Темнота

      Он погружается в мягкую пелену видений с единственным желанием: забыть обо всей боли внутри.       — Ты хочешь не этого, — улыбается королева.       Ее платье соткано из тумана и серебра умирающих звезд. В густых волосах видны острые кончики ушей и маленькие рожки. Королева улыбается, но улыбка не касается ее глаз цвета грозового неба.       — На самом деле ты хочешь не этого, — повторяет она. Королева, как и все фейри, не умеет лгать.       Он вскидывает голову, насмешливо спрашивает:       — А чего же?       — Тебе не нужно забвение. Ты хочешь, чтобы кто-то верил в тебя. Чтобы ты был кому-то важен. Чтобы кто-то выслушал тебя и понял. На самом деле понял.       Она осторожно забирает у него из рук кубок с клубящимся туманом и предлагает другой. Это полый человеческий череп, в белой кости отражается сияние звезд. А напиток в нем густой, будто кровь, и темный.       — Ты готов принять свою значимость?       Его руки дрожат, когда он принимает череп. В его голове проносятся все возможные страхи, но королева читает его, будто открытую книгу. Наклоняется к его человеческому уху и шепчет:       — Не думай слишком громко, иначе призраки услышат.       Кассиан никогда не хотел быть идеальным сыном.       Но, кажется, именно таким считали его родители и многие их знакомые, потому что он соответствовал их представлениям о том, как правильно жить. Закончить старшую школу с высокими баллами, поступить в колледж, завести семью, а затем и аккуратный светлый дом в тихом пригороде. Яркая американская мечта, вылизанная приличиями и солнцем, припекавшим летом на лужайках с барбекю.       Возможно, оступись Кассиан где-то, и на него бы тоже бросали хмурые подозрительные взгляды. Да, он отлично знал, что отец с матерью гордятся им, пока он не перечит им и идёт «правильной дорогой».       Вот только Кассиан жил так не по велению родителей, а потому что ему самому нравилось — и учиться, и изучать мир вокруг, и создавать что-то своё. Строить дома, в которых будет столько света, что маленьким мальчикам не нужны будут светильники, чтобы распугивать монстров в шкафах. Грейс всегда считала его немного идеалистом, а Кассиан только недоумевал.       И, конечно, понимал, что у каждого свой выбор. Кому-то ближе большие города, где за поворотом улицы легко отыщется бар, а работать можно как из дома, так и в башнях из стекла и бетона. Кассиан даже предлагал Грейс переехать в город, а не возвращаться в их городок. Но ей тоже нравилась такая жизнь.       Несмотря на то, что Кассиан отлично вписывался в образ хорошего сына, с родителями он так и не стал близок. Но тянулся к Блейку, как к старшему брату, во многом даже подражал, и вот они-то друг с другом часто говорили. Обсуждали комиксы, делили игры, пусть и без драк не обходилось, а однажды Кассиан случайно сломал робота Блейка. Тот разозлился, но это было не столько гневом, сколько расстройством из-за сломанной игрушки. Братья поссорились, но уже через пару часов снова были вместе. Блейк потом долго пытался починить робота, но так и не получилось, а отец только обещал помочь. Ему было некогда.       И всё же Кассиан чувствовал, что брат рассказывает не всё. Не то чтобы что-то скрывал, но Касс знал, что Блейк никогда не был склонен к откровениям.       В их семье не принято делиться проблемами, это Кассиан усвоил ещё в детстве. Особенно всем тем, что могло выставить тебя даже для близких в неприглядном свете. Кажется, родители до сих пор верили в то, во что им было удобно: например, что их младший сын никогда в жизни не напивался или не залезал к девочкам в колледже по крыше.       Грейс его разговорила. Как оказалось, делиться чем-то не так уж просто… и этому тоже надо научиться. Верить, что тот, кому ты рассказываешь, на твоей стороне, и во взгляде не мелькнет укор, тебя не будут оценивать по твоим ошибкам или неудачам.       Кассиан никогда не рассказывал родителям, как долго и мучительно искал работу, благодаря которой они с Грейс взяли кредит на дом, сколько было вежливых отказов и недель адовой работы без выходных. Ни мать, ни отец никогда не спрашивали.       Неудивительно, что Блейка они не понимали. И дело было не столько в наркотиках, сколько в уважении его решения не поступать в колледж, переехать в город, писать. «Молодой архитектор» звучало для них гордо. «Молодой писатель» отдавало бедностью, подозрительными знакомствами и разочарованием.       У Блейка наверняка было достаточно причин, чтобы однажды попробовать наркотическую дрянь.       Кассиан аккуратно сложил распечатку романа Блейка и некоторое время сидел в тишине кухни, размышляя над тем, что только что прочитал. Может, брат сам не понимал, о чем писал и сколько его внутреннего скрывалось между строк. Сколько боли, выплеснутой пусть и не чернилами, но ровными строчками слов.       Увы, то, что Кассиан мог понять, не означало, что смерть не стоит рядом с братом, щедро отсыпая новые и новые таблетки.       Кассиан не был идеальным сыном. Блейк считал себя плохим братом. Возможно, общего у них куда больше, чем могло казаться.       Блейк ещё спал на диване, подтянув колени к груди, мягкий шерстяной плед сполз с одного плеча, и Кассиан осторожно его поправил так, чтобы не разбудить брата. Потом он обязательно скажет, как ему понравилась книга и как здорово пишет Блейк! А пока Кассиан внимательно рассматривал оставшийся раскрытым рюкзак брата, колеблясь, не пошлёт его ли его Блейк, когда проснётся.       Пузырек с таблетками притаился в переднем кармашке. Маленькая темная бутылочка с горсткой белоснежных таблеток, несущих облегчение и радость. Кассиана больше всего интересовало название. Повертев бутылочку в руках, он потянулся за телефоном, чтобы загуглить информацию. А потом сел рядом с ещё спящим Блейком читать.       Оксикодон, вот оно. Кассиан погрузился в чтение.       «Выписывается для облегчения сильной или умеренной боли…», «замена морфина», «разработан в начале ХХвека…».       Кассиан сжал проклятый пузырек в руках. Какая боль настолько гнетет Блейка?       Наверху послышался шум, хлопнули дверцы шкафа, и Кассиан решил проверить. Упавшие занавески он всё-таки убрал, так и правда лучше, и их больше никто не станет срывать. Поднявшись, он ожидал увидеть ещё что-то такое в одной из спален, но наверху никого не оказалось, а когда Кассиан вернулся, Блейк уже мрачным силуэтом сидел на диване. Явно ещё не пришёл в себя, сонный и ссутулившийся, видимо, просыпаться без чувства эйфории не так уж весело.       Вопрос вырвался раньше, чем Кассиан себя остановил:       — Ты болен?       Блейк развернулся к нему и в недоумении уставился на брата. Провел рукой по затылку, пытаясь сообразить, с чего такой вопрос. Кассиан поспешил объяснить.       — Таблетки. Их прописывают как обезболивающее. Поэтому ты их пьешь?       — Это просто таблетки, Касс, — резко бросил Блейк. — Их легко достать. А я гребаный наркоман, ясно?       — Ясно. В мире существует такое количество наркотиков, но ты глотаешь именно эти. Они заглушают боль, я прочитал. И с ними ты действительно выглядел счастливым.       — Угу. Приятное чувство.       — Мы не так много общались… но, Блейк, если ты болен… если…       — Прекрати, а. Может, тебе сложно понять, но да, бывают просто наркоманы. Не такие идеальные мальчики, как ты.       — О, я вовсе не идеален! И я не умею писать так, как ты. Твоя книга осталась на диване, я подумал, ты не будешь против… и мне понравилось. Очень.       — Серьёзно? — в голосе Блейка звучало недоверие.       — Да! Я ещё не дошёл до конца, и уже не терпится дочитать, чтобы узнать, чем закончится. Только без спойлеров! И ведь… там тоже о боли Блейк. Твоей боли. И раз ты не болен, зачем тебе наркотики?       Кассиан был готов к тому, что Блейк его пошлёт и в очередной раз посоветует не лезть не в своё дело. Но он не мог вот так бросить брата в одиночестве, не тогда, когда он потащился с ним в нелюбимый пригород, чтобы присмотреть и не дать полтергейсту увести за собой. Грейс была терпелива, когда Кассиан уходил от ответов, не стремился что-то рассказывать. Теперь его очередь внимательно и терпеливо выслушать Блейка.       В конце концов, кем бы тот ни был, в первую очередь Блейк — его старший брат.       Но Блейк вместо какого-либо ответа смотрел сейчас на лестницу за спиной Кассиана. Холодок прошёлся по спине, а тишина дома теперь казалась давящей и безжизненной, и отдаленно знакомый свист прозвучал зловещим предзнаменованием. Кассиан медленно проследил за взглядом побледневшего Блейка, который крепко сжимал ручку рюкзака. Страх — вот что было на его лице.       А по лестнице спускался… кто-то.       Неторопливые шаги. Призрачная рука, скользящая по перилам. Мелодия детской песенки, которую кто-то насвистывал. Совсем не похоже на Грейс, да и сама фигура постепенно проявилась, как пленочный снимок. Это был мужчина, который улыбался им обоим, но взгляд оставался ледяным, да и сама улыбка больше напоминала оскал.       Блейк не испугался пьяного отца Грейс или собственной распоротой руки, а тут он смотрел на призрака с неприкрытым ужасом. Его пальцы подрагивали, Блейк отшатнулся, вжавшись в спинку дивана.       Мелодия надоедливо засела в голове, и тут Кассиан вспомнил этого мужчину. Их сосед, вроде бы в детстве он занимался с Блейком пару раз на неделе. Его считали уважаемым преподавателем, который хорошо ладит с детьми.       Он всегда насвистывал эту мелодию, которую Кассиан терпеть не мог.       Что же так напугало в его облике Блейка? И почему этот полтергейст вообще здесь? Кассиан не знал, он разберётся с этим позже, а сейчас он выступил вперед, загораживая худощавого Блейка.       — Ты не причинишь нам зла. Убирайся отсюда! Это мой дом.       Полтергейст перевел на него взгляд, но уходить не торопился. Будь он человеком, можно было бы сказать, что всё это его забавляет, но Кассиан повторил, четко и раздельно:       — Я здесь хозяин. Уходи.       Свист оборвался, а вскоре и сам дух побледнел, стал серебристой вспышкой и растворился, оставив горьковатый запах. Кассиан перевел дух и посмотрел на Блейка, который автоматически шарил рукой в рюкзаке в поисках заветной бутылочки.       Кассиан мягко остановил его и забрал из рук рюкзак.       — Думаю, самое время поесть. А ты расскажешь, почему тебя так напугал старый сосед. Он же умер несколько лет назад.       — Нет.       — Да. Потому что я буду слушать, Блейк. Потому что я рядом, а не он. Забудь пока о своих таблетках.       Кассиан отчаянно надеялся, что его слова хоть чуть-чуть подействуют. Но Блейк сидел молча, уставившись на невидимую точку где-то на полу. Его пальцы еще подрагивали, хотя он больше не пытался найти таблетки. Просто сидел.       Кассиан подождал некоторое время и поднялся с дивана. Может, поесть и правда будет хорошей идеей. Кухня всегда была самым светлым местом в доме.       — Мне не давалась математика.       Кассиан не сразу понял смысл фразы. Блейк так и сидел неподвижно, уставившись в пол. Кассиан медленно сел рядом.       — Не давалась математика, — повторил Блейк. — С каждым годом в школе всё больше. Мне было неинтересно. Я любил читать и ненавидел точные науки. С математикой было хуже всего.       — Я помню, — напряженно усмехнулся Кассиан. — Когда ты сдавал экзамен, то часами заставлял меня задавать вопросы и тренировался. Я тогда математику чуть ли не лучше тебя знал.       Блейк кивнул. Ему казалось, он не разбирает отдельных слов, улавливает общий смысл. Слушает спокойный тон голоса Кассиана.       — Это было позже. Когда мне было девять, стало очевидно, что с математикой мне не по пути. Родители расстраивались. Говорили, что я же неглупый, значит, надо стараться больше, и всё получится. Мне казалось, я не мог, ощущал себя тупым и виноватым. Поэтому обрадовался, когда мистер Уильямс предложил позаниматься. По-соседски. Я ликовал! Решил, что теперь-то буду стараться.       Блейк не вспоминал об этом много лет. Старался не вспоминать. Загнал в дальние уголки памяти — с конкретными событиями это всегда получалось довольно легко. К сожалению, эмоции и страхи он так легко отгонять не умел.       Нестерпимо захотелось снова закинуть хотя бы одну таблетку, ощутить себя не таким больным… Блейк догадывался, почему призрак обратился Уильямсом. Это был образ из его, Блейка, головы. Таблетки ослабили контроль, и во сне он видел мутные кошмары о прошлом. Призрак их почуял.       А теперь сам Блейк снова ощущал себя девятилетним мальчиком, который снизу вверх смотрит на учителя. И покрывается мокрым потом от простой песенки.       — Я старался, — тихо сказал Блейк. — Уильямс сразу сказал, что будет строгим учителем, чтобы добиться результата. Я сначала обрадовался. Я ведь хотел результат! Но он наказывал за любую оплошность. Если я решал пример, давал сложнее, с которым я не мог справиться. Когда выполнял заданное, придирался к криво написанным цифрам. Всегда что-то было не так.       Блейк криво усмехнулся. Это он осознал гораздо позже, в полной мере понял, что Уильямс и не хотел учить. Наедине, когда его и ребенка не мог видеть кто-то еще, у него были совсем другие цели.       — Он наказывал, — сказал Блейк. — По-разному. Заставлял мыть пол, не поднимаясь. Или стоять неподвижно. Больше задавал. Однажды заставил перемыть всю посуду, которая имелась в доме. Кажется… его не удовлетворяли эти наказания. Может, потому что я на них не реагировал. Считал, что заслужил и выполнял. Да и в школе меня периодически наказывали, ничего нового тут не было. Пока однажды он не узнал, что я боюсь темноты.       Блейк надеялся, всё в прошлом. Но даже сейчас, много лет спустя, единственное воспоминание о той тьме заставляло дрожать. У Блейка было ощущение, будто он стоит на краю обрыва. Он зашел слишком далеко, чтобы отступать сейчас. Можно только прыгнуть вперед и всё выложить:       — У него был подвал. Он начал запирать меня там. Без окон, лампочки выкручены. Кромешная темнота. Никаких отблесков света. Я думал, что умру там, настолько было страшно. Да, знаю, глупый нелогичный страх… но я ничего не мог с собой поделать. Сначала пытался молчать, вспоминал любимых героев книг, они-то в джунглях Амазонки путешествовали и не боялись! Им отрезали пальцы, а они молчали! Но моя гордость быстро испарилась. Мне было слишком страшно. Я плакал, кричал, умолял. Сбивал руки о дверь. Уильямс понял, что это наказание работает. Он… кажется, он наслаждался этим. Упивался. За каждый надуманный проступок запирал меня в подвале. Этим заканчивалось или начиналось почти каждое занятие.       Блейк наконец-то оторвался от воображаемой точки на ковре и посмотрел на свои руки. Перевернул ладонями вниз. Сейчас это руки взрослого мужчины, но Блейк хорошо помнил, как под маленькими детскими пальцами запекалась кровь, потому что он в мясо сбивал их о запертую дверь. Срывал ногти, царапая дерево. Сбивал костяшки барабаня.       Блейк сжал ладони в кулаки.       — Это глупо, я понимаю, — отрывисто сказал он. — Обычное наказание, никакой особой жестокости. Дурацкий детский страх. Не стоит придавать значение.       — Нет, Блейк, это важно. Он упивался твоими страхами! Получал удовольствие от того, что тебе плохо. Это… да черт возьми, это настоящий садизм!       Кассиан вскочил с дивана, не в силах сидеть на месте.       В его голосе звучали непривычные нотки, и Блейк не сразу понял, что это скрытая и сильная злость. Но не против него, Блейка, а… против соседа, который давно гнил в земле. Это было странно и непривычно. А ещё Кассиан выглядел шокированным, будто мир для него сейчас обнажился самой темной стороной, которую он не мог принять. Не хотел смириться с тем, что брата запирали в подвале, испуганного, одинокого, выцарапывающего путь к свету собственной кожей и костьми.       Кассиан остановился перед Блейком и сел прямо на журнальный столик, вглядываясь в лицо брата. Прочистил горло и уже спокойнее, осторожно, спросил, будто боялся услышать ответ:       — Он… бил тебя?       Блейк отшатнулся, как будто его ударили сейчас. Он сам удивился горечи, которая поднялась внутри него, как будто желчь, разъедающая внутренности и оставляющая после себя пустоту. Он ничего не мог поделать, его голос прозвучал холодно, как металл цепи, которой опутали для надежности замок на воротах, с лязгом захлопнувшихся.       — Нет, он меня и пальцем не касался. Родители спросили то же самое, когда я им рассказал. Спросили, прежде чем отмахнуться.       — Блейк! Прости, я не подумал, как это прозвучит. Уже того, что ты рассказал, достаточно, чтобы понять, каким мерзавцем он был. Я хочу понять, почему никто не обратил на это внимания. Вряд ли ты был таким первым учеником. Может, у других не было таких слабых мест, всё заканчивалось более обычными наказаниями. А будь синяки — точно бы заметили. Но с тобой ему и не требовалось применять силу. Зачем, если ребенок и так источал боль. Но я не понимаю… — Кассиан нахмурился. — Что значит, отмахнуться? Ты ведь рассказал родителям, и… что они сделали? Не могли же они всё оставить, как есть?       Кассиан правда не мог в такое поверить. Блейк видел это по его взгляду — недоуменному, в ожидании, что брат сейчас объяснит, что нет, конечно, они вмешались. Как наивно… и типично для Кассиана. Потому что он сам не остался бы в стороне.       — Я не хотел никому рассказывать, — ответил Блейк. — Тогда не очень понимал, что такие наказания… не очень нормальны. Думал, что правда заслужил. Рассказать, пожаловаться казалось позорной слабостью. Я прятал руки под столом, чтобы мать не заметила сбитых рук. Я не был примерным ребенком, все привыкли к моим дракам, а он никогда не оставлял следов.       Даже сейчас Блейк понял, что предпочитает не называть Уильямса по имени. Лучше абстрактный «он».       — Это длилось месяцами. Я стал хуже учиться по остальным предметам, хотя по математике получал высшие баллы. Слишком боялся другого, так что ради хорошей оценки шел на что угодно. Списывал, покупал решения задач у одноклассников. Зазубривал ночами, спал я всё равно плохо. Однажды это не сработало, оценка за тест была низкой. Я пришел с результатом домой и…       Блейк запнулся, не зная, как лучше сформулировать. Даже сейчас это казалось стыдным. Наконец, вздохнул:       — Наверное, это можно назвать истерикой. Тогда и рассказал всё родителям. О наказаниях, о подвале. О том, как я не могу там находиться.       Он замолчал, картинки прошлого встали перед глазами слишком ярко — и все ощущения, которые они принесли с собой. Блейку пришлось сцепить руки покрепче, потому что иначе он не ручался, что снова не потянется за рюкзаком и таблетками.       Если до этого ему казалось, что он прыгал с обрыва, то теперь нырнул в самую глубину. Мутную холодную воду, которая, как и в детстве, стискивала со всех сторон темнотой.       Как и тогда, ему казалось, что он тонет. Бесконечно проваливается. Наверное, он до сих пор не выплыл.       — Они не поверили. Почему-то я был уверен, что родители помогут. Пусть это будет стыдно, пусть они скажут, что давно пора повзрослеть… да к черту! Пусть говорят, что угодно, главное, закончат это. Защитят. Тогда я верил, что они могут защитить. А они не поверили. Сказали, раз меня наказывают, значит, я заслужил. Стоит принимать это «как мужчине», как выразился отец. Мать добавила, что оценки у меня улучшились, значит, всё хорошо.       Блейк догадывался, что сейчас его улыбка больше напоминает оскал. Он не смотрел на Кассиана. Вспоминал себя таким же наивным мальчиком, который верил, что родители могут защитить. Что они на его стороне.       Никто не на его стороне.       — Они пошли к нему, даже спросили, представляешь! Конечно, он всё отрицал. Уважаемый учитель. Сетовал на мое богатое воображение, которое рисует монстров в темноте. Уж конечно, он не рассказал, что главным монстром был он сам.       Блейк не стал говорить о миссис Уильямс. Она встретила мать с домашним печеньем, долго беседовала за чаем. Блейк тогда надеялся, она что-то расскажет. Обычно во время занятий и наказаний ее не было дома, но в другое время она казалась сочувствующей, тихо говорила мужу быть помягче.       Она ничего не сказала матери. Не перечила мужу.       — Это было хуже всего, — Блейк снова уставился на сцепленные пальцы, пытаясь унять их дрожь. — Я мог бы пережить страх. Дурацкий подвал. Но это ощущение беспомощности и ненужности… мне не поверили. Мои слова не имели значения. Я сам не имел значения. А он, конечно, продолжил, даже больше, чем раньше. Теперь я почти всё время сидел в подвале, только руки он часто связывал мягким шарфом. Чтобы не оставалось следов. И чтобы я не мог больше трогать дверь и оставлять следы. Я просто сидел в этом чертовом подвале и боялся. Тогда я часто думал, что лучше бы умер там. Но, конечно, не умер.       Блейк поднял голову и посмотрел прямо на Кассиана. Тот казался ошарашенным. Его широко распахнутые глаза смотрели на брата, а рот был слегка приоткрыт. После воспоминаний следующие слова дались Блейку легко:       — Я возвращался домой только из-за тебя, ведь я старший брат, ощущал ответственность. Ты меня ждал. Ты был рад мне. Для тебя я имел значение. Я тогда думал, что уж ты-то поверил бы… но ты был слишком маленьким, лет пять, не больше. Еще не понимал. А я рядом с тобой мог выдыхать и забывать о том, что два раза в неделю ходил «заниматься».       — Блейк…       Кассиан, кажется, не находился, что сказать, но Блейк и не хотел этого. Ему не нужно сочувствие, для этого слишком поздно, но рассказать он хотел. Теперь слова лились легко и просто, как бывало, когда он воплощал их на бумаге.       — Потом у его жены заболела мать, они уехали на какое-то время, а когда вернулись, родители не стали возобновлять занятия. В основном из-за того, что моя успеваемость по всем предметам стала хуже, и математикой дело было не поправить. Я уже стал «разочарованием». А я даже не пытался стараться. Зачем? Чтобы порадовать тех, кто мне не верил? Я учился другому.       Блейк стал связываться с сомнительными компаниями, хотя тогда родители об этом еще не знали. Он не снимал аккуратную школьную форму, но предпочитал учиться на улице. Наверное, будь он старше, то сбежал бы — или не будь Кассиана. Это к нему Блейк возвращался, а не домой.       Тогда компании были довольно приличны. Да, Блейк попробовал курить в одиннадцать, а в тринадцать впервые в жизни напился. Ему потом было очень плохо, родители так и не поняли. Алкоголь Блейку не понравился.       — Потом появился Грэг. Он был старше, увереннее, а мне было четырнадцать, и я не знал, что делать. Мне казалось, темнота из подвала поселилась внутри меня самого, выгрызала изнутри и мутными ночами нашептывала, что я никчемный — и сам в этом виноват, не могу стать лучше.       — Но ведь это не так! — горячо возразил Кассиан. — Ты…       — Я сам был темнотой.       — Ты был похож на диковатого зверька. Никого не подпускал к себе слишком близко, пропадал где-то — и я тогда подумал, что ты стал таким взрослым, что у тебя интересная жизнь! Ты старательно делал вид, как тебе плевать на окружающих. Но… я помню ночи. Ты метался во сне, а порой я просыпался под утро и видел полоску света из-под твоей двери. Ты не был темнотой. Ты словно метался, и сейчас я понимаю — от обжигающей боли. Но ты всегда был рядом. Я всегда знал, что ты стоишь за моей спиной, пусть и незаметно.       — Как бы то ни было, — продолжил Блейк, — у Грэга была травка. Хорошая качественная травка. От нее не было плохо, как от выпивки, зато забыть она позволяла куда лучше.       — Темноту? — тихо спросил Кассиан.       — Себя.       Блейк пожал плечами, как будто в дальнейшем рассказе не было особого смысла. Так и было. Несложно догадаться, как от травки он перешел к таблеткам и попробовал много всякой дряни. А уж о том, как съехал в город при первой возможности Кассиан и так знал.       — Я бросал десятки раз. А потом снова так или иначе возвращался к таблеткам. Нет, Касс, я не болен, как ты думал. Нет у меня никакого оправдания, кроме собственной слабости. Просто под кайфом я… не чувствую себя так паршиво. Исчезает ощущение, будто бесконечно тону. И я не хочу утягивать тебя за собой.       Блейк осекся, потому что последнюю фразу он вовсе не планировал говорить. Не хотел объяснять, почему предпочел отдалиться от брата.       Ему бы и сейчас не пришло в голову приехать — если бы не смерть Грейс. Блейк хорошо помнил их свадьбу, как оба улыбались и явно казались счастливыми. Тогда и Блейк невольно улыбался, радуясь летнему братишке, который буквально излучал свет. У этих двоих впереди было прекрасное будущее.       Блейк хорошо понимал, что такое терять — веру, себя, близких. Только поэтому он вернулся.       — Просто сейчас не хотел оставлять тебя одного, наедине с болью. Поэтому приехал на похороны.       — Я не был уверен, что ты приедешь. Даже не был уверен, что адрес верный указал. Ещё с той встречи в городе думал, что я только помеха для тебя, да ещё выбрал жизнь, так похожую на жизнь родителей. Мне жаль, что я не знал всего этого раньше. И… спасибо, что рассказал. Представить не могу, как тяжело всё это снова пережить.       Кассиан запнулся. Сейчас он действительно не особо мог подобрать слова — да и что тут прозвучит уместно. Уж точно Блейку не нужны были вздохи и ахи, или жалость, или лживые слова «всё наладится». Может, все эти годы ему не хватало того, кто услышит и разделит его боль. Ему оставались только таблетки.       Блейк сидел молча, будто рассказ опустошил его, выпил досуха все силы, оставив зияющую пустоту. И Кассиан хотел сейчас быть рядом, напоминать, что теперь-то уж Блейк точно не один. Ему не надо с этим бороться в одиночку — со всей скопившейся тьмой. Никогда больше.       Это было странно, но, когда Кассиан упомянул похороны, внутри не взвилась едкая боль, не было чувства отчаяния, которое преследовало все дни до похорон. И теперь ему было о ком позаботиться.       — А тогда в городе… — Кассиан вспомнил их неудавшуюся встречу. — Ты выглядел даже не так, как утром после таблеток. Ты вообще едва соображал, будто съел целый пузырек.       — Подумал, так ты точно уедешь, увидев, какой я на самом деле. Не тот старший брат, который тебе нужен.       — Ты нужен мне, Блейк. Всегда.       Окна теперь не закрывали занавески, и холодный свет осеннего дня лился в гостиную, напоминая о жизни за порогом дома. Кассиан чуть прищурился, он даже не заметил, как сквозь облака пробилось тусклое солнце. Уж тем более не замечал Блейк. Сейчас Кассиану хотелось сделать что-то для брата, что-то простое и обычное.       В мыслях всплыла фраза из книги Блейка.       «Не думай слишком громко, иначе призраки услышат».       — Твоя книга! — Кассиан воскликнул так, что Блейк резко вскинулся. — Я же обещал поделиться впечатлениями. Пойдём, я оставил её на кухне. К тому же, я бы не отказался от чая. Грейс обожала пробовать новое, у нас полный шкаф разных сборов. Правда, из еды только та, что с поминок.       — Да, поесть можно. Так тебе правда понравился роман?       — Конечно. И тот момент…       Кассиан потянул брата на кухню, невольно бросив взгляд на лестницу.       Полтергейста не было.