обычно. Сириус медленно, словно издеваясь, взял его за подбородок, повернул лицом к себе и заглянул в глаза. Взгляд Снейпа не выражал ровным счетом ничего. Примерно таким же взглядом он сегодня осматривал собрание из своего угла: ему было все равно. Сириуса отчего-то передернуло. — Вероятнее всего у меня сотрясение, Блэк, — сказал Снейп спокойно. — Ты — мерзкое говно. Помнишь, в хижине ты просил меня дать тебе повод? Так вот, запомни, что мне, в отличие от тебя, повод не нужен, — Сириус еще сильнее прижал его к стене, слова вырывались помимо его воли, остановиться он не мог. — Я могу… — Блэк, у меня сотрясение и меня тошнит, — не дав ему договорить, снова спокойно и даже немного устало сказал Снейп. — Тебе лучше отойти прямо сейчас. Что-то неправильное было во всей ситуации, но после слов Снейпа на Сириуса снова навалилась привычная апатия. Мозг никак не мог ухватиться за что-нибудь конкретное. Сириус решил, что подумает над этим позже. — Съебись с глаз моих, — прошипел он, ослабляя хватку на горле Снейпа. — И не пытайся натворить глупостей. Снейп, слегка прищурившись, снова равнодушно глянул на него, странно усмехнулся и нетвердой походкой пошел к выходу. Сириус оглядел правый кулак. Кожа на костяшках была осаднена, вся кисть перемазана в крови. Его снова начало подташнивать. Нет, Сириус никогда не был чистюлей, но все же прямой физический контакт с чужой кровью, или, к примеру, соплями, не любил. При мысли о том, что от Снейпа всего можно ожидать, и соплей в том числе, подташнивать стало сильнее. Сириус оперся на стену и сполз по ней вниз, лениво перебирая в уме все обстоятельства произошедшего. Что-то не давало ему покоя, что-то мешало спокойно пойти в Голубую гостиную и допить огневиски, что-то мухой жужжало на краю сознания не давая отвлечься. Хлопнула дверь, раздались вопли матушки, Сириус вынужден был встать и двинуться в комнату, разбираться с неистовствовавшим в праведном чистокровном гневе портретом у него не было никакого настроения. Уже на пороге до него наконец дошло, и Сириус снова обессилено повалился в кресло, предусмотрительно выбрав то, рядом с которым оставил недопитую бутылку. Странным было то, что Снейп, в настоящий момент обладая гораздо более хорошими, чем Сириус, физическими данными, не оказал никакого сопротивления. Да, Сириус застал его врасплох, да лишил возможности колдовать, но если бы Снейп каждый раз, лишившись палочки, впадал в ступор и спокойно давал себя избить, до своего возраста с его то образом жизни точно бы не дожил. И, тем не менее, он не сопротивлялся. И это было только первой странностью. А вот второй и самой главной было то, что у Снейпа ощутимо стоял. Да так, что почувствовать это Сириус смог сквозь мантию и слои одежды. Сириус грязно выругался, зажмурился, нащупал бутылку с остатками огневиски. После нескольких оставшихся там глотков мысли привычно затуманились. «Нет, точно, я не мог ошибиться. Сириус, поздравляю, тебя захотел Нюнчик. Твоя бедная матушка назвала бы эту ситуацию компрометирущей», — подумал он. После этой мысли он начал смеяться и долго не мог остановиться, ведь Судьба не прощала, когда ее шутки игнорировали.