Коридор

Женский палец попадает на ребро телефона, который показывает: вторник, 3 декабря. И ей хочется развернуть его лицом, дурная нажитая привычка одушевлять неодушевлённое, к лобовому стеклу, чтобы доказать обратное. В воздухе повисла осень. Рыжая будто ворвалась не в свою квартиру, зимы, и наводит там порядки. Разбрасывает горстями хрусткие листья, открывает нараспашку окна, светит наперекосяк солнцем так, что не видно дальше вытянутой руки. Ей хочется, чтобы было не холодно и хотя бы чуть весело. А ей это нравится. Во взрослой жизни теряется чувство удивления, особенно, когда ты видела разную смерть. У декабря получается её удивлять. Неприкрытые щиколотки выглядывают из машины, и каблуки уверенно перебирают неровный асфальт, первые ступени, плитку ровно до коридора в 12 павильоне. Она останавливается перед открытыми дверьми и молча стоит. — Одну минуту, — это их общая связка слов, которую напомнил внутренний голос. Ей нужна сейчас одна минута, чтобы настроиться нутром, выдохнуть и пойти дальше. Но не больше, иначе внутренний голос напомнит ещё. Тишину разрушает подмигивающая желтушная лампочка и первый утрированно громкий шаг через полосу света на полу. Она идёт, распуская пояс пальто, чтобы не было так жарко и колко, но не от шерсти. Каблуки заводят в тупик коридора и глохнут около нужной таблички. Ещё один выдох, заломленное запястье, и ладонь плавно нажимает на дверную ручку. — Всем привет, — улыбка меняет выражение её лица, делая щёки больше. — Малая, — Настя растягивает слово, лёжа на полу серьёзного офиса Завадюка, и визжит, хватая за подол пальто. Объятия вокруг Кароль смыкаются, а фразы слипаются в одну: «Я знал наркозависимая от «Голоса», конечно, она согласилась». Но они не знали. Тина до последнего рисовала петлю своему менеджеру, потому что не могла сама себе ответить на простой вопрос: «Ты участвуешь?». «Если не можешь найти ответ, может, стоит проверить вопрос?» — привычные диалоги с собой. Итогом одного и стало короткое с двумя галочками о получении Вове: «Я буду в юбилейном». С её появлением всё оказалось на своих местах, не только кофе, но и покой. Они жили от проекта к проекту. Были разные, неблизкие, когда на глазу камеры появлялась заглушка. Но это не мешало тому, чтобы здесь и сейчас летали настоящие приятельские истории. Дима с Лёшей приставали к любимым пластиковым игрушкам Завадюка. Сам хозяин решал вопросы по телефону, смахивая пальцем вызовы на втором, и успевая рисовать ракеты в пожёванном блокноте. Женщины заняли половину стульев, и Тина, как репортёр новостей, сообщала Насте пустую информацию. Это был поток букв без точек, она почувствовала, нервы начинают игру, и старалась отвлечься. Нужно было убедить себя, что ничего особенного сейчас не происходит. — Прошу прощение за опоздание, — последний. Чёрный силуэт тихо появляется в двери, но не заметить его невозможно. Она первая ловит шорохи в хаосе, начинает быстро моргать, но не поворачивает головы в его сторону, как все. — Кароль, это ты? — он ждал её без надежды, — не верю. На чистом лице заостряется уголок губ, так рождается полуулыбка, а глаза становятся мальчика. Такие у него были, когда папа с другом подарили на день рождения кимоно. Она чувствует, а для этого не обязательно видеть, и тоже улыбается. Но не ему — стене. Дан, скоростным поездом без остановок, здоровается с каждым. И срывает аварийный рычаг у её сведённых колен. Он просто стоит напротив, когда слышит «ну, здрасте», которое выдаёт всё то, что хочется зарыть глубоко в песок, так чтобы сама забыла где. Синие глаза, которые он тогда сравнивал с прорубями, сверлят дыру в его животе. Балан дёргается. На лбу вырисовываются тонкие складки от быстро прыгающих мыслей, что он сейчас имеет право сделать по отношению к ней. Как ей будет лучше. — Одну минуту, — пролетает в голове. Выжидает и одним шагом приближается, чтобы наклониться и уткнуться губами в волосы. Он откупоривает свою бутылку с воспоминаниями, а Тина замирает от близости, становится чересчур аккуратной и запирается на второй замок. Недолгую общую тишину нарушает Вова. Бывшие и будущие тренера «Голоса» обсуждают предстоящий юбилей, спорят про «открывашку» и заранее создают коалиции, раня сарказмом одинокую трость Димы. Проходит час и ещё немного, а они всё брызжут телевизионными фактами, цифрами, слюной от идей. Время от времени Завадюк встаёт у доски и записывает «самый огонь» маркером. Она здесь, но не с ними. С ним. Сидит, вызывающе поджав ноги под себя и закинув на стул так, что сразу занимает два, время от времени поправляет волосы и боится столкновения. Кароль повторяет своё авторское правило: уходя — уходи. По факту, оно уже имеет исключение. Но Тина его игнорирует и тут же придумывает новые правила. Не хочет давать ему и пары букв на одну мысль. Бросает взгляд на Балана только когда уверена, что невидима. Старается лишний раз не дышать в его сторону. А потом чувствует, как зрачки цепляют её ладонь, поднимаются вверх по руке и ласкают напудренную щёку. В голове щёлкает: «Сукин сын». И она предательски, не успев снова проанализировать, поворачивается влево. Столкновение. Этого хватает, чтобы понять, что Дан сейчас такой же смельчак, как она сама. Никакой. Найденная мелочь успокаивает. Аккуратность размазывается. Глаза начинают бегать на свидания чаще. Им двоим легче устраивать их в толпе. И он решает попробовать пошутить не всем, а прямо ей в лицо. Тина отпускает себя и отвечает мимолётным, но искренним смехом, смотря уже не мимо и дыша. Звонок от Паши заставляет закрыть Кароль дверь с обратной стороны. А когда она возвращается, он сидит на её стуле. Провокация. Тина щурится, пуская ему бегущую строку на лбу: «С хера ли». И он получает что хотел, довольно вскакивает, чтобы убежать из её пространства, а потом предложить из противоположного угла заботу: — Холодно? Можешь набросить пиджак, — Балан кивает в сторону, где был раньше. Она снова замирает от того, что он замечает её гусиную кожу. И пропускает удар, проведя линией по всем грешным мыслям, чтобы отказаться. Чёрно-белое кино Кароль начинает рябить цветом. Собрание доживает последние минуты, и Тина выходит в коридор, накрытый сумраками. Она знает, что он там. Знает, что никакого диалога, но хочет постоять рядом. Дан подпирает подоконник и светит себе телефоном в лицо. Хлопок двери от её руки, ожидаемо, не поднимает его головы. Коридор их раздевает, здесь никем и нечем прикрыться, ни рейтингом, ни шуткой Лёши. Оба свинцовые и без здоровых тем. — Завадюк поменял себе кресло? — хочет быть сдержанной и киношно подышать этим тяжёлым воздухом без слов вместе с ним своим чужим, но не выходит. Задаёт свой самый глупый вопрос за день. — Поменял. Нам бы ещё тоже поменял. — Ты не против? — ей быстро становится неловко. — Что ты стоишь здесь? — он наконец-то отрывает голову от экрана, в котором всё равно ничего не видел, и поворачивается, чтобы посмотреть на неё, облокотившуюся рядом. Замечает выпавшие пряди из причёски, готовилась, растерянные глаза и покрасневший прыщик у виска. Ещё пару минут такого его взгляда, и она не позволит себе оставаться «голой». Быстро соберётся, выдаст какую-нибудь шутку-пощёчину, это его выученные прошлогодние фокусы от Кароль. Так и происходит. Она выдумывает, он — хохочет. Она празднует его смех, как очередную личную победу, он добавляет в коллекцию её закусанную губу. Но на конце смешного хвостиком повисает серьёзное, ответ на первый вопрос: — Да. — Конечно, нет, я не против.

***

В машине Тина закинет голову на сиденье и приоткроет окно, чтобы втянуть носом осень декабря. Но её запах сменится запахом жизни женщины, сердца которой касаются мужские руки. Внутренний голос уступит голове, ставящей на повтор уже прожитый кадр. Из его груди вываливается тяжёлый выдох, будто он разгадал её всю: — Ты всё ещё замужем? — Я всё ещё замужем.