***
Пустота. Нет ничего страшнее, чем оказаться в кромешной тьме, где нет звуков и твердыни, где бесполезно идти, ведь никуда ты не придешь. Двигаться здесь тяжело, словно конечности налились свинцом. Ты хочешь двинуться, но не можешь. Ты хочешь крикнуть, но голос не прорезается сквозь тьму. Ты один. Но чувства говорят, что отовсюду на тебя смотрит пара черных глаз. От них не скрыться, она пронзают насквозь и страх затапливает тебя целиком. Слезы рвутся, но они не скатятся по щекам. Здесь нет жизни, нет света и тепла, нет материи. Ты и сам не можешь понять, материален ли. Время стоит здесь, но каждый вдох мучительно долог и приносит боль. Как бы ни хотелось тебе понять, что случилось, понять этого не удается. Виноват ли ты в том, что угодил сюда? Или ты попал сюда в качестве наказания за провинность? Можно ли назвать провинностью убийства людей? Пожирание их плоти? Слишком мягкое слово... Но подобрать подходящее не получается, бесконечное месиво воспоминаний и мыслей носится в голове, отчего ее разрывает дикая боль. Тебе бы позвать на помощь, но здесь пусто и ты нем. Не отзовется даже эхо и отныне ты один в холодной и мертвой пустыне. Просто смирись с пустотой вокруг, с этим тянущим ощущением страха и безвыходности ситуации. Смирись и умирай. Спи и забывай.***
Сквозь толщу тишины прорывались птичьи голоса и далекие, но отчетливые голоса людей. Кожу щекочет мягкий и теплый ветер, приносящий запах летней свежести. Отступают все тревоги и страхи, уступая место мыслям. Тысячи почему и как проносятся в голове, но теперь, вдали от пустого мира, их можно уловить и попытаться найти ответ. Попытка открыть глаза не увенчалась успехом, перед ними стола тьма. Страх вновь начал просыпаться, но ощущение ткани на лице отрезвило. Тяжелая рука, дрожащая и слабая, осторожно коснулась белой ткани и стянула с глаз. Солнечный свет ослепил, заставив слезы скатиться по щекам. Стало больно, но эта боль была другой. Живой... Слишком резкий вдох вызвал разрывающий горло кашель, а в груди и животе будто огонь разожгли. На ощупь там был толстый слой бинтов. Когда глаза наконец привыкли к свету, девушка осмотрела себя и комнату вокруг. Зрение было размытым, но различить мир можно было. Полностью белая комната с одной единственной кроватью. Идеально чистая, насколько могли передать глаза, и пустая. Вокруг не было никого, а по запаху было не определить, все перебивал резкий запах лекарств на тумбочке в изголовье. Легкие белые занавески колыхались от ветра, что пробрался в приоткрытое окно. Все было так... спокойно и мирно. После всех лет борьбы за жизнь и спокойствие это не могло быть правдой. Это всего лишь иллюзия, которая рассеется, стоит в нее поверить. Но боль была реальной... Как и реальной была слабость в ногах, когда Мидоро попыталась встать с кровати. Босые ноги осторожно ступали, пока колени предательски подгибались. Руками ухватиться за что-либо было тяжело, но каждый раз, когда она все-таки падала, природное упорство заставляло встать и снова медленно идти к двери. Короткий коридор был пуст и также чист, ничего лишнего, а открытая дверь говорила о том, что кто-то в спешке выскочил через нее. В малоосвещенном коридоре без окон свет, проходящий в дверной проем, выглядел как конец пути в царство мертвых. Это все? Забвение? Но почему к свету? Ей ведь была обеспечена дорога во мрак... Свет снаружи был ярче и снова ослепил, заставив закрыть глаза рукой. Едва не оступившись, девушка ступила на мягкую траву, вполне реальную для загробного мира. Вдали летали птицы и шелестели деревья, людские голоса то смеялись, то ругались, совсем как в жизни. Шаги давались тяжело ей, воздуха не хватало, хоть вдыхала она все чаще. Пройдя всего пару шагов, она все же рухнула на цветочную поляну, пытаясь отдышаться, пока тело била дрожь. — Это и есть дорога цветов? Так тяжела... — сиплым шепотом заговорила она, проводя ладонью по цветам и травинкам. Здесь хотелось лечь и не вставать, усталость накатывала волнами, не давая покоя. — Катиоки? — донесся до нее неверящий голос, который она не сразу узнала. В недоумении подняв взгляд, она разглядела в человеке знакомые пламенные волосы, а чуть позади девушку в хаори-бабочке. Приходилось щуриться, чтобы разглядеть получше. Но память сама дорисовала знакомые образы. — Кеджуро? Шинобу? А... почему вы...здесь? — тревога наступила на горло, из-за чего речь вышла обрывистой, кашель вырвался из груди, заглушая для ее слуха собственное имя, сорвавшееся с чужих уст отчаянным криком. В следующее же мгновение ее заключили в крепкие объятия. — Ты очнулась! Живая! Не умерла, не угасла! Боги, спасибо! — слова вырывались были преисполнены радости и счастья, касания, трепетные и осторожные, убеждали в реальности происходящего. — Это не смерть... — неверяще сказала она, даже не пытаясь убедить себя. Вдруг все же иллюзия. — Хвала небесам, ты жива... Столько дней... Столько крови и ран... Мы уже начали терять надежду... Это было пыткой... — Пыткой... — отстраненно повторила она, но вдруг встрепенулась и слабыми руками вцепилась в простую одежду Ренгоку, — Кеджуро, что с остальными?! Что с ними?! Говори же, прошу! — Все хорошо, успокойся, тебе нельзя нервничать! — успокаивал ее парень, но беспокойство в голубой синеве глаз не утихало до тех пор, пока позади не раздалось насмешливое: — Не умеешь ты успокаивать прекрасных дам. — Будто ты этим блещешь. — Он на троих женат, забыл? Пока Ренгоку радовался событию, которого ждал со слезами на глазах, Шинобу успела оповестить всех, из-за чего недалеко от них собралась целая толпа. Большинство из них были в больничной одежде, явно из палаты сбежали, услышав новость. Погибших... не было. Совсем, пусть у многих и были серьезные ранения, а у некоторых отсутствовали конечности, но они были живы и твердо стояли на ногах. — Я думал, что за четыре с половиной месяца она выспалась, но похоже ошибся: снова уснула. — усмехнулся Санеми, скрестив руки на груди, явно намекая на затянувшееся молчание девушки. — Как будто призраков увидела, а не живых людей. — Ей простительно, она уже с жизнью попрощалась, пока ты ныл. — Томиока был неожиданно красноречив и прямолинеен, что только сильнее удивило Катиоки, которой помог подняться на ноги Ренгоку и теперь бережно придерживал под руки. — Тебе жить надоело? Готов подраться?! Я вот да! — Зачем? Мне и так хорошо. — под общий ропот и смешки их перепалка выглядела так, словно двое друзей со сложным характером пытаются шутить. — Ребята... — сухими губами неверяще прошелестела девушка, медленно подходя к товарищам. — А вот ее следовало бы побить, но она больная теперь. — Муичиро был в толпе совсем незаметен, но лишь по той причине, что он был укутан в простыни, а рядом суетились девочки из больничной палаты, явно относящиеся к нему очень положительно. — Это сон? — Это реальность, Катиоки. На этот раз мирная и спокойная реальность. — спокойный голос раздался из-за спин истребителей и вперед вышел тот, кто едва не погиб в пожаре. Кагая шел уверенно, самостоятельно, на лице его не было и следа от болезни,только спокойная и добрая улыбка. Было шумно, все что-то говорили, но Мидоро не слышала. Слезы навернулись на глаза, а внезапно появившаяся в ногах сила понесла к толпе. Объятия со всех сторон, слезы и смех нахлынули отовсюду, радости и счастью не было предела, а очнувшаяся от страшного сна истребительница сквозь рыдания повторяла одно единственное "Вы живы! Живы!" Очередной крик радости раздался со стороны и в толпу влетел вихрь знаменитого квартета. Камадо не скрывали своей радости, искренне были счастливы возвращению соратницы, в то время как слезы у той лились лишь сильнее. Пусть у них и не было времени на крепкую дружбу, но скрывать тот факт, что в организации все друг другу дороги, никто не собирался. Не теперь, когда небо над головой больше не окрасится в кровавый цвет, извещая об утрате. Теперь, когда мир может спокойно спать, а в кошмарах не являются горы мертвых, можно наконец жить. Плевать уже на боль от ран, сейчас важнее — крепкие объятия товарищей. — Радость радостью, но не переусердствуйте, ей все еще нужен покой! Мы не для того ее у смерти перехватили, чтобы замучить сейчас! Расходитесь! — Шинобу, хоть и была довольно хрупкой, характером обладала стальным, да и спорить с очевидным никто не стал. Немного успокоившись, люди стали расходиться, тем не менее так и норовя вернуться и снова обнять, как например Митсури. Но ее было кому унести, ведь теперь она невеста. Счастливая невеста. — Но ведь на один короткий разговор у нее хватит сил? — все в той же грубой манере спросил Санеми, когда все разошлись. — Давай потом подеремся... — нахмурилась беспокойно девушка, поддерживаемая Ренгоку Шинобу. — Не собираюсь я с тобой драться. Мне драк на всю жизнь хватило. — Даже если бы собрался, то тебе бы никто не позволил. — Кеджуро все еще настороженно относился к общению этого парня с Мидоро, по понятным причинам. — Он поговорить хотел, Ренгоку-сан. — напомнила Кочо, намекая на то, что стоит оставить подопечную на Шинандзугаву. — Пусть говорит. — С ней, а не с тобой. Твое положение не дает тебе права решать за нее. — раздраженно выпалил Санеми, чем заставил собеседника сощуриться и все же уступить. — Но говорить будешь в доме. — отрезал Ренгоку и, подхватив Катиоки на руки, направился в небольшой домик, который до этого девушка никогда не видела. Только сейчас она поняла, что все это время ее держали где-то на отшибе, видимо опасаясь бунта других истребителей. Ведь теперь, когда Мудзан уничтожен, наличие в штабе неизвестной сущности, которую пытаются спасти, может всколыхнуть спокойствие людей. Она и сама себе сейчас не доверяла, хоть факты и говорили об отсутствии силы, ставшей для нее проклятьем. — Стоит тебе дернуться не так в ее сторону, и твои ребра будут сломаны. — пригрозил Кеджуро, уложив ношу на постель и выходя из комнаты. — Дверь прикрой, защитник. — Не накаляйте обстановку. — осадила их Шинобу, покидая комнату и закрывая дверь. Между молодыми людьми повисла тишина, напряженная, как струна. Задеть слегка и она лопнет я противным звуком. Говорить было страшно, все слова куда-то улетучились,а смотреть друг на друга было тяжело. — Как... твои раны... болят? — наконец спросил Санеми, растеряв всю напускную грозность. — Терпимо. Лучше, чем тогда... — после недолгого молчания прохрипела девушка. Уточнять не нужно было. Парень и без этого понял о чем она, но о боли, которую она принимала на себя все это время, мог лишь размышлять. — Ты стала щитом... Почему? — Странный вопрос... — Да, действительно... — потупил в пол глаза парень. Разговор не шел, от этого напряжение росло. — Я имею ввиду, почему защищала всех? Почему меня защищала? — А чем ты лучше других? — отвернувшись, спросила она. В голосе слышалась обида. — Я же тебе вредил, доставил столько боли... Я чувствую себя виноватым и это... — Мерзко. — со вздохом закончила за него девушка, говоря тем самым, что понимает его чувства. — Нет ничего паршивее этого ощущения. Мне оно не чуждо... И снова эта тишина. Если бы только можно было ее пощупать, то можно было бы порезаться. Тишина... Только сейчас Мидоро осознала, как она давит на нее. Всякий раз после тишины следовало что-то ужасное, и сейчас, когда все налаживается, крохи паники дают в ее душе свои ростки. — Я хотел... Извиниться. — наконец выдавил из себя такое сложное слово Шинандзугава, чем вызвал у своей визави облегченный вздох. — Я тоже. Много раз...Но ты не давал возможности. — Я только недавно понял, каким идиотом был... — Это когда же? — любопытство и недоумение слышались в этом вопросе, а заминка парня еще больше раззадорила. — Ты... знаешь что было сделано для твоего спасения? Клетки крови демона в тебе разрушились, стоило уничтожить Мудзана, а твоя собственная стремительно покидала тело. После "очеловечивания" ее итак было в тебе мало, но ты теряла ее еще больше... — Ты поделился кровью? — осторожно предположила девушка и кивок был подтверждением ее словам. — Не только я. Ренгоку тоже в этом участвовал, еще многие другие... — Кровь всех вас смешалась и не должна была подойти... — нахмурилась в размышлениях Мидоро. — Шинобу тоже так сказала. Она сказала, что это чудо. Тебя штопали и одновременно вливали кровь. Было жутко наблюдать за всем этим. Я тогда решил... — Что? — попыталась Катиоки прервать молчание оппонента. — В этой бесконечной войне двух рас полегло миллионы людей: родные и близкие, друзья и товарищи. Они умерли ужасной смертью и умирать не хотели. Я винил тебя за чужое решение уйти из жизни. Ее не сожрали, не накачали кровью, не обратил в демона, она решила уйти сама. Если кто и был в том виноват, то это не ты. Твоей вины здесь нет, а мне нужно было кого-то винить... Я даже не догадывался, что ты все это время терпела... — охотник сжал кулаки, украдкой взглянув на слабое тело, заботливо укутанное в одеяло. Ее била дрожь, не столько от усталости, сколько от озноба. Поэтому он закрыл окно, но был остановлен. — Стой. Не закрывай. — голос звучал умоляюще и... испуганно? Боялась, что не услышат зов о помощи, если Санеми решит ее прикончить? Или же дело в другом? — Почему? Тебе явно холодно... — недоуменно спросил парень, окно тем не менее не открывая. — Не страшно, просто... Свежий воздух. — молчаливое непонимание встретило ее слова, поэтому она нехотя продолжила, — В подвалах воняло. Смесь горьких трав и тухлятины. Есть в таких условиях было мерзостно, но когда в глотку толкают разлагающуюся плоть... От осознания происходящего хотелось вырвать себе глаза и язык, разорвав желудок. Свежая плоть ничуть не лучше, в такие моменты примешивался запах металла... Не закрывай окно... Пожалуйста, я больше ничего не попрошу... Видя, с каким надломом она об этом говорит, и поняв, насколько ее травмировали моменты плена, Шинандзугава все же распахнул окно, убирая склянки с отварами подальше. Однако оставлять ее мерзнуть он не собирался, поэтому достал из все той же тумбочки еще одно одеяло. Под непонимающим взглядом было неловко, но он все же тщательно укутал дрожащее тело. — Ты ведь тоже себя винишь? Во всех смертях, в ее смерти? Если тебя это успокоит, то знай: я не злюсь на тебя нисколько. Если переживаешь за то, что я потерял любовь, то знай: здесь я повстречал ту, которой готов был мир бросить к ногам. Ее я любил по-настоящему. Сестра Шинобу была моей звездой. Но ее забрали, сама понимаешь, кто... И в этом виноват я сам. Ведь это меня не было рядом. И те люди, которых скормил тебе Кибудсуджи, погибли не по твоей вине. Ты была пленником, игрушкой для изощренных пыток. Чем больше ты винишь себя, тем тяжелее им найти дорогу к свету. Отпусти это и дай им уйти на круг перерождения. Я знаю, что ты возжигаешь благовония, прося у них прощения. Не проси, прекрати. Не дави на них. Ты винишь себя во всем, в то время как сама являешься жертвой в жестокой чужой игре. Столь длинная речь была преисполнена искренности и убедительности, но воспоминания, которые она вызвала, были болезненными. Нетрудно было заметить соленые капли на бледном лице девушки. Как бы она не пыталась сейчас сдержать слез, сделать этого не выходило. Слишком часто она плачет, но сделать с этим ничего не может. Сжав руками одеяла, она отвернулась, чтобы не показывать своей слабости, слепо надеясь, что это поможет. — Ну вот, опять начинаешь. Хватит уже прятаться! — с этими словами парень сел на кровать рядом и обнял сотрясающуюся в тихих рыданиях бывшую подругу. Бывшую ли? — Глупая, совсем нелюдимая. Кому нужна эта твоя холодная маска отстраненности? Куда важнее то, что у тебя творится на душе. А там бардак полнейший! — Бардак... — Ну вот, сама же это понимаешь! Там бы не помешала хорошая уборка. Совсем как ребенок! — последние слова заставили Мидоро напрячься и от Санеми это не укрылось, — Ты чего? — А ребенок тоже не винит? — спросила она у самой себя, но услышав это, Санеми пришел в искреннее непонимание. О каком ребенке речь? Что ж, об этом он спросит Ренгоку, а сейчас нужно успокоить подопечную. — Как же с тобой сложно. Конечно не винит! Запомни: во всем, что произошло, виноват Мудзан и его прихвостни! Никто другой! Этот мудень получил по шарикам и теперь все отомщены! И ребенок тоже! — Санеми... — Я за него! Ты ни в чем не виновата, ты всего лишь жертва в жестокой чужой игре. Хватит жить прошлым, живи настоящим! И не бойся призраков, у тебя есть те, кто защитит от них!***
Это был их первый разговор, но не последний. Узнав больше подробностей от Ренгоку, Санеми едва его не подрался с ним, считая, что тот не смог защитить тех, за кого был в ответе. Но, вспомнив собственное отношение к Катиоки и то, из-за чего так поступал, поостыл, злясь на всех демонов и жалея, что не сможет отрубить пару-тройку голов. Он мог лишь догадываться о том, каково это — убить собственное дитя, даже если оно пожирает тебя изнутри. Все, что он мог сейчас, так это помогать поднимать на ноги больную подругу, отношения с которыми хоть и были натянутыми, но явно шли на лад. А восстановление шло очень тяжело. Много проблем было с питанием, которое играет первостепенную роль. На мясо теперь было наложено строгое табу, ибо от одного только его вида желудок выворачивало у девушки. Сколько она себя не убеждала, что это мясо животного, а не человека, ничего не выходило. Боялась она теперь и вида крови, даже собственной. Даже спустя такое время на ее теле все еще были незажившие раны, а из-за боязни обрабатывать их было сложно. ПРиходилось завязывать больной глаза и постоянно успокаивать. Не переносила Мидоро и запаха некоторых трав, какие-то из них просто отравляли слабый организм. Из-за этого пришлось в спешке менять компоненты лекарств, в чем очень помог Юширо. Демон добровольно жил в темной комнате Поместья Бабочки, выходя только ночью или в дождь. Скорбя по погибшей Тамае он старался помогать в лечении больных как можно больше, даже после того, как организация истребителей была распущена. Самым страшным временем так и осталась ночь. Не из-за того, что в тени кто-то за тобой наблюдает, этого не было. Но чужие глаза и гниющие руки доставали во снах, обхватывая шею и пробираясь в мозг. В такие моменты маленький домик оглашали душераздирающие крики, а пробуждение не давало успокоения. Любая безобидная тень в испуганных глазах становилась живой, а сидящий рядом человек приобретал ужасные черты. Уснуть после такого пробуждения не получалось еще долго. Большой проблемой стал слабый иммунитет. С приходом сезона дождей пришла простуда. И без того слабое тело истощал жар, а сознание терзал бред. Кашель, одолевавший и раньше, усилился, не давая покоя в редкие мгновения сна. Тяжелое дыхание было затрудненным и скрипящим, словно что-то внутри мешало свободе легких. При осмотре Шинобу поняла, что два ребра срослись неправильно и давили на нежные легкие. Кочо все время корила себя за то, что не заметила этого раньше, ведь сейчас операцию проводить нельзя, иначе можно заразить кровь, чего больная точно не переживет. Много сил и времени ушло на лечение, все очень беспокоились о состоянии бывшего Столпа Луны, особенно Кеджуро. Именно он был тем, кто по ночам охранял сон девушки. Его голос служил той самой ниточкой в реальный мир, которая выводила из липких кошмаров. Все то время, что девушка была прикована к постели, он не появлялся дома, общаясь с семьей через письма. И каждый раз в ответных видел просьбы держать в курсе состояния будущей невесты. Отец и брат явно не желали видеть иного исхода, как и Кеджуро. Но желание Мидоро здесь стоит на первом месте и семья Ренгоку это понимала и уважала. Но стоит отметить, что всеобщая поддержка помогала в борьбе с болезнью. Слыша, как тепло отзывается о ней старший Ренгоку, Катиоки не могла сдержать улыбку. Ее огорчал тот факт, что сама она не может ничего сказать мужчине и его младшему сынишке. Все что она могла — просить Кеджуро дописать от нее пару словечек. Тщательная забота делали свое дело и, медленно, но верно, девушка шла на поправку. С приходом зимы она уже могла передвигаться по комнате без поддержки, хоть и уставала быстро. Неудивительно, ведь после несовместимых с жизнью травм она едва выжила. Любой другой человек бы уже сдался в этой борьбе. Но, пусть где-то глубоко, жажда жизни крепко сидела и толкала к свету. Пусть в конце Катиоки уже была готова навсегда остаться в пустоте. Сейчас вспоминать о ней не хотелось, от одной лишь мысли о тьме становилось страшно. Это видят все на пороге смерти? Или это и была смерть? Возможно второе, Шинобу рассказывала, что в какой-то момент сердце остановилось и его долго не могли запустить. Ее буквально вытащили с того света. С каждым днем девушке становилось все лучше и лучше, тело постепенно обретало силу, хоть о владении катаной отныне придется забыть. Но это ей и не нужно, ведь больше не придется нестись на защиту других и грудью бросаться на опасность. Теперь она просто человек, в жизни которого есть те, на чье плечо можно опереться. Ребра сломали и срастили заново, едва только отступили болезни и теперь она могла свободно дышать. Единственное, на что почти не удалось повлиять — состояние души. Страхи не отступили, а лишь ушли немного вглубь сознания, напоминая о себе в самые неподходящие моменты. Однако, окрепнув телом, Мидоро закалялась и духом, стоически перенося тяготы кошмаров и галлюцинаций. Падая в бесконечной пустоте она была спокойна, ведь понимала, что упадет в заботливые руки, которые не позволят разлететься на тысячи стеклянных осколков, как было до этого. Уверенность в поддержке укрепляла ее волю, помогала держаться. Многие поражались тому, что из бескровного месива мышц и костей она снова стала собой. И все же, врачи, которых приводил Шинджуро, Шинобу, Юширо — все говорили, что полностью здоровой девушка не будет никогда. Отныне большие нагрузки ей были противопоказаны, нерегулярное питание, холод, отсутствие сна также необходимо было исключать. Перед тем, как отпустить Катиоки из стен столько видевшего домика, Кеджуро строго приказали избегать всяких болезней девушки и тщательно следить за ее здоровьем. Впрочем, он бы и без напоминаний сдувал с нее пылинки. Собственно, все семейство Ренгоку буквально порхало над Мидоро, как стая птиц над птенцом. Сенджуро всячески помогал с готовкой, уборкой, мягко коря возлюбленную брата за то, что она рано утром уже в кухне. — Я не могу просто так сидеть, совенок... Мне нужно чем-то заниматься в доме. — пыталась оправдаться девушка, когда юноша в очередной раз забрал у нее свежее мясо. — Я не отрицаю, но ваши страхи на виду. Когда вы работаете с мясом у вас сильно дрожат руки и сбивается дыхание. — мягко улыбнулся младший Ренгоку, ловко орудуя ножом, но стоя так, чтобы продукт в его руках не был виден девушке. — Опять на "вы"... Сенджуро, я скоро войду в вашу семью, не нужно... — Ты уже в нашей семье, хоть мой сын и медлит отчего-то. — прервал ее вошедший в кухню отец семейства, занося дрова для топки. — Ренгоку-сан... Кеджуро здесь не при чем. Но я очень рада, что вы считаете меня семьей. — Мой старший оболтус до сих пор не вернулся? Куда его вообще понесло в такую рань? — Брат просил держать это в секрете. Но ближе к обеду обещал вернуться. — сквозь шум жарки отозвался младший сын. — Надеюсь, что все хорошо. — встревожилась девушка, ведь до сих пор Кеджуро всегда посвящал ее в свои планы, но утром его футон оказался пустым. Точнее его половина, ведь вторую заняла она сама. Ночью она замерзла и неосознанно переползла к нему, а парень лишь улыбнулся этому, заботливо обняв. — Оболтус. Как есть оболтус. Знает, что тебе лучше не волноваться. — укорял сына Шинджуро, накидывая на девичьи плечи шаль, поскольку утро выдалось холодным, с утра валил снег. — И мерзнуть тоже. Нужно заказать у бабушки Сидзи теплые носки для тебя. — Ренгоку-сан, не надо! Правда, все в порядке! — стала отнекиваться девушка. — Надо. Твое здоровье превыше твоего стеснения. — Отец, думаете одной пары будет достаточно? Ночью бывает холодно. — задумчиво спросил юноша у плиты. — Ты прав. Две, нет... Три пары! — Сенджуро! — беспомощно воскликнула девушка, пока старший Ренгоку заваривал для нее горячий чай. — И теплое одеяло, отец. — Верно сказал, два одеяла. — Я словно со стеной говорю... Ренгоку-сан! Пожалуйста! — восклицала девушка, но внимания на это не обращали, только вручили чашку горячего чая. — У бабушки Сидзи будет много работы... — задумался мальчик, в то время как на плите кипел рис. — Старуха от безделья уже прохожих цепляет, пусть займется важным делом! — отмахнулся мужчина, подбрасывая топливо в огонь. — Но мне столько не нужно, правда... — О чем это вы? — раздался со стороны входа голос. — Кеджуро! Мне правда столько не нужно! — подскочила к нему Катиоки, благодаря чему парень имел удовольствие погладить серебряные волосы, снова длинные и мягкие. — Вернулся? Что за тайны? — спросил строго отец, отрываясь от своих дел. — Я все скажу вам, отец. Но сначала завтрак, вы ведь еще не ели? — говоря это, он с напускной строгостью взглянул на Мидоро, но долго хмуриться не мог и улыбка все же сломала строгую маску. — Завтрак почти готов, брат. Осталось немного.***
Белый снег мягко кружился в воздухе, на площади весело сновали люди. Каток пестрил обилием на нем любителей прокатиться. Аллеи в парках хоть и увенчаны спокойствием, но людей здесь все также много. На скамьях сидят семьи в детьми, влюбленные пары и просто друзья. Маленькие дети весело щебечут. Именно за ними печально наблюдают голубые глаза. Их обладательница тихо сидела на скамье в тени раскидистого дерева, а снежинки застревали в мехах и серебряных волосах. Ее одиночество выглядело гордо и печально. То и дело она вздыхала, думая о чем-то своем. Опустившаяся ей на голову рука заставила вздрогнуть и в испуге обернуться. Но опасности не было, она увидела лишь родные медовые глаза. — Я немного задержался, прости. — Кеджуро опустился рядом с ней, поправляя накидку на ее плечах. — Я хотел с тобой поговорить. — О чем? Я слушаю тебя. — повернулась к нему девушка, наблюдая за тем, как нервно парень отводит глаза. — Ты стала очень дорога нам. А особенно мне. Я долго... в общем... Я все это время пытался подобрать правильные слова. Скажи, если бы... Нет, не так. Ты бы хотела вступить в нашу семью? — из-за сильного волнения речь вышла скомкано и не такой, какой он хотел. — Что ты этим хочешь сказать? — по правде говоря, она боялась услышать ответ. Сердце быстро колотилось, а ладони вспотели. — Я... — начал было Ренгоку, но замолчал, собираясь с мыслями. В конце концов он вдохнул и опустился перед девушкой на колени, беря ее ладони в свои и смотря прямиком в изумленные глаза, — После всего, через что мы прошли, согласна ли ты стать моей супругой, покуда смерть не настигнет нас? Примешь ли ты мою любовь? И хотя все говорило о том, что однажды бывший истребитель решится, Мидоро не была к этому готова. До сих пор ее терзали мрачные мысли, противостоять которым у нее не выходило. — Зачем тебе калека? Я не смогу стать тебе хорошей женой... — Ты отказываешься? — все еще стоя на коленях спросил Кеджуро, но в глазах его не угасала надежда. — Нет! — поспешно ответила девушка. — Я слаба здоровьем... Неужели ты готов всю жизнь просыпаться от моих кошмаров? — Если понадобится — я глаз больше никогда не сомкну, если тебе будет легче от этого. — Я ведь не смогу тебе родить здорового малыша. Шинобу сразу сказала, что эту затею лучше оставить... — все тише говорила она, закусив губу. — Даже так я все равно готов и хочу быть рядом. — уверял ее Ренгоку, поглаживая пальцами ее руки. — Я ведь даже обед не могу приготовить, не вспоминая... всего. Однажды я сойду с ума... — Я готов варить сам, готов тебя на руках всю жизнь носить. И я сделаю все, чтобы не позволить тебе сойти с ума, поверь мне. Кошмар закончился и я помогу тебе его забыть. Все, что угодно, лишь бы ты была счастлива. — большим пальцем он аккуратно смахнул слезу на бледной щеке, даря мягкую улыбку, в которой плескались океаны нежности. — Кеджуро... — всхлипнула она, прильнув к теплой ладони щекой. — Я готов на все. И в горе и в радости. В болезни и здравии. Я всегда хочу быть с тобой и разделять все твои печали. Так каков твой ответ? Станешь ли ты моей супругой? Моей звездой в ночи, луной на небосводе? Нежной сакурой по весне и теплым ручьем в пустынях? — слова его были наполнены нежностью и уверенностью, бесконечная любовь текла через уста, пробираясь в самую глубь раненого девичьего сердца, заживляя раны. — Я... Я согласна. Согласна быть твоей луной! Улыбка сквозь слезы озарила ее лик, разгоняя тучи на небе. Яркое солнце осветило их трепетные объятия, наполненные нежностью. Сердца стучали в унисон, поцелуй скреплял данную клятву нерушимой печатью. Нежный и чистый, наполненный светом самой жизни. Такой же чистый, как и бриллианты в заколке, которой заколол Ренгоку своей невесте волосы. Как та, что он подарил ей когда-то, но более драгоценная и дорогая, заказанная у искусного ювелира.***
Смех детей разрушал повседневную рутину рынка, прерывая ругань старух-торговок, не поделивших покупателя. Девочка с пламенными волосами убегала от мальчика с красными глазами, весело смеясь и петляя между людей. — Тсукико! Вернись немедленно! — едва дыша от усталости звала молодая девушка, пытаясь поспеть за резвой девочкой, которая была слишком активной для четырех лет. Округлившийся живот хоть и не был еще таким большим, но сильно мешал. — Ясуо, отстань от девочки! — мальчишку поймала крепкая рука отца, чьи красные волосы не скрывали карточных серег. — Танджиро? — недоуменно позвала девушка, ловя удивление в чужих глазах. — Мидоро-сан? А где Ренгоку-сан? Почему вы одна? — в недоумении спрашивал парень, ища бывшего столпа в толпе. — Мы потерялись в толпе. И я не одна, да, Тсукико? — последняя фраза была произнесена со строгостью и предназначалась маленькой беглянке. — Это... — Наша дочь, которая лишена сладкого на три дня. — ответил вместо девушки подоспевший Кеджуро, строго глядящий на дочку. Рука его легла на талию супруги. — Но папа! — возмутилась малышка, топнув ножкой. — Ты заставила свою мать волноваться, да еще и побегать за тобой. У тебя скоро родится брат, а ты так себя ведешь. — Не будь так строг к ней, все ведь хорошо. — улыбнулась мужу Катиоки, рукой подзывая девочку. — Она должна понимать, как тебе тяжело. Но так уж и быть... не на три, а на два дня. Но не меньше! — отрезал мужчина всякие возражения. — А вы хороший отец и муж, Ренгоку-сан. Примите мои поздравления. — улыбнулся Танджиро, пока его сынишка издалека заигрывал с Тсукико. — Ты тоже хорошо справляешься, мальчик мой. Вон какого мужчину растишь. — А я знала, что вы с Канао будете хорошей парой. Как она? — спросила молодая мать. — Просто замечательно, осталась дома со вторым сынишкой. — еще ярче улыбнулся парень, дав небольшой подзатыльник сыну за то, что тот строил рожи маленькой Ренгоку. — Так хорошо, что вы счастливы. Как ее зрение? — Мы нашли хорошего врача и поврежденный глаз восстанавливается. Это просто чудо, не иначе! Но я рад, что она будет видеть мир не только одним глазом. — Как рука? — спросил участливо Ренгоку, осматривая старческую, безвольно висящую конечность. — С этим уже ничего не сделать, но я не жалуюсь. Она ничего не чувствует, а годы тренировок позволяют управляться и с одной рукой. Но как вы решились, Мидоро-сан? — обеспокоенно спросил Камадо, намекая на статус матери. — Теперь Ренгоку, не Мидоро. Было страшно. — И тяжело. — добавил супруг, хмурясь от воспоминаний. — Да... Но у меня есть те, кто поддержит меня в любой ситуации. — улыбка ее стала такой нежной, что хотелось плакать. Такая любящая и живая... — Отец во внуках души не чает, а Сенджуро отлично справляется с обязанностями дяди, хоть оба и балуют маленькую разбойницу. — укорил ребенка строгий, но любящий отец. — Но нашим детям нет нужды заковывать себя в правила и лишения. Ведь теперь они не наследники истребителей демонов, а просто дети. Счастливые дети, детство которых не омрачит чья-то смерть. — мягко вымолвила Катиоки, слегка хмурясь от пинка ребенка в животе. Рука супруга тут же легка на него, нежно поглаживая и успокаивая малыша. — Незуко часто так говорит. А еще вспоминает вас. Она скучает по вам. — упоминания девушки заставило младшего Камадо встрепенуться. — Отец, нам ведь нужно было зайти к тетушке Незуко, она ждет нас! — теребя клетчатое хаори отца напомнил мальчик. — Ты убежал и тем самым задержал нас. Извиняться сам будешь. — мягко пожурил Танджиро сына, а после прощаясь с семейством Ренгоку, надеясь с ними еще встретиться. — Пора и нам возвращаться, луна моя. Тебе нужен отдых. — нежно улыбнулся Кеджуро, пока дочь пыталась выхватить тяжелую корзину с покупками из отеческих рук. — Да, ты прав. У меня снова разболелись колени, зря я напросилась сюда. — Не кори себя, я знаю о чем ты думаешь. Ты не доставляешь неудобств, я буду рад нести тебя на руках до самого дома. — погладив ее по щеке улыбнулся любящий муж. — И меня, папа? И меня тоже? — прыгая на месте щебетала Тсукико. — Неужели ты выбилась из сил? Я думал в тебе все силы мира собраны, маленький демон. — Ну папа! — надулась в ответ на отцовскую ухмылку девочка, чем вызвала его смех. — Какие же вы оба смешные. — посмеялась Катиоки. Глаза ее были наполнены жизнью, сияли ярче небесных звезд, а смех был чист, как весенняя лесная песнь. — Зато ты сияешь ярче солнца, мама! За тобой даже тени нет! — Потому что все тени остались в прошлом. — мягко прошептал Ренгоку, не отрывая взгляда от жены. И пусть мир еще сто раз перевернется с ног на голову, а лишения еще не раз настигнут каждого из них, нет предела жизни. Она будет вить свою нить, связывая души в единую сеть, что оплетает землю. Никакому кошмару не суждено прервать то счастье, к которому они так долго шли. Пусть и тяжел был этот путь и много еще предстоит пройти, они будут идти рука об руку, покуда смерть не разлучит их.