Небесный фронт

— А почему бы тебе не пойти в авиацию? Ты же столько лет отдала аэроклубу, совершала показательные полеты перед императором. Ты же и до войны продолжала служить на аэродроме и скольким была проводником в этом высоком пути! Если не знаешь, куда твои перебрались, то я могу навести справки и тебя туда сразу направить! — Правда? — Разумеется, дорогая моя, твой опыт и количество часов полета сейчас самый ценный ресурс! В условиях Блокады людей не хватает, каждый летчик на счету! Подожди немного, пожалуйста, я все разыщу и вернусь! Отдыхай пока, тебе нужно восстановиться. Я все сделаю, Оленька.       Если б все было так просто — прибыл на аэродром, показал допуск, свой диплом летчика, заявил о часах налета, указал на свое звание лейтенанта, получил самолет — и летай, даже если через пару проверок. Но нет! Прошло уже две недели с прибытия Ольги на Коменданский аэродром, а самолета она так и не получила — не то что боевого вылета не давали, так даже простого тренировочно-показательного не дали! В итоге и оставалось только ходить по части, рассматривать самолеты в ангаре, да болтать с механиками по части комплектации аэродрома, да со штурманами об обстановке на карте, самых сложных участках и куда чаще всего бывали полеты. Как-то с ними проще было найти общий язык, нежели с пилотами, которые если и говорили с ней, то максимально вальяжно, будто свысока смотря на женщину, которая (ишь, что удумала!) летчицей себя называет! А штурманы были ребятами попроще, они сами хотели побывать в шкуре пилотов, но на то у них не было образования, а штурманом мог стать человек и без летных умений — знаешь карту и приборы — молодец, летай, но с кем-то. Сами товарищи-летчики их мало признавали, вот и сидели чаще все отдельно, летчики за сводками новостей, а штурманы за картами и учебниками по технике полета, надеясь в будущем самостоятельно сесть за штурвал хотя бы У-2, этот биплан принимал всех в свои четырехкрылые объятия, будучи очень простым в управлении благодаря своей конструкции. Но и их понять надо было — тут Ольга, с её стажем в обучении людей полетам, и зацепилась за разговор с парочкой штурманов, погрязших в литературе. Они её допрашивали про полеты, взлет и посадку, она рассказывала, объясняла тонкости управления разными самолетами, которые знала, а в ответ расспрашивала об обстановке на севере города и основных маршрутах, а также о местных жителях аэродрома.       Очередной день без полетов, Ольга опять сидит с одним из полюбившихся ей штурманов и его механиком, разговаривая об обстановке на фронте и последних новостях, что пришли сегодня утром. Столовая была привычно полна разного рода офицеров и рядовых. Недавно пригнали молодняк, будут готовить их к полетам или освоению штурманских обязанностей. Ольга разглядывала этих желторотиков и надеялась, что про нее вспомнят хотя бы как про инструктора полетов. — Что, Оленька, так грустно на новичков смотришь, летать хочется? — Ещё бы, думаю уже пойти напомнить о себе, как об инструкторе. Я же столько таких ребят отправила в первый полет в Красногвардейске на аэродроме! Как-то совсем обидно без дела сидеть. — Будут у тебя полеты, рано или поздно, но придется и тебя задействовать, если даже штурманов все чаще переводят в летчики. Сначала же вообще никого не брали и экзаменов на перевод не давали, а теперь уже на других аэродромах все чаще переводят, и до нас экзамен дойдет. — В любом случае тебе проще будет, ты все-таки парень, а мне сразу сказали, что “Девушкам летать не положено!” Если б не диплом и лейтенантские погоны, то даже тут бы не сидела. — Времена сложные, Оля, никогда не знаешь, когда придется доставать любой резерв. Мы тебя всегда подтолкнем. — Спасибо, парни.       Дверь в столовую распахнулась и в помещение зашла небольшая группа офицеров-летчиков, яро обсуждавших прошедший полет. Большая часть группы только вернулась с задания на другом аэродроме и делились свежими новостями. Один из них обвел столовую взглядом и сразу приметил знакомую светлую голову. — Ольга Григорьевна? Вы? — офицер хлопает одного из своей компании, и на его возглас оборачивается еще несколько человек, включая и саму Ольгу. Она с улыбкой встает со своего стула, подходя к своим знакомым. — И правда! Где ж вы пропадали почти год? — Ох, Никита, путь мой до нового аэродрома был долог, а последние две недели я вообще думала, что друг мой ошибся и вы не тут дислоцируетесь! Рада видеть! — Ольга крепко обнимает каждого знакомого ей летчика и штурмана со своей эскадрильи. — Как полет прошел? — Замечательно! Машины наши, родные! Вот, летали в Сосновку, там посмотрели, как наши устроились, потом летали на запасной аэродром, дальше на север. Совсем близко были к линии фронта, но ЗКП там был хороший, просторный для подземного бункера. Вернулись обратно к самолетам с доставкой корреспонденции всякой нетелеграммной, и уже сюда полетели. А вы как? На чем летаете? — За две недели ни одного полета. Не допускают меня до моей Чайки! — Как так!? Вас, лейтенанта с таким огромным летным списком, и к самолетам не допускают!? — Да вот говорят, что девушкам летать не дело, я ж сюда еле попала! Меня прислали, как опытного летчика, по телефону ответили что летчики очень нужны, особенно с таким числом налета в небе, а как прибыла — выяснилось, что они мужчину ждали, а не девку, и быть такого не может, чтоб у меня такой послужной список был. А то что Раскова с нашего аэродрома летала — это случайность и совпадение! — Ольга Григорьевна, да вы ж каждого из нас летать учили! Я как сейчас помню свой первый полет 10 лет назад и ваш спокойный голос в наушниках, когда самолет начало трясти при посадке. — Десять лет назад? Никита Валерьевич, да что вы за чушь городите? Этой девушке самой максимум лет 20, какой из неё опытный летчик. — Ты, дурак, помолчи, мы — гатчинцы, кто росли рядом с аэродромом, её с детства знаем! Помню, еще совсем пацаном был, когда впервые на авиашоу привели меня, а она уже тогда бочки крутила, да мертвую петлю делала. — Никит, все хорошо, не заводись, они не знают кто я. На меня начальник и так смотрел, как на умалишенную, что диплом я дала уже новый, который мне дали после последней проверки за 1938 год, если бы я им свой диплом от 1911 года дала — он бы совсем рехнулся, или меня бы к дурным отправил. В небольших-то городах не все в лицо свой город знают, чего уж говорить об огромном Ленинграде! — Ты точно в себе? Какой 1911 год, красавица! Какой к черту город? — Коней придержи, и поуважительнее к Ольге Григорьевне, будь добр! — Все хорошо, Максим, это сложно осознать, что у города есть человеческий облик и отличаемся мы лишь долгой жизнью и тем, что на нас отражаются все события, происходящие в городе. Мальчики, не смотрите, что на вид я молода, я уже очень много лет живу на этой земле. Имя мне ныне — Красногвардейск, но много лет жила я как Гатчина, а ранее вообще как Хотчино и по национальности я финка. Уж потом пришел на эти земли Пётр, а за ним и Григорий Александрович Орлов, который нарек меня Гатчиной и дал мне имя Ольга, взамен старого имени Хельга. С тех пор я Ольга Григорьевна Орлова. — Звучит как бред. — Понимаю. Но таких как я много. Скажите откуда вы, и я вам расскажу про ваш город. Наверняка вы его или её даже видели. — Всю жизнь в Ленинграде живу, никаких городов не видел. — Ну, с Сашей вы точно виделись, он старается посещать в эти сложные дни военные объекты, когда себя чувствует хорошо. Может замечали тут очень высокого молодого человека в гражданской одежде, к которому обращались или как к Александру Петровичу, или товарищ Романов. Ему сейчас сложно приходится из-за голода в городе, слишком много людей погибает и замерзает на улице. — Бывал тут такой, — хмыкает один из летчиков, потирая подбородок, — Где-то в октябре 41 сюда приезжал, я еще помню долго думал тогда, с чего сюда гражданского пустили и все ему объясняют. Начальник говорил тогда, что это какой-то важный гость из Смольного. Но почему тогда все не знают о существовании городов, а? — А какой в этом смысл, товарищ капитан? Это может быть огромной проблемой в перспективе. Во времена Империи многие знали, как выглядит их столица, из-за чего Саша пережил несколько покушений. Большевики думали, что если убьют его — то у людей не будет больше желания оставаться в этом городе и он будет разрушен, как пережиток прошлого, или перестроен в угоду новому правительству. Увы, они не ожидали, что Александр такой живучий, что он в очередной раз доказывает. Пока люди любят свой город, пока люди готовы его защищать — город будет жить, бороться за свою жизнь и давать надежду на лучшее своим людям.       Офицеры пожали плечами, возможно кто-то молча согласился словами, возможно кто-то так и не поверил словам странной девушки, которая свалилась как апрельский снег на голову две недели назад.       Ольга же заняла один из столиков вместе со своими друзьями, увлекшись разговором о том, что произошло с ними за год, который они не виделись. Она вновь хохотала, рассказывая про танки, кто-то кивал, что уже слышал про эту историю от одного из танкистов в госпитале. Рассказывала про родной всем город, про партизан, работающих в лесах вокруг и старающихся для победы не меньше их, офицеров. Многое нужно было обсудить в родной компании, помолчать за погибших. — Ольга Григорьевна, давайте прогуляемся до самолетов, покажем наши трофеи! — Прям уж трофеи? Вы ими самолеты украшаете что ли? — Да, в летном деле новое соревнование по сбитым самолетам — за каждую победу по звездочке на фюзеляж! Заодно покажем, на чем сейчас летаем, да про немцев расскажем от первого лица. — Последнее особенно полезно, — улыбнулась Ольга, вставая со стула, — про их самолеты мне рассказали мои друзья штурманы, Фокке-Вульфы и Мессершмитты. Но откуда им практику рассказать. — Хорошие у сволочей самолеты, Ольга Григорьевна. На тех ястребках, на которых мы до войны летали с ними управиться очень сложно. Чайка ваша по скорости очень им уступает.       Группа офицеров отправилась к летному полю, где стояли лучшие друзья каждого летчика — их боевые машины, красиво поблескивая боками на солнце. Вокруг привычно суетились бортмеханики, приводя в порядок системы, доливая горючее. Ровным рядом стояли двукрылые И-16, Як-1, Як-7, ЛаГГ-3, вместе с ними поблескивали своими четырьмя крылами хорошо знакомые Оле И-153 и У-2. Последние были особенно любимы что механиками, что пилотами, что штурманами за свою простоту и пригодность для любых действий.       Один из летчиком подошел ближе к своему И-16, нежно погладив стальной бок и показывая на звезды на его борту. — Вот они, мои победы на старом друге, Ольга Григорьевна. Мой Ишачок верой и правдой служит небу. При должной сноровке даже на нем можно сбить Месса. — Да чего Ишак! Вон, на Чайке вашей, нынешний владелец аж вульфа подбить умудрился! — Ольга тут же начала оглядываться в поисках своего самолета, чтобы увидеть на нем эти звездочки. Её старая подруга оказалась буквально через пару самолетов. Подойдя ближе, она оглядела самолет, подмечая незнакомые ей повреждения, мягко проводя по ним пальцами, знакомясь с новыми шрамами своей подруги, новыми сколами краски. На гладком борту действительно красовалась белая звездочка. “Значит, ты почувствовала вкус победы без меня, да, подружка?” — усмехнулась Ольга, похлопав по зеленому боку самолета. Давно уже она не слышала голоса своей “Чайки”, не чувствовала её легкой души и быстрого хода. — Эй, у Чайки, а ну отошла! Нечего самолеты трогать! — К самолету подбежал молодой летчик с лейтенантскими погонами. Ольга выпрямилась, внимательно посмотрев на паренька, положив ладонь на стальной бок. — Вы сейчас на ней летаете? — Да, я, а ты тут что забыла? — Я на ней до вас два года летала, и у меня к вам есть вопросы по эксплуатации моего самолета. — С чего бы это он твой? Он мой. — Первое, товарищ лейтенант, этот самолет принадлежит аэродрому Красногвардейска и это прекрасно проверяется по учетной книге, которая в любом случае находится тут. Второе, товарищ лейтенант, по журналам полетов начиная с 1939 года, то есть с момента поступления этого самолета в серию и на наш аэродром, этот самолет был закреплен за лейтенантом Орловой О.Г., с которой вы сейчас и разговариваете. Третье, товарищ лейтенант, руки ваши растут из задницы, иного объяснения вот этого, — Ольга с очень недовольным лицом касается закрылка, — я не нахожу. Каким таким образом вы допустили такое положение? Или вот это, — теперь летчица касается шасси, пальцами находя интересующий её элемент, — давно вам педагог уши не отрывал за такую посадку самолета!? Прошел год, ГОД, как я последний раз видела свой самолет, сдав его в идеальном состоянии перегонщику, а теперь я вижу, что моя девочка чуть-чуть и останется без одного шасси! Вы её угробить решили? За такое на моем аэродроме вас не то что до полетов на истребителе не допустили, вас бы даже штурманом на У-2 не посадили! — Ольга Григорьевна… — Никита, помолчи, у меня воспитательный разговор с этим цыпленком, который сбил чужой самолет и, видимо, решил что все ему теперь с рук сойдет и новый самолет получит, только этот угробит! — Да я… — Да, ты! Ой, парниша, берегись, я свой самолет очень хорошо знаю и буду внимательно следить за каждой твоей посадкой. Понял меня? Чёрта лысого тебе, а не новый самолет, пока этот не научишься сажать как пушинку! Даже не так, я попрошу начальника, посадить нас на У-2 и я проверю то, как ты летаешь. — А с чего вы взяли, что я это допущу? Вы даже до полетов не допущены, лейтенант Орлова. — Внезапный мужской голос заставил развернуться всех присутствующих к подошедшему к разборке полковнику. Тот недовольно оглядел девушку-лейтенанта перед ним, а затем обвел взглядом присутствующих. Один из летчиков с аэродрома Красногвардейска, вышел вперед, чуть отодвигая назад Ольгу. — Товарищ полковник, к вам от нашей группы вопрос есть, разрешите узнать, почему товарищ Орлова не допущена до полетов? Вы же видели её число полетов, её подтвержденный диплом. Каждый из нас может подтвердить высокий уровень летного мастерства нашего лейтенанта. Если вы на слово не верите нам, то можете поговорить с нашим начальником, который сейчас в Сосновке. Он вам все расскажет за достижения товарища Орловой что в небе, что как инструктора по полетам, чему она посвятила большее количество времени. — Сейчас я ваш начальник, товарищ майор, и я решаю кто будет летать, а кто нет. Девка в самолете сидеть не должна. — Скажите это Героям Советского Союза Марине Михайловне Расковой и Валентине Степановне Гризодубовой. В нынешнее время негоже раскидываться ценными кадрами. Где вы сейчас достанете опытных летчиков? Они сейчас везде на счет золота, тем более в наших условиях окружения!       Офицеры продолжали свой спор, сама же Ольга посмотрела на привычное серое небо над Ленинградом и заметил приближающийся самолет. Звук все больше выдавал в нем У-2 — характерный стук мотора было сложно спутать с другим. Тот почему-то развернулся на второй круг, затем на третий. Ольга тянет молодого лейтенанта за рукав, кивая на самолете: — “Не знаешь, кто летит?”. Лейтенант удивленно смотрит на планирующий кругами над аэродромом кукурузник. Настойчивый и долгий треск двигателя обратил на себя внимание и других участников разговора. Один из летчиков со смехом пихнул свою пилотку на лоб: — “У-2 и посадить не может. Чудеса!”       Самолет зашел на очередной круг, набирая высоту. Вновь небольшая петля, в ходе которой звук мотора становился все натужнее и натужнее. “Горючее кончилось” — тихо говорит Ольга, складывая руки на груди. Снова кашель мотора, использовавшего последние капли и в воздухе повисает тишина. Для большинства самолетов выключенный мотор равен смерти, но в воздухе был самый легкий и хитрый самолет. Он мог спокойно планировать некоторое время без горючего — только посади его. Кукурузник переходит в плавный самостоятельный полет, плавно теряя высоту, планируя легко, будто бы кто-то пустил в воздух бумажный самолетик — так тихо скользил вполне крупный размерами самый многофункциональный биплан. Тихий неуверенный стук — и У-2, чуть было не клюнув носом землю, выравнивается и катится по полосе. “Тут у всех что ли проблемы с посадкой?” — недовольно ворчит Ольга, побежав следом за офицерами.       Из самолета тем временем выбираются две фигуры, пилот тут же присаживается на корточки, стягивая шлемофон и зарываясь пальцами в волосы. Штурман же удивленно озирается по сторонам со счастливой улыбкой. Приметив в группе бегущих к ним знакомую девушку, парень радостно машет рукой. — Оля! Я сам посадил самолет! Представляете? Я смог это сделать, все как ты рассказывала! — Поздравляю! Для первого раза это была неплохая посадка. Почему кружили долго? — Да в первой кабине рычаг заел и Коля не мог опустить самолет, начали в итоге кружить, я говорил, что горючее всё — на исходе, так его паника такая накрыла, что я решил попробовать сам посадить, как заглохли. — Главное, при посадке рычаг на себя тяните сильнее, а то так и без винта остаться можно. — Николай Васильевич, вы же опытный летчик, это что еще за паника!? — Товарищ полковник, я последний раз на этой тарахтелке летал в Учебном Центре, когда первый раз в самолет садился! Я уж и забыл, что он сам сесть может! Повезло со штурманом. — Где обучиться успели? — Чисто теоретически, товарищ полковник! В столовой, да на привалах книги читал по летному, да Олю... Ээээ… Лейтенанта Орлову, допрашивал, почти все она рассказала то мне, что Кире… Тьфу ты, прапорщику Александрову, товарищ полковник. Давала нам ситуации, рисовала приборные панели, заставляла представлять и запоминать... — Знакооомый подход. Еще небось завязывала глаза и допрашивала, пока ты что-то показывал? — Буквально вчера. Я спросил как экзамен проходит и она предложила сделать его пробный вариант. Киря сказал, что он к такому не готов морально, видя как меня трясло. — Зато действенно. — Ольга усмехнулась, пожав плечами и посмотрев на своих летчиков, которые с улыбками поправляли пилотки и отводили глаза, припоминая подобные пробы с Ольгой в их летной практике. “Это тебе еще повезло, что ты не летчик, которого заставляли “слепую” отрабатывать...” — нервно смеется один из офицеров, припоминая, как летал с завешенным куполом, ориентируясь только по приборам и чуть было не посадил самолет на дерево.       Полковник долго теребил усы, но в итоге ушел со словами “Все свободны”. Летчики также решили передохнуть, а вот Ольге не удалось, её захватил штурман на адреналине, у которого появилась сотня новых вопросов по кабине, ориентировкам и полетам на местности на биплане. Как тут было не поговорить, оставив парня без полезной информации.       Вечером вновь посиделки в столовой за тем, что тут называлось чаем. Гатчинцы все придумывали варианты как разобраться с недопуском их летчицы до полетов и хотели уже ехать в Сосновку, дабы попросить своего начальника вразумить их нового. Дверь столовой негромко скрипнула, и в помещение вошел озадаченный штурман вместе с другим офицером, тут же направившись к столу, где сидела Ольга. — Лейтенант Орлова, к вам поручение от полковника. Нужно доставить вот этот пакет сегодня в Кронштадт. Летите на У-2, с условием, что будете штурманом у этого парня. — Хорошо. Товарищи, увидимся после полета. — Ольга Григорьевна, вы чего, вечер же, вы как в Кронштадт лететь собрались? — Разберусь походу. Будем с новоиспеченным летчиком обмениваться опытом. Он у меня взлетит, а я у него разберусь с картами. Да, Ваня? — Буду стараться.       Ольга встала из-за стола, улыбнувшись своим друзьям и направилась в сторону летной полосы, где к вылету уже готовился биплан на котором ей предстояло лететь в Кронштадт, искать некого капитана 1-ранга Левченко. Около У-2 бродил взволнованный механик, последний раз проверяя машину. Увидев экипаж, он снял свою беретку и лишь грустно похлопал обоих по плечам. — Итак, Ваня, у меня складывается ощущение, что мы на убой летим. — Верно думаешь, Оля. Долететь до Кронштадта такому экипажу как наш - сущее самоубийство: штурман, впервые сидящий на месте летчика, и летчица, впервые сидящая на месте штурмана. Летим рядом с десятком зенитных орудий, расставленных за Лисьим Носом, чего уж говорить о сотне немецких катеров, бороздящих просторы залива и уж тем более о немецкой авиации. Нас просто снесут на У-2, Оля! — Не будем хоронить себя раньше времени. У нас есть пара преимуществ. У-2 и ночь. Пролетим! — Но я не умею вести этот самолет! — Это нетрудно, не переживай. Тем более, что посадить ты его уже сумел, а значит и летать научишься. Биплан многое прощает своему пилоту, именно поэтому он и У — учебный. Приборную панель ты знаешь, посадить ты его сможешь. Залезай в кабину.       Ольга забралась в кабину второго пилота, морально готовясь к той жопе, что её сейчас ожидает. С одной стороны сложнейшая дорога, постоянно контролируемая чужой авиацией, с другой стороны неопытный летчик, который впервые в жизни садится за штурвал, с третьей — Ольга, которая сама не знает точного маршрута и штурманом не была ни разу. Кронштадт не зажжет свои огни, они не дураки, чтоб привлекать лишнее внимание. Вот и придется лететь и всматриваться. Впереди скрипит кресло первого летчика, Ольга видит, как он дрожащими пальцами застегивает свой шлемофон. Ольга несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, открыла глаза и начала спокойно и методично повторять что за чем, что нажать, что переключить. Летчик выполнял все, повторяя за Ольгой слово-в-слово, что она говорила. Мотор послушно застучал. “Нежно на педаль, рычаг вперед и направо” — Спокойно начала командовать Ольга, внимательно наблюдая за движениями своего подопечного. Самолет послушно вывернул на взлетную полосу, Ольга продолжила четко давать указания по разгону легкого У-2, заранее говоря как его нужно будет поднять в небо. Бывший штурман очень волновался, Ольга это хорошо ощущала. Нужно было взять эмоциональную обстановку в руки, дать понять парню, что все под контролем и в полете нет ничего страшного. Тряска набирала обороты, скорость повышалась. 60, 61, 62 метра, 67… “ВЗЛЁТ” — Громко командует Ольга. Кукурузник встряхивает и его колеса отрываются от взлетной полосы, взмывая в небо. Под мерный треск мотора биплан поднимался все выше и выше. “Я лечу, лечу!” — шептал пилот, выравнивая машину и направляя её по курсу к Кронштадту. “Летишь” — с улыбкой отвечала Ольга, внимательно следя за приборами и посматривая на карту на коленях. Было ужасно темно, приходилось хорошо напрягать зрение, чтобы разобраться в рукописных заметках о расстояниях и времени. Пока они только огибали Ленинград, двигаясь на северо-запад. Ольга рассчитывала как лучше было лететь, чтоб не наткнуться на финских ребят или любого ночного дежурного на водах залива. “Двигаемся до Лисьего Носа и сворачиваем южнее” — С переднего сидения послышалось громкое “Так точно”, и кукурузник продолжил свой плавный тарахтящий ход. К счастью парнишка на месте летчика оказался достаточно смышленым, чтобы лететь данную часть пути не над водой, а над сушей, максимально прижимаясь к макушкам деревьев. Вскоре показался тот самый Лисий Нос — коса, названная так за схожесть с лисьей мордочкой. “Дальше как?” — обеспокоенный голос пилота вывел Ольгу из задумчивого оглядывания местности, — “Снижай скорость, приглушай мотор и максимально опускайся вниз — будем лететь совсем над водой. Наша надежда только на то, что на воде не поймаем немецкий катер. Чуть что — газуй со всей силы, выходи на максимальную скорость — возможно убежим” — Ольга качает головой, беря в руки припасенный в кабине штурмана автомат. Мало ли что.       Самолет начинает плавно снижаться, опускаясь к самой воде — еще чуть-чуть и шасси коснутся воды. Над заливом было очень тихо. Лейтенант внимательно разглядывала черные воды в бинокль, надеясь, что полет пройдет успешно. Время тянулось, Вдали виднелась странная точка: “Возьми чуть левее, Вань. На карте тут острова быть не должно, возможно это и наш трал идет, но я бы не стала рисковать”. Биплан послушно берет левее, уходя от неизвестной точки в черноту ночи. Благо, темная громада Кронштадта уже была четко различима впереди. Дальше пара коротких указов ускоряться и поднимать машину выше, дабы облететь остров и сесть на площадку, надеясь, что никто из своих не собьет маленький самолет. Вновь небольшая петля, тяжелое дыхание пилота, пытающегося вспомнить, как он умудрился посадить самолет днём. Ольга подбадривала парня, вновь обратив свое внимание на приборную панель и объясняя что за чем нажимать, чтобы посадить биплан на включенном двигателе. Двигатель отбивал звук швейной машинки, постепенно и мягко снижаясь на ровную площадку летной полосы. В этот раз самолет послушно бухнулся на шасси, проехал свои сто метров пробега и тихо остановился, в этот раз даже не пытаясь клюнуть носом. ”Поздравляю с мягкой посадкой!” — довольно говорит Ольга, наклоняясь вперед и легко хлопая новоиспеченного летчика по плечу. Тот радостно стекает по креслу, трясет головой и вылезает из самолета, а следом за ним спрыгивает и Ольга, глядя на подбегающих к ним охранников аэродрома. — Кто, откуда и с какой целью прибыли? — Лейтенант Орлова Ольга Григорьевна, Комендантский аэродром. Есть пакет для капитана 1-ого ранга Левченко. Знаете где его найти? — Это или в городе надо спрашивать или, может, капитан 1-ого ранга Ладинский знает, Ольга Григорьевна. Следуйте за мной. — Можно еще вопрос, товарищ старший мичман? — Да.., — в голосе моряка послышались довольные нотки, уж больно они любят, когда “чужаки” их по морским званиям зовут, — ..конечно! — Капитан 3-его ранга Романов Константин Петрович… Где его найти можно? — Поправочка, он уже до 2-ого ранга поднялся! Еще сложнее чем Левченко. Он то на одном объекте, то на другом. Во всяком случае, у нас он был неделю назад последний раз. Так что это тоже лучше будет уточнить в городе. — Уже! Меня, значит, ведьмой зовет, а сам уже звание поменял! — Давно знакомы? — Лет двести.       Старший Мичман понимающе кивает головой, не задавая более никаких вопросов. На острове Котлин все знают Константина Романова. По крайней мере — каждый моряк. Остров маленький, все на одной территории, все друг друга знают, каждый день одни и те же лица — сюда редко кто заплывает с большой земли и такого сразу видно. Моряки Кронштадта как одна большая семья, оттого наличие самого Кронштадта тут всем известно, а уж с его тысячей и одним рассказом о своей жизни, можно быть уверенной в том, что о других городах округи тут тоже знают.       Отыскать нужного офицера даже на таком маленьком острове оказалось сложной задачей. Никто точно не знал его нынешнего местоположения и даже командир части не мог подсказать, как с ним можно связаться, или где его искать. Была лишь только надежда на Центральный Штаб, попасть в который было трудно без сопровождения, так как о прилете почты с Земли, разумеется, никого не предупреждали. Ольгу спасло то, что на ленинградском аэродроме вызывало много вопросов — она сама город и знает главного местного жителя. Хоть сколько вопросов про него зададут — Ольга ответит на каждый. Шутка ли, 200 лет знакомства.       Капитан Ладинский лишь пожимает плечами, выдает Ольге один из автомобилей, свою расписку, и уже знакомого старшего мичмана в сопровождение до Штаба. Оставалось лишь доехать до центра города, петляя по узким улицам Кронштадта. Тут не ездили кареты, тут широких дорог было мало и все они мало требовались в условиях города моряков и для моряков.       Местами дороги были перегорожены, где-то разбирали завалы после ночных бомбардировок, петлять приходилось много. Ольга оглядывала городские постройки, черными громадами нависающие над тихими улицами. Где-то рамы окон безжизненно болтались, поблескивая осколками выбитых стекол, где-то были наспех заклеены крест-накрест, в надежде сохранить хоть что-то. Больно было на это смотреть. Когда в последний раз Ольга была тут? Точно не в этом безумном веке. Как поменялся с тех пор сам Костя? Увы — узнать было не дано. Вдали мелькнула фигура в длинной шинели. Старший мичман тихо хмыкнул, удивляясь безумцу, бродящему в одиночестве по городу, да еще и очень после наступления комендантского часа. Порядок действий в такой ситуации обязывал остановить транспортное средство, дабы выяснить причины отлучения моряка от своего гарнизона. — Эй, на машине, куда едете? — Внезапно послышался голос незнакомца, опередившего реакцию моряка за рулем, который только успел притормозить. В кабину влезла взлохмоченная перевязанная голова с бескозыркой на макушке: — Капитан 2-ого ранга Романов, подкинете до центра? — Костя! — Олька, ты что ли? Товарищ Ведьма, какой метлой тебя занесло в мои владения, да без предупреждения? Ну, что, товарищ старший мичман Николаев, захватите к себе в попутчики?       Парень лишь со смехом кивнул, а Кронштадт собственной персоной, влез в кабину автомобиля и под шутки о “рояле в кустах”, который как раз искали, вальяжно расселся на заднем сидении, предлагая подруге перебраться к нему, дабы с комфортом поболтать об иронии судьбы, что свела их в самом темном кронштадтском углу. — Итак, Олечка, какими чертями у меня в гостях? — Почтовыми, Костя. Есть пакет к некому капитану 1-ого ранга Левченко. Знаешь, где найти? — Ясен карась знаю, он сейчас у маяка находится, что-то по планам разбирают. Другой вопрос, как ты в почтальонах оказалась? И откуда ты сейчас летаешь? Насколько я знаю, твой аэродром явно не красной армии принадлежит. — Моряк с усмешкой достает из внутреннего кармана предмет, блеснувший былой эпохой — аккуратный портсигар с изящной гравировкой. В темноте было сложно разглядеть выбитый рисунок, но что-то подсказывало Ольге, о наличии на коробочке кораблей или герба города. Летчице же ничего не оставалось, как откинуться удобнее на спинку сиденья и начать рассказывать о своих похождениях своему морскому собрату, постепенно сползая головой к нему на плечо и все более наполняя рассказ своими эмоциями. Чем ближе история подходила к самолетам, тем больше надрыва слышалось в голосе девушки, тем чаще она в бессилии хлопала ладонью по креслу автомобиля. Кронштадт задумчиво курил в окно, слушая длинную и запутанную историю подруги. Он был в отрыве от мирской суеты жителей суши, ему многое было непривычно слышать, сложно было понять нравы, а уж тем более умы вышестоящих. У него все было просто, камерно. Город небольшой и со всех сторон окружен водой. Самый близкий город - Ораниенбаум, и то находящийся через залив. Много людей разных чинов успел повидать за свою жизнь Кронштадт, кто-то прибывал ненадолго, не усвоив местный быт, но многие старались остаться, пополняя Кронштадтское братство Балтийского Флота - разумеется самое лучшее, и никакое Черноморское с ним не сравнится. — Все проблемы от этих сухопутных командиров, Олечка, зуб даю! Не принимай все так близко к сердцу, оно тебе еще нужно для твоих людей, раскиданных вокруг их дома. Пока ты жива — у них есть надежда вернуться домой, а это важно. Ты сильная девочка, ты оседлала и покорила небо пораньше всех этих и пройдешь по нему ни единожды. Девица, верхом на железной чудо-птице — всего-то полвека назад такие слова показались бы людям глупой выдумкой — разве может железо летать? И про корабли ведь тоже так думали — а теперь гляди, какие красавцы стоят на плаву, блестят своими стальными боками.       Неверие и глупость человеческая — страшные пороки, которые часто прячут под мнимой гордостью. Настоящая гордость заставляет двигаться вперед — я горд быть лучшей защитой моему брату, и не могу позволить кому-либо дать повод усомниться в этом, что и доказываю день за днем. Настоящая гордость не дает цвести обиде — как бы тяжело мне не было во время и после восстания, как бы больно мне не было, что моих людей расстреливали люди, сидящие в Ораниенбауме, как бы обидно не было коротать дни в одиночной камере в крепости Орешек — сейчас я отпустил все обиды, ведь я не могу оставить без своей помощи братьев. Правительства приходят и уходят, а мы остаемся друг у друга. Олег Юрьевич здорово мне перетряхнул голову, стоя за дверью камеры. Он напомнил КТО я и ДЛЯ ЧЕГО был приведен в этот мир. Таков наш удел — удел Крепостей. Мы — защита, мы — сила, мы — гордость для нашей семьи. Так к чему это я, Олечка… Твой самолет такая же крепость, просто находящаяся в воздухе. Так прими же гордость быть крепостью и двигайся вперед. Ты же Красногвардейск, будь маленькой Красной Гвардией и всегда помни, что ты — сильнее любого “важного” в своей “гордости” командира. — Кронштадт легко хлопнул по плечам подруги ребром ладони, шутливо посвящая её в рыцари, в завершение легонько щелкая ее по лбу. Ольга рассмеялась, коснувшись места щелчка, вновь удобно прижимаясь к плечу моряка, задумавшись о его словах.       Они уже стояли у маяка, а старшего мичмана не было в машине. Пора завершить дела в Кронштадте, вернуться обратно на аэродром и продолжать борьбу за место среди постоянного летного состава.       Найти нужного офицера труда не составило, путь обратно был быстрый. Вернувшись в часть, где стоял самолет, Ольга нашла своего летчика за разглядыванием карты местности. Занятие было полезным, а у самой Ольги в голове гудела только одна мысль — сесть за штурвал, хоть ненадолго. У-2 мог дать ей небольшую надежду, как это провернуть и не нарушить приказа полковника. Нужно было лишь внимательно посмотреть на карту и подговорить штурмана к небольшой авантюре. — Слушай, Вань, может сделаем небольшой крючок вот к этому болоту? Я до него долечу за штурвалом, а там поменяемся и на аэродром вернешься как пилот уже ты? — Главное, чтоб там минного поля не оказалось, а так я не против, честно скажу, над заливом мне страшно лететь было. Как-то над деревьями проще… К тому же светает сейчас, мне что-то страшнее становится вылетать сейчас. Не понимаю почему, но страшно! — Что пацан, воды боишься? Понимаю, залив мужик вредный, тут и на кораблях порой качает страшно! А ты еще и на самолете, что к заплывам не приспособлен. Конечно, жутко. — Во-первых, Костя, У-2 можно посадить на воду, разве что наш вариант с воды обратно в воздух не поднять. Во-вторых, он из ткани и фанеры, преспокойно на воде будет бултыхаться, если не топить целенаправленно. В-третьих, прекрати мне пугать парнишку, он и так впервые за штурвалом! — Недовольно отмахнувшись от кронштадца, Ольга забрала карту со стола и вручила её побелевшему штурману.       Костя рассмеялся, приободряюще похлопав по плечу парня и направился вслед за авиаторами к ожидающему их биплану. Остается лишь попрощаться, крепко обняв друг друга, с надеждой о скорой встрече, запрыгнуть в самолет, натягивая на голову шлемофон, надеть очки и надеяться на легкий и быстрый полет.       Биплан покорно заводится, начиная мерный нарастающий “швейный” гул мотора. Сзади слышится приободрившийся голос Вани, который быстро успокоился, стоило ему занять привычное место штурмана. Ольга отработанными движениями щелкает рычажками на приборной панели, берется руками за руль, выводя биплан на взлет. У-2 тарахтит, штурман ведет отсчет, проговаривая действия летчицы, словно вбивая их в свою голову, а сама она ничего не слышит кроме стука собственного сердца. Она сидит за штурвалом. Она взмывает легким перышком в небо. Она летит. Словно и не было года разлуки с небом. Оно все такое же — радо принять её в свои объятия воздушных потоков, вредный ветер залива помогает лететь ей вперед. Орлова улыбается, мягко опуская самолет к воде, едва не задевая барашки волн и вновь взмывает вверх и встает на курс. — Оля… — слышится дрожащий голос штурмана, — у нас хвост...       Фраза моментально отрезвляет голову летчицы, она оглядывается по сторонам и примечает черное пятнышко, которое быстро приближается к ним.       "Отставить панику" — девушка тихо хмыкает, набирая скорость и резко сворачивая в сторону, дабы разглядеть кто ж там к ним несется и обдумать тактику дальнейшего побега. “Это мессер, Оля! Нам крышка!” — вновь слышится из-за спины, а Красногвардейск лишь тихо усмехается и проводит быстрый маневр, не давая немцу удержать на себе прицел. “Кому сказано отставить панику, прапорщик Иванченко? Это приказ” — Ольга дергает штурвал на себя, сваливаясь вниз, — ”А теперь слушай внимательно, у мессера скорость огромная, он хоть и маневренный, но мы для него максимально сложная цель из-за того, что У-2 ОЧЕНЬ медленный, наша максимальная скорость это скорость его сваливания, он нас просто не может удержать в прицеле, если не лететь по прямой. А еще знаешь что?” — не дожидаясь ответа штурмана девушка резко поднимается вверх, делает петлю, выгодно подставляя немцу свой хвост, и жмет на рычаг, выдавая максимальную скорость, чтобы вновь резко свалиться вниз, отправляя мессер в крутое пике на рандеву с водами Финского залива. — “При грамотном маневре и холодной голове мы выйдем сухими из воды, а вот этому дураку только рыб и кормить”       В ушах стучит, в голове стучит, а руки подрагивают на штурвале. Красногвардейск расплывается в улыбке, и не сбавляя скорости уходит к лесному массиву, пытаясь собраться с мыслями. Это была её первая победа? Она что, только что взяла и утопила Мессершмидт в воде? Просто утопила, не выпустив ни единого патрона?       Пытаясь унять дрожь внутри от прилива адреналина, девушка встает обратно на заданный курс, слушая дрожащий голос штурмана. Ольга выключила газ и тихо планировала к нужной полянке, дабы не привлечь к ней никакого внимания — ни своего, ни тем более чужого. Тихий стук шасси о землю. В голове так же что-то перестукивает, а тело будто осознает произошедшее окончательно. — Цел? — Да. Ольга Григорьевна… Вы — монстр. — Чего так официально вдруг? — Я бы никогда так не смог. Мы бы просто погибли, если б я сидел за штурвалом! Вы совершили истинное чудо! — Не факт. Я все-таки смогла бы помочь, у штурмана есть рычаг управления, не забывай. — Ну... — Значит так. Аккуратно вылезаем, осматриваемся на предмет мин, меняемся и летим домой. Никому не слова о произошедшем. Это приказ. — Так точно.       Дальнейший путь прошел без происшествий — и поле оказалось свое, безминное, и больше никаких сюрпризов в виде вражеской авиации не возникало. Позади кресла летчика удалось окончательно успокоиться. Организм знатно перетряхнуло. Не в той она форме, чтоб так переживать. Еще и вновь сильно першило горло. Кровь от раздирающего кашля оставила свежие пятна на платке. Как на зло в кабине не было фляжки с водой и оставалось лишь надеяться, что боль поутихнет по прилету — не хотелось пугать людей и давать лишние поводы оставлять её в запасе. Вновь попросив держать происходящее только между ними, Красногвардейск поправила шлемофон и начала давать указания по посадке самолета.       Пара контрольных кругов в ожидании зеленого сигнала и самолет тихо садится на полосу, легко тормозя и сразу сворачивая к своей стоянке. Бедный механик стоял с сигаретой в зубах и смотрел на прибывший экипаж как на призраков. Ольга выскочила из своей кабины, стянула с головы шлемофон и похлопала удивленного мужчину по плечу. — Товарищ, рядом с самолетом не курите! — Так я ж не затягиваясь… — И все-таки не курите. — Летчица улыбается, дожидаясь своего пилота в этом рейсе и идет в сторону казарм, дабы отчитаться о выполненном задании, сорвать джекпот удивленных взглядов, отправиться к своим друзьям по красногвардейской части, чтобы обсудить с ними прошедший полет и рассказать им новости с Кронштадта, а вечером услышать в свой адрес три заветных слова: “Вы допущены к полетам на У-2”