Луффи воровато огляделся, и с новой силой принялся ковыряться шпилькой в замочной скважине. Он не умел вскрывать замки, и поэтому эта попытка оказалась такой же как и предыдущие сорок семь — неудачной. Он простонал, плюхаясь на зад. В кармане он нащупал раскладушку, которую ему дал Сабо, достал её, и пару минут подумав, положил обратно в шорты. Монки посмотрел в потолок, вздохнул, и сам себе кивнув начал рыскать по комнате, в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы помочь ему. Он копошится немного громко, но ему уже плевать, откровенно говоря.
Душа так и кричит что что-то тут не так. Полнолуние было странным, Луффи всегда так считал, и его искренне радовали редкие ночи, когда они с Ло могли вместе его наблюдать. Но когда громадный бледно-красный диск осветил комнату Монки чрезмерно ярким светом, парень понял, что дело тут не чисто. Каким-то шестым чувством, явно не мозгом. Но вот этому чувству он доверял куда больше, чем голове.
Поэтому в самом нижнем ящике здоровенного комода он находит увесистый кубок, который кто-то когда-то получил за успехи к каком-то спорте. Не предмет, а сущая неопределённость! Луффи пару раз подкинул его, прицениваясь, сам себе кивнул, развернулся к окну и хорошенько замахнувшись швырнул его в окно.
От звука битого стекла Сабо подскочил на кровати, и неожиданно быстро сообразив, что же произошло, кинулся к комнате младшего брата, подхватывая с тумбочки ключи. Несколько секунд у него отняла замочная скважина, которую он никак не мог нащупать во тьме, пару минут заклинившая дверь. Но когда он наконец ворвался в помещение, всё что ему оставалось — крепко выругаться. Окно было разбито, доски почти что вырваны, а на некоторых кусочках стекла, которые ещё оставались в раме, была кровь.
Луффи бежал так быстро, как мог. Ладони сильно саднили, но ему было уже плевать. Потому что стоило ему оказаться на улице, как волнение достигло таких отметок, что он попросту ничего не слышал за бешеным стуком крови в ушах.
Он бежал не столько по памяти, или по наитию, сколько по неведомому чувству переполнявшему его изнутри. Ноги тащили его к болотам.
Ночь была одновременно слишком тёмной, и слишком светлой. На небе не было ни единой звезды, привычная синева теперь была матово-чёрной. И посреди этого омута, кажущегося просто темнотой, небытием, зияла красная луна. Она освещала своим кровавым светом всю долину где был городок, всё болото. Лишь лес и старый особняк на её фоне казались бумажными декорациями в театре теней. Полностью чёрные, но с безумно чётким контуром шпилей и еловых верхушек.
Луффи замедлился у развилки. Направо — в лес. Налево — к Траффи, к ним домой. Мальчик сглотнул и повернул направо, устремляясь к огромной чёрной полосе, закрывающей горизонт. Чутьё твердило, что Траффи там.
Ноги несли его через болота. Он отчаянно старался не замечать, что что-то тут не так, но игнорировать то что предстало его глазам в кровавом свете и дальше — было невозможно.
На всех топях, куда только мог простираться его взгляд, творилось нечто, что заставляло даже бесстрашного парня чувствовать себя в постоянной опасности. То тут то там паслись белоснежные кони, с вывернутыми копытами, источая от себя слабый серебристый свет.
Вокруг них резвились, заливисто смеясь и распевая туманные мотивы бледноликие девушки, которые при приближении мальчика сразу как-то затихали, загадочно улыбаясь, выгибая тела в несколько неестественных, но по-своему обольстительных позах. И только тогда Луффи заметил, что в волосах их накрепко запутана болотная растительность, сами девушки были полупрозрачны, будто вот-вот растворятся в воздухе. Парень непроизвольно сделал шаг на встречу, и тут же из прекрасных девиц перед ним предстали утопленницы, с белыми глазными яблоками и расцарапанными шеями.
Он отступил назад, упираясь взглядом в странных одноглазых существ покрытых чешуёй, прыгающих вокруг тут и там, мерзко визжащих, стоит кому-то из них сцепиться, и начать раздирать куриные шейки друг-друга мелкими жёлтыми зубками, проливая заместо крови какую-то холодную слизь. Луффи ускорил шаг, замечая для себя то ли пни, то ли кочки, которые сидя у дороги, крутя в черных пальцах цветы. Они проводили его злобными белыми взглядами из-под зелёных косм.
И когда перед Луффи проползло несколько подозрительно разговорчивых змей, он понял, что он попал. То, что ему до леса осталось пройти метров тридцать — чистое везение, или ещё что. Потому что место где он оказался больше не было болотами, которые он знал. Это было место, где действительно можно пропасть. Он не собирался искать причины, почему он ещё жив, он только шёл вперёд, к Траффи.
Стоило ему подойти к чёрной стене леса, как перед ним возник чёрный заяц, здоровенный, откормленный. Он подёргал ушами, и припустил от Луффи. Мальчик не знал отчего, но в этот раз его ноги подчинились даже не его собственному шестому чувству, а невидимой воле леса.
Он бежал за зайцем, петляя почти в полной темноте, наполненный страхом, трепетом и волнением. Монки было жутко неприятно от того, что всё что ему осталось — подчиняться то ли судьбе, то ли чужой воле. Но вот ради Траффи он мог сделать многое. Потому, что Траффи наверняка в беде. А чёрный зверёк всё петлял, чудом выворачиваясь среди существ, которые становились всё страннее и страннее.
Луффи почувствовал под ногами знакомую брусчатку, но спокойствия это не дало. Напротив. В редких лучах красной луны плясали свой странный танец агонии деревья, сейчас как никогда раньше походили на нечто живое и крайне злобное.
Паутина теперь была раз в сорок толще, отовсюду раздавались странные звуки, и смотрели пары маленьких красных глазок, и время от времени в свете показывались волосатые паучьи брюшка и лапки. Точнее лапищи, потому что Луффи готов был поклясться что эта штука легко может размозжить его тщедушную черепушку.
Отовсюду слышались высокий скрипучий смех, чавканье и рык, эхом отражаясь от искривлённых деревьев, множась и создавая впечатление, что прямо за твоей спиной кто-то истекает едкой слюной над разодранным трупом.
И чем дальше они продвигались, тем сильнее всё это нарастало, вместе с неспокойным чувством на душе у Луффи. Из-за скудной, но от этого пугающей, растительности по сторонам от заросшей дороги он не мог видеть того разгула нечисти, что безусловно там был, но в какой-то момент кролик довёл его до кладбища, тут же оборачиваясь странным толстяком с щербатыми зубами.
Но вот взгляд мальчика всецело был прикован к картине, которая заставила-таки кровь застыть в его жилах.
Вся поляна была забита существами, настолько далёкими от понятия человек, что даже Луффи со всей его фантазией затруднился бы придумать им названия. Они ржали, жрали, некоторые из них в ярости сплелись в клубок разгрызающих друг друга тел, а некоторые в страсти, мерзкой и кровожадной.
Всё те же холмики могли теперь походили на что-то нереальное настолько, что превзошли всё что он видел тут раньше. Лучи лунного света отчего-то выбрали именно это место, чтобы окрасить некогда ярко-зелёную травку кровью. Деревья, кресты и изгороди теперь были черными как уголь да настолько, что походили на дом Ло в эту ночь: точь в точь, как бумажные декорации в театре теней, или в какой-нибудь адской шарманке.
Но вот белое надгробие тотально изменилось. Оно всё так же зияло белой скорбью, теперь с разводами багряной крови. И с трупом обнажённой девушки, распластанном на нём. Луффи прикрыл рот ладонью, подавляя рвотный позыв. Кровь из вспоротого брюха бедняжки стекала точно в бокалы, стоящие на мраморной ступени. Вокруг неё расселись какие-то странные твари, рогатые, с копытами, дикими глазами и свинячьими рылами, измазанными в крови. Несколько таких же оттаскивали другую девушку в сторону шестов, на некоторые из которых уже нанизали несчастных предшественниц.
Когда бокал наполнялся, чёрт хватал его, и бежал, заплетаясь в копытцах к… Монки с двойным усердием зажал рот, пытаясь игнорировать холодный пот и крупный озноб, бьющий его тело. Чертёнок передал бокал прямо в длинные белоснежные пальцы с чёткими фалангами и вытатуированным словом «смерть».
Ло сидел на могильном камне прямо посреди этой клоаки, элегантно положив ногу на ногу, и сверкал золотом глаз в сторону привлекательных «сестричек», и рогатых, и хвостатых, и просто голых и мёртвых, коих на поляне обнаружилось неожиданно много. В одной руке у него был бокал с кровью, что в свете прокл
ятой луны становилась подобна жидкому рубину. А в другой руке… Зрачки Луффи резко сузились. Пальцы, которые он так любит, как и всё в Траффи, теперь крепко сжимали человеческое сердце, впиваясь когтями в мясо, так что по руке стекала кровь, пачкая рубашку. Всё бы ничего, если бы не тот факт, что сердце было надкусано.
Луффи пока оставался будто бы в тени, и он мог только смотреть, как стоящий рядом с Ло человек несоизмеримо высокий, макает хлеб в бокал с вином, и с издёвкой тыкает им в сторону Трафальгара. Монки хотел вопить о том, что Траффи не любит хлеб, но не мог и думать о нынешнем Ло как о «Траффи». Это был именно Трафальгар Ло. Он окинул существо рядом с собой, и показательно откусил кусок от сердца, облизывая губы, тотчас окрасившееся тёмной кровью как помадой. Высокий рассмеялся и уселся на соседнее надгробие.
— Ло, не стоит быть таким мрачным в этот праздник! Лучше посмотри! — Он указал на то, как черти, по прихоти кого-то из местного контингента насаживают ещё живую девушку на кол. Несчастная извивалась, визжала так, что становилось плохо, а Дофламинго только смеялся. — Какая изящная! Ну ты посмотри, как дёргается! Как лягушка, честное слово! — Он залился смехом, а Ло издал только короткий и скупой смешок. А вот Луффи стоявший в тени гигантского дерева явно не хотел смеяться. Его тошнило, голова болела, перед глазами всё плыло.
Щербатый, который его привёл на это дьявольское пиршество поспешил к Донкихоту и плюхнулся перед ним ниц на колени.
— Доффи! Посмотри, кого я нам привёл! Это тот? — И Дофламинго и Ло синхронно повернули головы ко входу на кладбище. Реакции их были диаметрально противоположны. Первый довольно расхохотался и причудливо изогнул пальцы, отчего Луффи опять же против воли двинулся вперёд, ловя на себе голодные и любопытные взгляды. А вот Трафальгар… Его зрачки сузились, его тело сковали страх и паника. Он никогда не был в такой растерянности как сейчас, когда Луффи, этот маленький идиот, пришёл прямо сюда, в самое пекло.
Он подскочил с надгробия, стряхивая с себя настырные лапы, выкинул в сторону бокал, разбивая его о камни, и конечно же выбросил сердце, отчего оно с мерзким звуком шлёпнулось кому-то в рожу, вызывая надрывный хохот. Кто-то из толпы присвистнул, ведь вид у Ло был такой, как будто он вот-вот перекусит шейку этому маленькому мальчику. Весь он был напряжён, так и пылал злобой. Но вот Луффи смотрел в глаза, и ничего не боялся.
Там был всё тот же безумно любящий Траффи, который так и не дал ему ответ.
Мужчина подошёл к нему вплотную под пристальным взглядом Дофламинго, и грустно глянув с безумной нежностью, только губами проговорив что-то, отвернулся. У паренька на душе тут же немного полегчало. Что бы не случилось, и что бы он не видел, он всегда доверял Траффи. Луффи встал за его спиной, и переплёл пальцы с рукой, которую Ло будто специально для этого отвёл назад. Вторую он просто опустил по бедру, тут же задевая что-то у себя в кармане. Телефон. Телефон!
Он убедился в том, что Трафальгар и Донкихот неотрывно сверлят друг друга взглядами, и вздохнув открыл раскладушку. На быстром наборе у него был Сабо. Кладбище замерло в тишине под кровавым светом. Даже вдали перестали раздаваться голоса разгулявшейся нечисти. И в этот момент, по поляне раздались гудки телефона. Луффи отбросил телефон далеко себе за спину, понимая, что разговаривать тут бесполезно. Сабо и так его найдёт, он не сомневался. Тут проблема посерьёзнее. У Дофламинго на лбу вздулись вены.
— Это что ещё такое? Ло, порадуй дядюшку, отойди от щенка. Ло оставался неподвижен. В его мозгу всё ликовало. Сабо вот-вот будет тут, и явно не один, и явно не с Коалой. Им остаётся лишь тянуть время.
— И не подумаю, пока ты не выполнишь одну мою просьбу. — Донкихот безумно рассмеялся, и затихшая было нечисть его несмело поддержала.
— Ты не в том положении чтобы торговаться, Ло. Мне не настолько нужен этот пацан, чтобы вступать с тобой в сделки.
— Но тебе нужен я, и ты знаешь, что он — единственная причина, по которой я здесь. — Донкихот нахмурился.
— И что же от меня хочешь, наглый крестник?
Ло крепче сжал пальцы Монки, сделал пол шага назад, прислоняясь к нему спиной, и прикрыв глаза он размеренно и громко проговорил, пытаясь скрыть дрожь в голосе — Сотри ему память о последних шести месяцах.
Глаза Луффи расширились, губы задрожали, а Ло всё так же стискивал его ладонь своей рукой, пачкая в крови.
Дофламинго же посидел несколько секунд в безмолвии, а потом снова расхохотался. Такие резкие перемены в его настроении пугали не на шутку.
— Вот как значит! Ха! И что взамен? — Он безумно ухмыльнулся, склоняясь вперёд.
— Моя жизнь. — Голос Трафальгара не дрогнул, как и ни единый мускул на его лице. — Делай со мной всё, что тебе угодно, только сотри ему память. Клянусь своей душой. — Донкихот ухмыльнулся ещё шире, подскакивая с места. Он подошёл к ним большими шагами, заглядывая Ло за спину.
— Ну, крысёныш, не терпится поскорее забыть все те кошмары, которые этот кровопийца принёс в твою жизнь? — Луффи хмуро уставился на него исподлобья, и не думая пугаться.
— Мне не терпится дождаться того момента, когда мы с ним вместе отсюда свалим. — Он ответил грубо, но Дофламинго только расхохотался.
— Ишь ты! Сколько… Наглости! — Он резко сделал выпад, и через мгновение Луффи бессознательно упал в руки чудом поймавшего его Ло.
Мужчина прикусил губу и положил его на землю, на прощание оглядев лицо, стараясь хранить этот образ в голове до последней своей секунды, и мягко огладил щёку чистой рукой. Вот и настало время прощаться.
Донкихот навис над фигуркой мальчика, и злобно ухмыляясь начал разминать пальцы. Ло не был способен на это смотреть и отвернулся, упираясь взглядами в любопытную толпу нечисти. Ему уже было плевать, так что он только прикрыл глаза, и в темноте, под веками видел улыбку.
Не прошло и десяти минут, как со всех сторон начали раздаваться крики и вопли, в лесу стало светло как днём. На кладбище началась паника, толкучка, но Ло так и продолжал стоять с закрытыми глазами. Свет у него ассоциировался исключительно с его Луффи.
Вокруг него поднялся шум, топот, щелчки затворов и конечно же стоны боли и предсмертные возгласы тысяч и тысяч бесов. И только когда кто-то начал подходить к нему со спины, он открыл глаза и обернулся.
Сабо приветливо ему улыбался, держа в руке ультрафиолетовый фонарик. Он весь был в крови, слизи и чём-то ещё. За его спиной Ло увидел как вокруг места, где несколько минут назад был Дофламинго стояли ультрафиолетовые лампы, сейчас отключенные. Видимо Сабо соизволил сказать своим не трогать его. Но вот бездыханного Луффи на поляне не было.
— Надо же, всё как нельзя лучше! — Сабо подошёл ближе, заглядывая в глаза Вампиру. — Идём? Надо бы тебя обследовать, тогда и будешь работать у нас! Правда с Луффи уже ничего не сделаешь… — Сабо многозначительно кивнул себе. — Но вы двое ещё наверстаете, я почему-то уверен…
— Спасибо за всё. — Ло грустно улыбнулся. — Вот только от того, что ваша операция прошла удачно моё желание не изменилось. — Сабо вздрогнул всем телом.
— Т-ты… Я же говорил что…
— Да, Луффи было бы сложно. Если бы он меня помнил. А так ты просто избавишь мир от крайне прожорливой опухоли…
— Которая любит моего братца больше жизни. — Сабо нахмурился. — И поверь мне, он к моему недоумению чувствует абсолютно то же самое. — Ло кивнул ему.
— Ну, как скажешь. — Сабо не понравилась эта ухмылка. Так же как ему не понравилось то, что Ло отломил верхушку от одного из осиновых шестов, на которые были насажены тела. И когда он дёрнулся вперёд, пытаясь криком остановить вампира, тот уже скрылся летучей мышью в кровавой ночи с осиновым колом в лапках.
Сабо бежал к поместью как ненормальный, не разбирая дороги. На кону было счастье всей жизни Луффи. Он пересёк болото, пару раз чуть не сгинув, и когда он оказался в слепой зоне, под холмом, он увидел, как долина подозрительно озарилась светом сверху подъёма. Он припустил туда с новыми силами, и стоило ему достичь вершины, как он упал на колени.
— Идиот! — Вот и всё что он успел выкрикнуть, смотря на то, как Поместье начинает скрываться и трещать в языках пламени. Он застыл, не издавая ни звука. Лишь отчаянный крик боли и сожалений из Поместья взвился к небесам.
***
Солнце уже садится, окрашивая бескрайние небесные просторы акварелью. Птицы поют, переливистые трели их голосов разносятся по всей округе от самого леса, что очерчивает горизонт тёмной полосой. В Воздухе царит весна, но вечно засохшие болота отнюдь не окрашены зеленью. Луффи усмехается. Сколько он себя помнит, тут всегда было так… А часто ли он сюда ходил? Вроде нет…
Парень с девушкой взбираются по холму. Монки приехал минут пятнадцать назад, выросший, возмужавший но… Не особо-то и повзрослевший. Он всё то же дитя, только теперь если смотреть в его паспорт, можно понять: ему перевалило за второй десяток. Как и всем им, даже Чопперу.
Зоро покоряет вершины спортивной карьеры, Санджи уехал к отцу, где они вместе продолжают работу в ресторане. Парни так и не расстались, даже напротив. Зефф долго не мог простить сыну, что тот привёл в дом мужика.
Нами открыла собственное, пока что небольшое, дело, но как только она окончит экономический, она сразу же ворвётся в мир крупных рыб. Кто знает через сколько лет она попадёт в список Форбс… Они не удивятся.
Усопп учится в институте художеств, и… Никто и не сомневался. Этот парень трындел о нём последние два года уж точно.
Чоппер тоже поступил куда хотел, Робин бросила преподавательство и уехала вновь копать древние гробницы, как в молодости, Френки всё так же возится со своим мотоциклом в гараже на безлюдном шоссе, но теперь им мешают кольца на безымянных пальцах. А Брук… Доживает свои абсолютно счастливые старческие годы в лёгком сумасшествии, распугивая детей каждый Хеллоуин.
Жизнь у каждого из них пошла прекрасно и благополучно. Кроме одного Луффи. Он всё-таки пошёл в военное училище. Дед гордится им как никогда, их отношения наконец-то наладились вот только… Всё это не то. Военное дело оказалось не так плохо, как думалось Луффи, но он не мог сказать, что был счастлив. У него всё ещё были друзья, братья, ему пророчили успешную карьеру. Но чего-то не хватало. Свободы? Ну, возможно. Как-никак, пока что он вынужден подчинятся всем подряд, и терпеть это сложновато, но он знает: пройдёт несколько лет, и они у него попляшут! И одно лишь это так сильно его радовало, что многие сожители жаловались на злобное хихиканье по ночам.
Но его каждый день, каждый час, каждую минуту преследовало ощущение неполноценности. Чего-то не было. Как будто важный, самый важный кусок его жизни вдруг хлоп! И испарился. Стёрся из памяти, оставив зияющую, кровоточащую дыру, которая с годами не заживает, а начинает гноиться.
И за ответом он каждый раз отчего-то возвращался в родной городок, и шёл по округе. Вспоминал места, где был, где рос, где веселился. Он обошёл почти все места, которые помнил, пока однажды Усоп не заикнулся о том, что он бывал в Поместье, когда то ещё было цело.
У Луффи тогда в голове как фейерверк взорвался. Он не помнил ничего, вообще ничего о настолько важной своей проделке! А это значит, что ответ где-то там.
И вот, он снова в городке. Сегодня тут есть только Нами, заехавшая навестить Брука, и Усопп, который тут живёт. Парень решил отсидеться дома, да оно и неудивительно. Его в это Поместье не затащишь! Луффи только посмеялся, и они с отчего-то крайне нервной девушкой направились на окраину, к песчаной дорожке по краю болота.
Они, не договариваясь, затормозили на половине подъёма. Открывавший вид вызвал у Луффи дикое чувство дежавю, а вот Нами… ей было страшно. Страшнее чем тогда, когда Монки полез в этот треклятый дом впервые. И кто тянул Усоппа за язык?! Они ни разу за эти годы не вспоминали при Луффи ни о доме, ни о событиях тех лет, ни о покойном вампире.
— Красотища! — Парень улыбнулся солнцу. — Наверняка с холма ещё лучше! Там скамейка в углу есть и… — Нами крупно вздрогнула, её глаза округлились. — Погоди-ка… Только не говори мне что… Я всё-таки что-то помню! — Он рассмеялся, а девушка, было забывшая как дышать, спокойно выдохнула.
— Да, красота, ничего не скажешь… — Она была чуть запыхавшаяся, грустная и тревожная. Луффи оглядел её, и подал подруге руку.
— Идём! Ты совсем засиделась с этой своей работой, учёбой, запишись в спорт зал что ли?
— Намекаешь на то, что мне пора худеть?! — Усталость девушки как рукой сняло, а от нервов затрещина обрела особую мощь.
— Убивают! — Луффи рассмеялся, и забыв про всю свою галантность припустил вверх по холму, оставляя девушку далеко позади. Он быстро оказался на вершине холма, и первое, что он увидел — куст белоснежной сирени в цвету.
Парень тут же замедлился, смех его стих. Нами внизу напряглась. Он шёл по жёлтой высокой траве, казалось не замечая ничего, кроме кустарника. Стоило ему сделать ещё пару шагов, как в нос ударил запах. Чудесный, благоухающий и свежий, лёгкий, совершенно не давящий на обоняние. Луффи спешно подошёл ближе, зарываясь лицом в раскидистые цветочные лапы, которые обняли его как родного.
Пока он так стоял, Нами наконец-то поднялась, и тяжело дыша, приблизилась к кусту. На её губах заиграла грустная улыбка. Она помнила, как отругала Луффи и Ло за то, что те утащили посреди ночи с чужого участка этот куст. Кто же знал тогда, что он тут так хорошо приживётся? Она тихо вздохнула, и пока Луффи не видит, отломила одну ветку, пряча её за спину.
Монки, услышав шум, хотел отстраниться, но зацепился ключом, который висел на его шее за кустарник. Он тихо усмехнулся, заботливо выпутываясь из белых, пахучих объятий. Парень отошёл от куста, провожая его взглядом, и наконец, повернулся к Поместью.
Его сердце ухнуло вниз.
Перед ним была поляна сухой травы, а за ней… Чёрный, кованый забор на перемазанном в копоти кирпичном постаменте. Вековые деревья, чёрные, обугленные от корней до когтистых, ломаных лап. А за ними… Искалеченные балки, торчащие из фундамента — такого же чёрного от сажи. Сгорело всё, что было за забором. Превратилось в набор абстрактных, чёрных как ночь мазков на гнилостно-жёлтом полотне пьяного художника. Огонь уничтожил всё, что здесь было.
Луффи гулко сглотнул. Сердце сильно болело, он невольно сжал пятерню на футболке на груди, с левой стороны.
Он… Плохо помнил пожар. Очень. Он видел всё будто через пелену слёз, чужими глазами. Будто находился в доме, лежал на полу, мучаясь от боли в груди. Эти воспоминания он считал ключевыми, но не шёл в дом, лишь полагая, что никогда там не был, и это все плохой сон, который он отчего-то запомнил.
Вообще, он часто вспоминал странные, будто фантомные моменты. То резкий запах спирта и звон стекла, то кровь в кружке. Кажется, розовой. Иногда он вспоминал лесную сырость, иногда тепло камина, или то, как больно бывает, когда в тебя со злостью и обидой кидают бильярдный шар. Луффи не понимает, откуда у него вообще старые воспоминания о бильярде, и почему выяснилось, что он умеет играть.
Но совсем редко, он вспоминал холодные объятия, тонкие губы и золотые глаза.
И каждое такое воспоминание стоило всей его памяти.
Монки сделал пару шагов вперёд, ближе к пепелищу. Нами молча следовала за ним, стараясь не издавать ни звука. Парень ускорился, он шёл всё быстрее и быстрее. Ему казалось, что секунда — и дом исчезнет. Рассыплется серым пеплом, убежит сквозь пальцы. Но если, но успеет то… Всё волшебным образом вернётся на круги своя! И дверь снова распахнётся, и холл встретит десятками взглядов с портретов, и холодные руки притянут к себе. Улыбка тронет холодные губы.
Ещё шаг, и он снова замирает на месте. Сердце сделало радостный кульбит, но тут же… Сжалось в крохотный комок ужаса, тоски. Луффи осел на землю. Его било крупной дрожью.
Прямо перед покосившейся калиткой, стоял крест. Грубо сколоченный из двух досок. Не чёрных, но старых как само Поместье. На той, что шла горизонтально, наспех было выцарапано только одно слово.
«Траффи»
Девушка молча подошла к другу со спины. Глядя на него, глядя на этот крест… Ей хотелось плакать. Глядя на слёзы Луффи, хотелось рыдать.
— Н-нами… — Мигом осипший голос разрезал воцарившуюся тишину. Даже птицы перестали петь. Мир как будто на секунду в ужасе замер, вместе с сердцем Монки. Из глаз паренька текли слёзы, неконтролируемым потоком горечи. — Почему… Почему?! Почему я не могу смотреть на этот крест?! Зачем я пришёл сюда?! — Слова резали по тишине холма Поместья как по плоти живого человека. Луффи балансировал на грани сознания, не зная что же, что же заставило его сердце раскалываться.
Нами нервно поджала губы, подошла к нему со спины, но обнять не решилась. На секунду, лишь на мгновение ей почудилось, что рядом с её другом сидит тёмная, грустная фигура, из груди которой торчит кол. Это выглядело настолько неестественно, настолько болезненно, что девушка сделала шаг назад, прикрывая рот ладонью.
Но фигура на неё не обращала внимания, лишь тщетно пыталась обнять согнувшегося в три погибели парня.
Девушка тяжко и рвано вздохнула, и прикрыв глаза, стараясь не смотреть на странное наваждение проговорила:
— Очень… Очень плохой сон. И ничего более…
Закатное солнце подсветило три фигуры, но тени было лишь две. Золотой свет озарил долину, ударил в глаза.
А старые деревья костлявыми лапищами, из последних сил всё тянулись к Солнцу другому. Тому, что некогда проникло в глубины тёмного, холодного и старого Поместья, ныне сгоревшего до острых рёбер тёмной древесины.
