27 марта, 1985 год
Годрикова впадина
Одна из любимых привычек Джеймса — рассказывать Гарри истории о школьных приключениях. Казалось, они никогда не кончатся. Эта привычка стала вместо сказок перед сном. Джеймс рассказывал сыну обо всем: как встретил своих друзей, как влюбился в его маму, как побеждал на матчах по квиддичу, как устраивал всевозможные шалости. Он, разве что, обходил стороной разговоры о минувшей войне. Джеймс каждый вечер к нему приходил, а Гарри его всегда внимательно слушал, ни разу не перебьет. — У нас сегодня особенный случай, — произнес Джеймс, по обыкновению вечером заглянув к сыну. — Мой день рождения. Хочешь, расскажу, как я отмечал свое пятнадцатилетие? Конечно, хочешь, — сам же сказал он, не дожидаясь ответа.27 марта, 1975 год
Хогвартс
4 курс Мародеров
— Все нормально, Рем, — успокаивал Джеймс, когда они торопливо шли по ночному замку, то и дело сверяясь с Картой. — Мы к рассвету уже будем в своих кроватях. — Точно, — поддержал Сириус, — нас никто и не заметит! — А если заметит, можешь и не рассчитывать получить значок старосты, — добавил Северус. — Я и не хочу становиться старостой, — возразил Ремус. — Ну, вряд ли значок дадут кому-то из нас, — справедливо заметил Джеймс и тут же растянул губы в мечтательной улыбке. — Хотя… я бы подежурил как-нибудь с Эванс. Сириус на это понимающе усмехнулся, глянув на него. Зато Северус поспешил расстроить его иллюзии: — Старосты дежурят по графику и по одиночке. Вряд ли ты вообще бы пересекался с Лили на дежурствах. — Я бы нашел способ, — уверенно заявил Джеймс, — чтобы с ней лишние минуты наедине провести. — Чтобы получить еще один летучемышиный сглаз? — скептически поинтересовался Ремус. А у Джеймса, от одного лишь упоминания, засаднили незажившие царапины на шее. — Или же отраву в тыквенный сок, — хмыкнул Северус, припоминая еще одну выходку Эванс. — Да ладно вам, — протянул Сириус. — Может быть, она бы его, как и обычно попросту унизила и послала? Отвали, Поттер! Дебил слабоумный! — высоким голосом передразнил Сириус Эванс. Они втроем рассмеялись, а Джеймс на них мрачно посмотрел. Никто из друзей не верил, что Лили — его судьба и однажды все равно будет с ним. Все вокруг потешались каждый раз, когда Эванс в грубой форме отказывала ему во встречах. Даже Сириус (его самый близкий друг!) ухахатывался во всю, когда она в особо унизительной форме обращалась к нему. Время от времени каждый из друзей пытался донести, что Джеймс зря донимает Эванс своим вниманием и ничего-то ему не светит. Сириус предлагал отвлечься на других девчонок (но Джеймсу нужна самая лучшая из них!), Северус советовал сконцентрироваться на учебе или квиддиче (но ведь Джеймса с легкостью на всё сразу хватит!), Ремус же рекомендовал просто оставить ее в покое (как будто это вообще было возможно!). Каждый из них был убежден, что Эванс — недосягаемый для Джеймса идеал. Но, очевидно, они слишком плохо знали Джеймса. И, очевидно, совершенно не знали Эванс. Джеймс был готов поклясться не только на собственной скоростной метле, но и собственной душой на том, что Лили к нему тоже неравнодушна. Да, возможно, она еще сама этого не осознала. Но упертая и принципиальная Эванс и дня бы не стала терпеть внимание от человека, который действительно ей противен. А сама она все время привлекает его внимание. Постоянно! Она без конца делает ему замечания: осуждает его за громкий смех в гостиной (хотя сама там постоянно хохочет во весь голос), упрекает его за небрежно повязанный гриффиндорский галстук (хотя сама вместо галстука частенько и вовсе надевает красный бант), недовольно качает головой и отпускает едкие замечания, когда он по Зельям получает неуд (хотя сама с трудом тянет Трансфигурацию и эссе списывает у Алисы). Эванс вовсе не такая паинька, как многие привыкли ее видеть. Пусть она и мастерски притворяется. Но Джеймс первый раскусил ее натуру. Она — душа любой компании — веселая, открытая и смелая. Она не прочь нарушить школьные правила, с тем лишь условием, что их никто не поймает. Она любит наряжаться и не любит скучную школьную форму. Она любит учиться, но без зазрений совести скатает домашнюю работу у подруги, если этот предмет ей не нравится. Она не станет прятать взгляд при унизительном: «грязнокровка!». Она с невиданной ему смелостью всегда отважно смотрит в лицо опасности. В ней живет храбрый дух, поистине гриффиндорский! И Джеймса это восхищает больше всего. Ведь каковы шансы, что он обратил бы на нее внимание, не будь она отражением его самого? Только у нее, в отличие от него, огромное и доброе сердце, в ней смелость и дерзость граничат с честью и благородством, в ней доброты и любви — пропасть. Она упрямо верит в лучшее, в справедливость, в лучшее в чужих людях. Если бы кому-то и мог явиться меч Гриффиндора, то только ей. За ее смелость, за силу духа, за честь и благородство, за веру в лучшее. И все же, одно Джеймс знает наверняка — Лили к нему не ровно дышит. У нее румянец на щеках, пламя в глазах вспыхивают, стоит ему позвать ее на очередное свидание. Она будто светится изнутри, когда в очередной раз дерзит и отказывает ему. Она светится каждый раз, когда обращается к нему. А он этому свету и противостоять не может. Свет этот яркий, но не ослепляющий; теплый, мягкий; как первые утренние лучи летнего солнца. Друзья ничего подобного не видят. Сколько бы Джеймс ни описывал «магический свет Лили», но Сириус, Ремус и Северус говорили, что Эванс глядит на него с бешенством и отвращением, а после и вовсе смеялись над ним и его излишней романтикой, добавляя, что он у Лили вызывает исключительно недовольство. Но Джеймс продолжал упрямо верить, что Эванс применяет некую магию, потому-то их так тянет друг к другу. Вполне вероятно, что делала она это неосознанно — как у детей бывают выбросы магии, так и у взрослых случаются магические всплески. А Джеймс готов был поклясться, что Эванс светится изнутри, стоит ей лишь увидеть его. И этот свет его тянет.27 марта, 1985 год
Годрикова впадина
— Вечеринка была одной из самых шумных за историю Хогвартса, — продолжает рассказывать Джеймс. — Закончилось все, как и всегда. Ну ладно… Не как всегда. Подземелья слизеринцев были затоплены, все приведения висели вверх ногами и не могли вернуться на землю (признаюсь, мы сами не поняли, как так получилось), потолок в Большом зале представлял собой жерло вулкана (еще и температура поднялась градусов под сорок!), а мантия каждого входящего окрашивалась в гриффиндорские цвета. Слизеринцев это особенно бесило. Джеймс на мгновение прикрыл глаза, чуть улыбаясь. — Нас веселило, что никто из преподавателей не мог обезвредить нашу шутку. Пришлось ждать Дамблдора, который лишь спустя четыре дня, вернувшись из поездки, вернул все на место. Замолчав на мгновение, Джеймс добавил: — Нам тогда даже отрабатывать не пришлось. Пусть все и знали виновников, но нас с поличным никто так и не поймал. Хотя… после этого Дамблдор всегда оставался в школе в период моего дня рождения. Ах, ну да, и ваша мама всё прекрасно поняла. По правде, фокус с призраками провернула именно она, явно сама того не желая. Наверняка хотела испробовать проклятие на мне, да сэр Николас некстати подвернулся. Негромко посмеявшись, Джеймс произнес: — Да, хорошо тогда было… Хорошо… Как и обычно, Гарри ничего не ответил на его историю. Как и обычно, в ответ — удушающая тишина. Тишина, от которой все внутри разъедало. Скручивало болезненными, раскаленными тисками. Джеймс поднял взгляд, натыкаясь на серый камень.«Гарри Поттер — 31.07.1980 — 31.10.1981…»
Он сдерживал себя, не хотел видеть, но взгляд сам упал на строчку ниже:«…Лили Поттер — 30.01.1960 — 31.10.1981»
Под именем Лили его собственной рукой нацарапано имя Маргарет с одной лишь датой смерти. Да, она так и не родилась. Но она жила… жила в их мыслях, в их мечтах и планах, в их яркой красной комнате. 31 октября — самая длинная ночь в его жизни. Безумно длинная ночь, безумно страшное сражение, которому конца и края не было. Они знали, что Волан-де-Морт придет к ним в самайн. Готовились и продумывали план. Джеймс спрятал Лили и Гарри, спрятал далеко и надежно. А сам приготовил для Волан-де-Морта ловушку. Только вот он как-то об этом прознал. В итоге погибли не только все его друзья, но и Лили с Гарри. Лили с Маргарет. Ремус умер от руки Сивого, Сириус и София погибли в сражении с Лестрейнджами, Северуса за предательство уничтожили Пожиратели Смерти, а Регулус бесследно исчез. Джеймс сражался с Пожирателями Смерти на другом конце страны в миг, когда больше всего был нужен Лили в миг ее сражения с Волан-де-Мортом. О страшной беде, что случилась за сотни миль, Джеймс узнал в одну секунду. Свет Лили, что каждый день наполнял его душу, вдруг погас. Оставил внутри выжженную пустоту, мертвое черное поле. Словно выключился переключатель, погружая весь мир во тьму. И в этой тьме он так и живет. Та ночь — его самая страшная в жизни ошибка. Он безустанно думает о ней, переваривает, размышляет, как надо было сделать. Но ничего уже не вернуть — и с этим сложнее всего мириться. Джеймс готов что угодно отдать, что угодно — все блага, жизнь, собственную душу, но лишь бы Лили была жива. Отважная и бесстрашная Лили, которая каждый день, каждый миг делала его жизнь лучше, делала лучше его самого. Лили, с огромным и любящим сердцем, что делала этот мир лучше. Никакая победа, ни Орден Мерлина за убийство Волан-де-Морта, ни всевозможные почести и награды никогда не заменят ее. Для чего ему нужны победы, если их нельзя разделить с Лили? Ведь каждая его победа — только ради нее одной. Стараясь не дать волю слезам, Джеймс поднялся. — Увидимся завтра… И, немного помедлив, он нетвердой походкой направился к пустому дому.