One misstep, you mine

      

ruelle — monsters

                    Кая до слёз смущает его собственная неловкость, откровенно мешающая ему хотя бы парой слов перекинуться с невероятно симпатичным соседом по лестничной клетке, и этот факт больно бьёт по гордости и самооценке.       Хотя, если подумать, по самооценке бьет, скорее, чужая внешность, умение держать себя на людях, то, как сосед одевается, то, как разговаривает с кем-то по телефону, пока открывает дверь в свою квартиру, то, как элегантно сжимает тонкими пальцами папку с документами, слетая по утрам по лестнице к уже поджидающему его такси, то…       Впрочем, список большой.       Кай вообще не понимает, как его самого сюда занесло, но ситуация складывается таким образом, что он, кажется, оказывается единственным… неудачником? среди нормальных людей, имеющих весомый достаток. Он, во-первых, студент, во-вторых, заработка хватает исключительно на оплату аренды, в-третьих, сильно сомнительно, что кто-то, кроме него, работает в кофейне. По крайней мере, точно не обычным барменом-официантом.       Эту квартиру он получает через друга друга, поэтому она сваливается на него со скидкой, и Кай этому невероятно рад. И он надеется, что в ближайшее время не испортит отношения ни с другом, ни с другом друга, ни с отцом этого друга, заручившегося, что Кай — человек ответственный, милый и попоек на тридцать три человека устраивать не станет.       И у Кая совершенно нет никаких проблем. Кроме этого соседа.       Его зовут Ким Чунмён — «Сухо» для друзей, — ему около тридцати лет или чуть больше, он носит брендовые вещи от «Burberry», «Gucci» и «Prada», занимается каким-то прибыльным бизнесом, выглядит всегда так, словно уезжает не меньше, чем на показ, куда приглашён моделью, одетый элегантно, очаровательно — и сексуально. И, разумеется, не обращает на Кая никакого внимания. Ни-ка-ко-го.       Кая это… не то чтобы расстраивает, но… Ладно, Кая это расстраивает.       Дженни ему всё время говорит, что он милый. Ну, то есть, насколько он может быть милым по меркам его сестры-двойняшки. Вероятно, она смотрится в зеркало, смотрит на него, потом подбирает слова, и в итоге он выходит не «сногсшибательным», не «очаровательным», не «сексуальным», а просто… «милым».       «Милый». Что это вообще должно значить?       Сехун — тот самый «друг друга» — говорит, что Кай невероятный. Так и говорит. Что у него «божественное тело и идеально пропорциональное лицо». Сехун художник и немного двинутый, но Кай ему благодарен, потому что эти слова вселяют небольшую уверенность.       Чанель — друг — закидывает ему руку на плечо и говорит:       — Если ты хочешь с ним перепихнуться, ты просто идёшь и говоришь ему об этом, — и уверенность покидает Кая со скоростью света.       Но он не может перестать об этом думать.       Какова вероятность, что Сухо (Кай имеет право так его называть, потому что разговоры с самим собой не ограничивают его рамками приличия) согласится, если Кай просто возьмёт и постучится в дверь с предложением перепихнуться (а потом остаться на ночь и, возможно, переехать)?       Кай решает пока просто прикинуть развитие событий, не беря в расчёт то, что он даже из квартиры ради этого предложения не выйдет, потому что со стыда сгорит только при мысли, что такое надо будет сказать Сухо в лицо.       Или, возможно, он будет спокойно ждать, пока ему откроют дверь, полностью уверенный в своих силах, а потом Сухо появится очень близко во всём своём великолепии, и у Кая что-нибудь отключится. Либо инстинкт самосохранения, либо, что вероятнее, сознание.       Сухо бледный, похож на вампира, красивый до безумия, улыбается, как бог, у него на щеках ямочки, волосы в небольшом беспорядке, делающем его ещё более невероятным, если такое вообще возможно, а Кай не только не бледный, но ещё и немного сутулится, одевается в мешковатые вещи, и волосы не укладывает. Это бесполезно. Они всегда укладываются сами, как им вздумается. И это даже не шутка. Кай иногда ненавидит свою голову.       Кай не думает, что Сухо вообще в состоянии оценить его как-то… по-особенному. Не как соседа. Не как неизвестного парня с той же лестничной клетки, на которой обитает сам.       Один раз они, правда, не просто встречаются на лестнице — они сталкиваются, и стаканчик с кофе, который Кай берёг от самой кофейни, где проработал допоздна, переворачивается на чужую водолазку, обтягивающую чёрным кашемиром крепкую грудь, рельефы которой Кай видит, и это смущает вдвойне.       — Простите, — торопливо и чуть хрипло бормочет Кай, доставая из кармана салфетку и судорожно оттирая кофе от ткани, только спустя пару минут понимая, что на чёрном кофе даже не видно, а Сухо смотрит на него с лёгкой усмешкой, держа за запястья, и Кай замирает, поджимая губы и чуть приподнимая брови.       — Ничего страшного, — говорит Сухо (и, о Господи, Кай умирает от бархатистых ноток в низком голосе). — Постираю. В конце концов, кофе не сок.       — Ну, с какой стороны посмотреть, — практически автоматом выдыхает Кай, вспоминая, как Сехун спорил с ним о том, что кофе это сок кофейных зёрен, а потом Кай едва не стонет, потому что усмешка на чужом лице становится только шире. — Простите, ещё раз. Я совершенно не смотрю под ноги.       — Я не такой уж низкий, чтобы меня не заметить, — Сухо подмигивает, а у Кая внутри что-то со скрипом ломается, полностью покорённое, и он даже не замечает, как они оказываются не на ступеньках, а перед дверью в квартиру Кая. — Приятно познакомиться, к слову, — продолжает Сухо, аккуратно вручая Каю его стаканчик и убирая смятую салфетку в карман пальто. — Никогда не думал, что «стаканчик кофе» будет настолько буквальным, но, считай, повод познакомиться есть. Я Сухо, — говорит он, улыбаясь и протягивая ладонь, и Кай едва не выдыхает «знаю», прежде чем, спохватившись, пожимает сухую тёплую ладонь. — А как зовут моего очаровательного соседа?       Кай не понимает, о чём тот говорит, ровно две секунды, а потом краснеет до кончиков ушей:       — Кай.       — Кай, — кивает Сухо, а затем они расходятся, и Кай не знает, что делать с этой ситуацией, потому что просто очарование становится влюблённостью.       И, стойте, Сухо разрешил ему называть его коротким именем?..       Невероятно.       Но это столкновение становится единственным за всю их «историю», потому что потом Кай попросту боится показываться Сухо на глаза, учится и работает, а Сухо занимается какими-то своими делами и, может быть, пропадает в командировке, потому что Кай не замечает следов присутствия в чужой квартире минимум неделю.       Потом к нему заваливается сестра, в очередной раз съехавшая от Айрин (вероятно, ненадолго), и Кай претерпевает полный разбор собственного гардероба: в своём Дженни менять нечего, а поделать ей что-то хочется.       В итоге, Кай лишается половины своих свитеров и одной заношенной толстовки с дыркой на локте, драных на коленях джинсов (отговорка, что это «мода», не проходит), пара футболок тоже летит в мусорное ведро, а вместо них у Кая появляются узкие джинсы, тонкие водолазки, обтягивающие так же, как та, что была на Сухо, и, прости Господи, кроп-топы.       Кроп-топы оказываются самой большой свиньёй, которую ему могла подложить сестра, но Дженни настаивает, чтобы Кай надел хоть один — и в восхищении присвистывает, когда брат, сдавшись, показывается в первом попавшемся.       — Не горбись! — говорит она строго, шурует у него на голове ловкими пальчиками, чем-то подводит ему глаза, вставляет какие-то линзы, и потом просто прыгает, вопя от восторга всю дорогу до зеркала.       Сам Кай около зеркала замирает и в шоке молчит долгих десять минут, не совсем понимая, какому дьяволу Дженни продала душу, чтобы такое с ним сделать, а отмирает только тогда, когда в дверь звонят, заставляя вздрогнуть и ринуться подальше от собственного отражения. Дженни ему вслед только хихикает, уже роясь в поисках нового комплекта.       За дверью обнаруживается Сухо.       Глядя на соседа, Кай молчит точно так же, как перед зеркалом, потому что до него медленно доходит, во что он одет и кто перед ним, а ещё Сухо смотрит очень странно… и как-то очень жадно. Кай покрывается мурашками от сквозняка и красными пятнами — от этого взгляда.       — Мило, — говорит Сухо спустя какое-то время, — это всё тот же Кай, который не заметил меня на лестнице и облил ароматным кофе, или это его брат-близнец?       — Тот же, — Кай даже знать не хочет, насколько сильно он сейчас краснеет от пристального внимания на свой оголённый живот и уходящую под ремень джинсов чернильную цепочку татуировки.       — Замечательно, — Сухо кивает и протягивает Каю какую-то бумажку. — Мне было бы очень трудно выбрать среди вас двоих.       — Что выбрать? — Кай непонимающе моргает, сжимая бумажку, но не спеша разглядывать надпись.       — С кем из вас мне обменяться телефонами, — Сухо кивает на (видимо) визитку, ухмыляясь, — кого из вас пригласить на чашечку кофе и, разумеется, с кем из вас потом провести несомненно горячую ночь. Ну и, может быть, немного позже ещё один кофе и потом пригласить переехать, чтобы не ограничиваться только ночами? — он вздёргивает бровь, хмыкает, коротко проводя пальцами по его животу, и Кай едва не всхлипывает от горячей волны, ударяющей одновременно в голову и пах. — Увидимся позже, сладкий. Сейчас я спешу на встречу, но вечером жду твоего звонка. Звонить, кстати, можно сразу в дверь.       Дженни находит его у раскрытой двери в совершенной прострации спустя пять минут, и Кай смотрит на сестру с таким выражением на лице, словно только что познал все тайны мира — или, на крайний случай, неожиданно узнал об огромном наследстве.       Потом Кай аккуратно закрывает дверь, держит её кончиками пальцев ещё какое-то время, заставляя Джен покрутить пальцем у виска, и, подскакивая кверху, вопит так громко, что сестра от испуга вопит в унисон, а потом лупит его со всей дури по спине.       Позже он рассказывает ей всё, и она лупит его снова — за то, что он рассказал друзьям, но не рассказал ей.       Вечером Сухо звонит ему в дверь сам.       Кай, которого утягивают в горячий поцелуй, едва он успевает открыть, решает, что Чанеля надо поблагодарить. Потом.       Попозже.