Новая жизнь Уилла Грэма

Балтимор, штат Мэриленд, семь сорок шесть. Уилл ужинает с Аланой Блум, им весело и спокойно, он может смотреть ей в глаза, ему приятно чувствовать тепло тонких пальцев на своей коже. Они не замечают, как переходят в гостиную, собаки деликатно разбредаются по дому и только чей-то любопытный черный нос высовывается из-за двери. Уилл шикает, нос исчезает. Алана смеется, а потом берет его лицо в свои руки и целует. Мягко, нежно, почти целомудренно. Все в Уилле только и ждет этого – подается навстречу, тянется к теплу и жизни. Он обнимает Алану, она теплая, почти горячая и пахнет странно, древесно-горько. Не бросай меня. Не уходи. Останься со мной. Фразы вертятся на языке, но он знает, что должен молчать. От потрескивающего камина веет теплом, почти жаром. Уилл вздыхает, чуть ворочается, ему вдруг становится тесно. Алана смотрит на него в упор, ее руки неожиданно сильны, Уилл и подумать не мог, что в этом хрупком теле может быть столько мощи. - Алана… - Уиллу стыдно, но он начинает задыхаться, со всех сторон подступает паника. – Алана!.. - Т-с-с, - шепотом отвечает она ему, а потом вдруг усмехается недобро. Уилл просыпается, вздрагивает, едва не седеет от ужаса, когда понимает, что жуткое, стальное объятие из сна - реальность. - Тише, Уилл, тише. Еще ночь, спи. Уилл дергается что есть мочи, сломанные и сросшиеся ребра отдаются болью, он застывает. Отрывки вчерашнего дня собираются воедино. Господи… Он в одной постели с Ганнибалом Лектером, который все еще раздумывает над тем, чтобы убить его. Наверное, Уилл окончательно тронулся. - Это реальность, ты не галлюцинируешь, - словно читая его мысли, говорит Ганнибал. – Твой разум крепче, чем тебе кажется. Его разум? Его разум – игрушка для сильных мира сего. Сначала Джек Кроуфорд, потом доктор Лектер… Уилл уже давно не доверяет тому, что видит, слышит и чувствует. Он сомневается во всем, что только можно подвергнуть сомнению. Его лихорадит, жар сменяется ознобом, он глубже закапывается в плед, но шерсть намокла от пота и неприятно колет. - Успокойся и попробуй отдохнуть. Уилл нервно смеется, но замолкает, когда прохладная ладонь Лектера ложится на разгоряченный лоб. Ганнибал обнимает его со спины, на этот раз совсем не больно, баюкает, словно маленького ребенка. Уилл думает, что ненавидит его – человека, сломавшего ему жизнь. Не человека даже - чудовище. Но мысли в голове ленивые, медленные, словно сонные рыбы в затхлом пруду. Уилл прижимает ноющую руку к груди, перевязка оказывается влажной от крови. Ганнибал позади него придвигается ближе, теперь Уилл чувствует его затылком, лопатками, всей спиной. Чужая рука опускается вниз, ныряет в складки пледа, преодолевает преграду одежды. - Что ты?.. – Уилл не может договорить до конца, потому что чуткие пальцы касаются шрама на боку. Сначала едва-едва, оглаживая самыми кончиками, но потом прижимаясь сильнее, надавливая. Уилл охает, его словно прошивает ударом тока, он пытается отодвинуться, извивается, но куда там, становится лишь хуже, потому что теперь Ганнибал прижимает его ноги собственным бедром. Ловушка из чужого тела захлопывается, Уилл Грэм остается внутри. - Не сопротивляйся, это бесполезно, ты знаешь. Уилл знает. И от этого страшнее вдвойне. От прикосновения чужих пальцев жутко до немеющих губ. Мышцы на животе поджимаются, каменеют, тело помнит, кто именно причинил ему боль. - Зажило быстро, - в голосе Ганнибала нет ни капли сожаления или сомнения. – Я резал аккуратно. Уилл закусывает щеку изнутри. Зубы приходятся аккурат на утреннюю рану, рот наполнятся соленой кровью. - Да, быстро. Прохладные пальцы поднимаются выше, туда, где болят по ночам сломанные ребра. Одно, второе, третье, Ганнибал определяет места переломов так точно, словно изучил его рентген. - Почему ты отказался от идеи найти меня? За твоими плечами было все ФБР. - Я… Я не знаю. - Не знаешь или не хочешь признаться в этом даже самому себе? Уилл собирается было ответить, но чужая рука ложится прямо напротив сердца. От странной, просто запредельной интимности этого жеста что-то внутри перехватывает и ухает вниз с огромной высоты. Не страх, не отвращение… Уилл замирает. И вдруг отчетливо слышит то, чего не хочет - биение сердца Ганнибала. Тук-тук, тук-тук. Он живой, этот Ганнибал Лектер. Он из плоти и крови, он дышит, он даже… Может любить. Любить не кого-то абстрактного, а его, Уилла Грэма. Он даже хочет сберечь его жизнь. Уилл улыбается горько, глотает кровь. Он думает о докторе Чилтоне с его страстью к научным публикациям: их с Ганнибалом случай произвел бы в профессиональном кругу эффект разорвавшейся бомбы. Эмпатия, граничащая с экстрасенсорикой, диссоциальное расстройство личности, каннибализм, социофобия, стокгольмский синдром… Смешать, но не взбалтывать. Уилл даже не замечает, как случай становится «их с Ганнибалом». Не «его и доктора Лектера», а «их»… Их с Ганнибалом. Все дело в темноте, вдруг понимает он. В том, что они не видят лиц друг друга и на миг даже могут притвориться кем-то другим. Иллюзия анонимности, игра в нормальность. Чужая рука под рубашкой скользит по коже, но не пытается удержать, только обнимает осторожно, словно боясь сделать больно. - Я думал, ты уедешь далеко, - шепчет Ганнибал, и в ночной тишине голос его звучит незнакомо, странно тоскливо. – В Европу, в Южную Америку, в Азию, в Австралию… - Я хотел, - так же шепотом отвечает ему Уилл. – Но не смог. - Ты желал, чтобы я тебя нашел. Ты ждал меня, Уилл Грэм. Уилл покрывается мурашками и ненавидит Ганнибала за то, что тот как всегда знает о тайнах его души больше него самого. - Да, Ганнибал, я ждал тебя. - Твой инстинкт смерти просто поразителен, - в низком голосе слышится улыбка. Уилл понимает, ему нужно сказать в ответ что-нибудь резкое, едкое, подводящее черту, но он не может. Все его существо сейчас полно невыразимой слабости, неги, почти истомы. Он уже и забыл, каково это – быть с кем-то рядом. Не соприкасаться пальцами случайно, а потом отдергивать руку, словно обжегшись, не сталкиваться плечами в коридорах и торопливо извиняться перед незнакомцем, но ощущать человеческое тепло, слышать дыхание. Быть не одному. Быть… Нужным кому-то? Уилл знает, что жалок сейчас, но ничего не может поделать с собой. Он вдруг с неожиданной яркостью вспоминает случай из детства, своего соседа - мистера Саммерса, который любил выпивать после работы, а после ссоры с женой срывать злость на дворняге по кличке Коттон. Уиллу тогда было не больше восьми, но он как сейчас помнит отвращение к соседу и удивление, почти изумление от того, как вел себя Коттон: пес не лаял, не рычал и не пытался убежать, хотя даже не был привязан. Но каждый раз, когда мистер Саммерс замахивался на него палкой, граблями и всем, чем только под руку подвернется, он делал одно и то же: валился на спину и начинал жалобно скулить, выставляя беззащитный живот, а когда побои становились совсем уж нестерпимыми, переворачивался и ползал на брюхе, прижимая морду к земле. Уилл ненавидел соседа всем сердцем, яростно и глубоко, как только умеют дети, но еще больше ненавидел пса. За его беспомощность, за покорность, за нежелание спастись. Ночами напролет он придумывал планы по спасению Коттона, подговаривал знакомых мальчишек помочь ему. Но в один прекрасный день все закончилось. Мама тогда сказала Уиллу, что пса отвезли в приют и теперь у него будут нормальные хозяева. То, что Коттона больше нет, Уилл понял сразу же – мать ужасно врала. С того времени прошло больше тридцати лет, и только сейчас, лежа в одной кровати с Лектером Ганнибалом, он, наконец, понял, почему пес не бежал. - Светает, - шепчет Уилл, глядя на полосу неба, меж незадернутых штор. С каждой секундой в комнате все светлее, их время утекает, пресной водой впитывается в жадный песок. - Скоро здесь будет полиция, - говорит Ганнибал. Уилл оборачивается, в изумлении, и только сейчас замечает, что в свободной руке у Ганнибала зажат телефон. - Но кто?.. – спрашивает было он, а потом сам же отвечает, озаренный. – Стюарт! - Эбигейл хорошо отзывалась о нем, - чуть снисходительно улыбается Ганнибал. - Говорила, они в чем-то схожи, только ему повезло больше, чем ей. И не беспокойся за своих студентов, Эбигейл ничего не сделает им. В нашей девочке больше от тебя, чем от меня. Уилл вспоминает Гаррета Джейкоба Хоббса, и все внутри стынет. Он думает о том, какой бы могла стать Эбигейл, не случись с ней такого отца. Наверное, он сентиментален, но даже после всего увиденного им чужими глазами, глазами убийцы, Эбигейл навсегда останется для него той испуганной девочкой из реабилитационного центра, за которую они с Ганнибалом по какой-то нелепой случайности разделили ответственность. Теперь он немного иначе воспринимает те слова Ганнибала о семье. И тот странный жест не то утешения, не то ободрения, когда Лектер положил свою руку ему на плечо. Теперь все, что было между ними, видится в ином свете. Семья… В подростковом возрасте Уилла часто мучила навязчивая идея о том, что он - приемный ребенок. Он обыскивал чердак, шкафы, даже залез в отцовский сейф, пытаясь найти документы, но нашел только свидетельство о рождении. И даже тогда он все никак не мог понять, как у таких обычных, нормальных людей, как его родители, мог родиться ребенок вроде него. - Мне кажется, я бы мог любить тебя. Его слова тонут в вязкой предрассветной тишине. Уилл представляет, как светящаяся лента из полицейских машин пересекает мост на выезде из города, как шумят лопастями вертолеты в темном небе. - Если бы был кем-то другим? И ты уехал бы со мной в Буэнос-Айрос, где мы жили бы долго и счастливо? – Ганнибал почти смеется и утыкается носом в затылок Уилла. С тихим свистом втягивает воздух, целует выступающие позвонки. – Я бы пригласил тебя в знаменитый «Колон», который заметно потерял в изяществе после перестройки, но все еще полон духа старых мастеров Тамбурино, Меани и Дормаля. Тебе было бы отчаянно скучно, но вежливость, привитая классическим южным воспитанием, едва ли позволила бы тебе уйти. Уилл видит все описываемое так ярко, словно смотрит фотографии. Он жмурится, пытаясь избавиться от образов, а когда открывает глаза, то оказывается с Ганнибалом лицом к лицу. Белки чужих глаз в полумраке странно мерцают, глаза почти светятся, словно у хищника. Уилл сам тянется за поцелуем – прижимается губами к губам, пачкает кровью, делится острым медным вкусом. Ганнибал неподвижен, линия его рта остается тверда, неприступна. Уилл почти в отчаянии, он хочет отстраниться, но тут на затылок ложится жесткая, горячая ладонь, а в следующий миг что-то внутри ухает вниз и взрывается, опаляя жаром. Ганнибал целует его так страстно, так жадно, словно действительно пытается поглотить, навсегда оставить в себе. Уилл задыхается от этой чувственности, от непристойности. Еще никто и никогда не целовал его так. Так властно, так уверенно и отчаянно. Впервые Уилл чувствует в Ганнибале надлом, словно треснула гладкая мраморная оболочка, и наружу полилось то густое, обжигающее, что есть сама сущность Ганнибала Лектера. Страшная, темная, почти животная, сдерживаемая год за годом, обличенная в маску светских условностей и тонкого вкуса. Уиллу страшно, словно он на карнизе высотного дома, словно он на гигантских качелях: вверх, вниз и не знаешь, когда упадешь. И все чувства обострены до предела, хотя знаешь – это не поможет. Ничто не поможет. Но что самое жуткое – это то, что Ганнибал пробуждает внутри Уилла. Темное, запретное, сокрытое прежде даже от самого себя. Ганнибал плавит его и отливает заново. По образу и подобию, или… Он просто убирает все лишнее, все наносное? Уилл в агонии второго рождения. Секунда, другая… Он вдруг чувствует, что задыхается. Он дергается, хрипит, но тщетно. Пальцы Ганнибала смыкаются на его шее, прежде нежные, полные трепета, они сдавливают стальными тисками. Уиллу кажется, он слышит треск позвонков и кадыка. - Что же ты делаешь со мной, Уилл Грэм? Откуда в тебе столько власти надо мной? Столько силы? – шепчет Ганнибал, склоняясь над ним. Но Уилл не чувствует ни власти, ни силы. Только полыхающие огнем легкие и темноту, обступившую его со всех сторон. Он открывает рот, язык словно распух, он кажется чужеродным, неповоротливым, в горле скапливается кровь из прокушенной щеки. Мелькает и исчезает мысль, что все сыграно как по нотам. Свет меркнет, вода смыкается над его головой. ____________________________________________________________ Колон (исп. Teatro Colón — театр Колумба) — оперный театр в Буэнос-Айресе (Аргентина), в котором гармонично сочетаются итальянский ренессанс с элементами французской архитектуры. Стокгольмский синдром - термин популярной психологии, описывающий взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном счете отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.