Любовь в двух мирах

      Снова ощутив сильный удар под ребра, полученный острым, профессионально приученным к этому делу локтем, заключенный уже не нашел в себе сил сдержать бешенство, все продолжающее расти в ответ на агрессию полиции, с удовольствием превышающей свои полномочия. Мужчина извернулся и яростно клацнул зубами, словно безнадежно пытающийся защитить себя бойцовский бультерьер.       Реакция полицейских, тащивших его следом за собой, последовала мгновенно. Мужчины дернулись, крепко стиснув заключенного, навалившись на него каждый со своей стороны. Заключенный почувствовал, как его заломанную за спину до самого упора руку еще сильнее завели назад, и едва не вскрикнул от боли, но вовремя совладал с собой.       -Держи его крепче! Вырываться вздумал, тварь! - бросил ему полицейский, чей голос был полон нескрываемой злости. В окружении конвоя парень чувствовал себя полностью беспомощным, но, привыкший бороться до последнего, поддался внутреннему упрямству и обратил в ответ на оскорбившего его такой пронзительный взгляд, что полицейскому стало ясно: если бы одной силой мысли и желанием можно было убивать — он уже был бы мертв.       Впереди показались высокие лакированные двери, и полиция с грохотом впихнула в них парня, тут же тесно скучковавшись в проеме, отрезая ему путь к отступлению. Шум, суета и суматоха наполнили большой зал, эхом отражаясь от кафельных стен и потолка.       -Ну-ка, верните тишину! Вы что, не умеете работать? - громко возмутился со своего места секретарь, словно собираясь отчитать главную мировую полицию как маленьких детей, а затем обратился к слушателям заседания. - А вы сядьте! Что повскакивали с мест? Первый раз, что ли, увидели мистера Барти Крауча？       Послушавшись приказа, но все же задержав на Барти свой любопытный взгляд дольше, чем этого хотел Бартемиус, слушатели один за другим поусаживались обратно.       Подведя заключенного к его помосту, полицейские встряхнули его за руки и, услышав бряцание надетых на него наручников, решили, что они закреплены все так же достаточно крепко для того, чтобы парень смог открыть их, использовав свои хитрые темные уловки.       -Бартемиус Крауч, Вы обвиняетесь в поджогах, шпионаже, убийствах и пособничестве Темному лорду... - принялся громко вещать судья.       Барти вскинул голову, смахивая лезущие в глаза нечесаные волосы.       То, что произошло накануне, не было секретом ни для кого. Новость, произошедшая всего пару дней назад, уже облетела весь волшебный мир и сотрясла его. Он не видел смысла скрывать то, что было известно всем, но и мысль о том, чтобы сознаться, также не приходила ему в голову.       -Нет, - громко ответил Барти, зная, что одной твердостью в голосе ему себя не спасти.       По столам слушателей пронесся недовольный шепот. Среди людей явно не было довольных тем, что Барти, которого они знали, видели и никогда бы не стали подозревать в таких ужасных преступлениях, не сознавался в них и совершенно не чувствовал свою вину. Каждому казалось, что Барти совершал свои злодеяния не только против них всех, но и лично против него самого. Сейчас так казалось и самому Барти. Будь его воля — он бы и впрямь убил всех и каждого из собравшихся здесь.       -Вы отрицаете？- не став ждать ответа, которого он бы все равно не получил, судья продолжил. - То есть мадам Багнолд и Руфус Скримджер не поймали Вас в компании Лестрейнджей на берегу реки Лета, когда отправились спасать жителей деревни Литтл-Хэнглтон, бегущих от пожара Адского пламени, устроенного Пожирателями？       Барти нехотя поднял глаза на Багнолд и Скримджера, занимающих трибуны напротив. Миллисента с достоинством выдержала его взгляд, после чего взяла слово:       -Мы с мистером Скримджер срочно отправились к Литтл-Хэнглтону, чтобы помочь жителям и остановить разрастающееся пламя. Конечно, мы не ожидали увидеть там мистера Барти Крауча или кого-либо еще из ему подобных, ведь обычно Пожиратели просто делают то, что им приказано, и осмотрительно убираются раньше, чем их успевает перехватить кто-либо из Министерства.       Дальнейшая речь Миллисенты доносилась до Барти, будто его с головой погрузили под воду. Парень не нуждался в том, чтобы слышать слова женщины о том, что случилось в ту ночь. Он и сам знал об этом лучше чем кто-либо, ведь, в отличие от Багнолд и Скримджера, присутствовал там с самого начала.       После того, как Барти не успел вовремя скрыться с места и был схвачен, он был на два дня брошен в местный участок, ожидая судебного разбирательства и, как следствие, приговора, который мог быть только один, и был для него очевиден. Министерству ничего не стоило найти все доказательства его преступлений и установить причастность парня к Пожирателям, ведь главное, самое неопровержимое доказательство горело огнем под взглядом его отца, когда тот, все еще в слепой надежде на невиновность своего сына, сам оголил ему плечо. Изображенный на метке череп прожег глаза Бартемиуса своими пустыми глазницами.       В тот день Бартемиус-Старший навек отрекся от своего сына. Уже тогда он был готов вынести ему приговор, но все же он, строгий и дисциплинированный министр, как всегда сделал все по правилам, вытерпел время и сейчас находился здесь, внимательно слушая показания всех свидетелей, сжимая в руке молоток.       -То есть Вы утверждаете, что Вас не было у реки Лета, и мадам Багнолд говорит ложь?       -Не было, - коротко ответил Барти.       -Тогда где же Вы были и что делали в ту ночь？И кого, по-Вашему, они оба видели？ - продолжал строго допрашивать Бартемиус.       Барти не ответил. Он бы хотел цепляться за единственную возможность упрямо лгать, видя в этом смысл для своего спасения. Но смысла не было. Его вина была очевидна, и за два дня он так и не смог придумать правдоподобную историю, которая бы могла звучать убедительно. Он оказался в западне последствий своих поступков.       -Почему Вы молчите？Отрицаете свою вину? Не потрудитесь дать объяснений？       Барти снова промолчал. Раньше ему доводилось присутствовать на заседаниях, которые вел его отец, и сейчас Бартемиус, как и подобает справедливому судье, допрашивал его также строго, как и всех других преступников, не делая никаких поблажек. Барти знал: его отец, строгий до мозга костей, и до фанатизма придирчиво наблюдавший за тем, чтобы сын со всей серьезностью относился к учебе и жил ради своего будущего, испытывал настоящую горечь, но не за то, что сын вступил на кривую дорожку, идущую под откос. Он был слишком серьезен для того, чтобы любить Барти нежной отцовской любовью, и страдал лишь потому, что главному делу его жизни, которым он считал своего сына и на которое возлагал большие надежды и потратил много сил, теперь никогда было не суждено осуществиться, не говоря уже о том, что, узнав новость о Барти, все начинали шептаться за его спиной, где бы он не появился. Так сын стал самым большим позором и разочарованием в его жизни.       -Сначала мы увидели только Лейстренджей. Ни для кого не секрет, что они являются одними из самых раболепных пешек Того-Кого-Нельзя-Называть, - теперь заговорил Скримджер. - Мы погнались за ними и остальными Пожирателями, пытаясь отрезать им путь, но они все же смогли улизнуть, все, кроме одного. Он скрывал свое лицо под капюшоном, именно поэтому я проявил к нему интерес больше чем к кому-либо, захотел увидеть его лицо. Конечно, остальные Пожиратели не остались помочь ему, когда он оказался в моих руках. Они отвечали сами за себя и, выполнив свою миссию, просто покидали то место, не считая нужным отвечать на наши атаки и вступать с нами в бой.       -И тем, кого Вы поймали, оказался мистер Крауч? - риторически спросил Бартемиус.       -Я бы никогда не поверил, что под капюшоном окажется именно он, что он занимался всем этим вместе с ними... И не поверил, даже когда увидел его лицо. Только когда увидел метку... Мне жаль. - Последние слова Скримджер произнес так, будто оправдывался лично перед судьей. Он понимал, что Бартемиус просто не подавал виду, что ему было нелегко слышать вновь и вновь это о собственном сыне.       -От себя могу добавить, что наши министры нашли черный клочок ткани на берегу Лета. Мантия, надетая на мистере Крауче в тот день, когда его оставили на задержании в Азкабане, была порвана, будто ему приходилось пробираться через высокие кусты, по периметру окружающие Литтл-Хэнглтон. Поэтому, если мистер Крауч действительно не хочет ничего сказать... - в заключение добавил Бартемиус и ударил молотком.       Судья поднялся с места, вскинул голову, покинул свой постамент и широким шагом направился прочь, развевая за собой длинные полы одежд. Барти обреченно опустил свою голову на сложенные, закованные в наручники руки, когда отец прошел мимо, обвеяв его холодом ветра своей быстрой походки и осуждения, которое волнами исходило от него и буквально физически коснулось парня.       Наконец почувствовав отсутствие контроля, ряды слушателей оживились, принявшись так громко обсуждать судебное дело и то, что Барти был предателем и подлецом, будто он не слышал их, хотя и находился рядом, в одном с ними зале. Барти закрыл глаза, утопая в своих темных, понятных только ему мыслях. Решения суда еще не озвучили, но оно уже было известно присутствующим, и все, кроме обреченного подсудимого, с нетерпением ждали его справедливого оглашения.