Не плотник

      Луччи вынес вердикт в отношении Мугивар еще при первой встрече: раз идут за таким беспомощным капитаном — значит, конченные. Самой не конченной была Робин: она собрала свои сопливые истории из детства в кулак и волевым решением ушла от Мугивар. Да, в сущий ад и по своим наивным мотивам, но лучше так, чем следовать за кретином. «Конченные», — думал Луччи, когда Луффи был побежден на Вотер 7, «конченные», потому что пробрались в морепоезд. Вот конченные самоубийственно проникли на Эниес Лобби, а вот — удирают с моста сомнений с накама под огнем вызова пяти. А теперь конченные плавают с ним на одном корабле. Вернее, он с ними.              Конченная команда — конченный капитан. Конченная команда — конченный и капитан. Конченный капитан. Бестолковый. Безбашенный. Совершенно немыслимо нетрадиционный. Профессиональный псих. Сумасшедший. Сумасшедше сильный. А самое мерзкое, что зрит в корень, что чувствует любую херню на свете, большой эмпат и широкая душа; бороться против такого, под каким бы флагом ты ни выступал, — бессмысленно по определению, как если бы пытаться уничтожить самое бытие. Опустишься на его уровень, где Мугивара раздавит тебя своими принципами, в лучшем случае. Поглотит — в случае Роба. Безнадежно, в общем. Еще и целуется недурно, если уж на то пошло.              — У тебя команда конченная, — заметил Луччи как-то капитану Соломенных шляп, пока сам Мугивара рассматривал его с высоты фигуры в форме льва, венчающей киль. Дело идет к полуночи, на палубе пусто, на мачте заседает мечник, то ли спящий, то ли медитирующий, ветер. Луффи промолчал, только вскинул тонкие брови. Луччи усмехнулся. — Да, и сам ты такой же.              — Проблемы с командой? — спросил Луффи через несколько секунд. — Знаешь, Робин тоже не принимали сначала. Но теперь она моя накама. — Да, это Луччи и так заметил. Об этом теперь знал весь Эниес Лобби. И все Мировое правительство. Ох, скоро прилетят листовки, и держите Луччи семеро, чтобы он не сдал голову этого мальчишки за просто так — ему и денег не нужно будет, лишь бы это резиновое недоразумение больше не светилось здесь ослепительно смертельными лучами беспроигрышного на любом фоне добра.              — Но я тебе не накама.              — Но ты мой плотник…              — Я не плотник.              — …Значит, накама, — закончил Луффи мысль рассудительно, и Луччи устало выдохнул.              — Не плотник, — повторил он тем же тоном — от которого нормальных людей в озноб бросает, и снова наступило молчание. Секунда, две. Еще немного времени, пока Мугивара разглядывает его.              — Я тебя не держу здесь силой, — сказал он наконец, потянув уставшую спину, и спрыгнул на палубу. Луччи передернуло. После стольких лет тяжелой работы на Правительство он разучился не быть удерживаемым. Роб не считал себя ведомым, но была манящая простота в том, чтобы исполнять, а не выбирать и не сомневаться. Незамысловатая мугиварская истина по нему почти физически ощутимо ударила, выбила почву из-под ног, разбила сердце, а более того, заставила скептически-агрессивно поднять левую бровь.              — Не держишь?              Мугивара поднял на него взгляд, ловко поймав уже за бортом шляпу, которую унесло ветром, когда он спрыгивал. Даже не обернулся — как чувствовал.              — Ты можешь уйти в любой момент, — подтвердил он. — Спокойной ночи, — широко улыбнулся Мугивара и надел свою шляпу, взглянув на Луччи из-под полей.              — И как долго «не принимали» Нико Робин? — насмешливо поинтересовался Луччи. Мугивара пожал плечами: «ну, это заняло какое-то время» — спокойно ответил капитан.                            С кислым выражением лица кок, машинально пожевывая от недовольства тлеющую сигарету, поставил перед Луччи стакан с молоком. С таким же лицом отвернулся к кухонному столу, наливая в две аккуратные фарфоровые чашки чай для навигатора и Робин. Тишина на камбузе наполнялось только звуком разливающегося по чашке кипятка, а в голове как будто стрелка отбивала ритм; ученые лгут: напряжение измеряется в секундах. Камбуз вот-вот взлетит на воздух.              К девушкам кок повернулся с менее злобным видом, а посмотрев на Нами, даже улыбнулся: «ах, Нами-сан прекрасна, когда не доверяет». Коку прилетело по лицу гардой меча от охотника на пиратов. От занятия концентрированным презрением команда, наконец, отвлеклась на бытовую ссору: «Чертов любвеобильный кок!» — «Заткнись, тупой маримо!», секунды расплылись из игл в желеобразную лужу. Краем глаза Луччи видел, что даже леди навигатор слабо улыбнулась, но к этому времени он уже почти закрыл за собой дверь в кухню и вышел на палубу. Кок обернулся на звук тихонько прикрытой двери.              — Вот дрянь, не позавтракал, — чертыхнулся Санджи и потушил сигарету в пепельницу. На столе стояло нетронутое молоко. Санджи призадумался, и, взяв стакан, вдохнул глубоко; смешно дернулся кончик носа. — А между прочим, свежее.              — Дело не в молоке, кок-сан, — заметила Робин, обернувшись на двери. — Боюсь, мистеру плотнику не нравится наше общество, — съязвила она.              И ей было в какой-то мере позволительно.              Она не называла его иначе, кроме насмешливого и недоверчивого «мистер плотник». Робин вообще сопротивлялась больше всех на корабле. Она остерегалась оставаться с Робом в одном помещении, держалась холодно и гордо, но никогда не позволяла себе глупых протестов и споров с решением капитана. Он спас ей жизнь, в конце концов. И он победил Роба Луччи однажды, возможно, он сможет сделать это снова, если только Луффи-сан следит за ситуацией. Но Робин была против, и что бы ни случилось, она не позволила бы этой кошке втираться ей в доверие.              Нами стояла горой за Робин, просто потому что Робин достаточно настрадалась, чтобы теперь еще и выносить общество того, кто чуть было не положил ее голову на плаху. Роб Луччи много лет служил господам, что поганят человеческие жизни бесконечно и по долгу профессии. Нами пыталась поговорить с Луффи, когда он только сказал ей, что Роб будет с ними, но свое решение он принял и менять не собирался по одним только ему ведомым причинам. «Он просто тоже заслуживает…» — начинал объяснять он, а потом как будто не смог подобрать слова и улыбнулся лучезарно. Нами хотела было его тогда хорошенько приложить Клима-тактом, чтобы он не нес ерунды. Замахнулась как следует, крепко сжала рукоять, но засомневалась и опустила руки. Луффи безобидно прикрывался руками — мог бы, конечно, переломить ее Клима-такт, как соломинку — глядел на нее из-под открытой ладони. Тогда она посмотрела на Луффи со всем неодобрением, которое нашла в себе, и вышла. А теперь просто горой стояла за Робин. Робин заслуживает защиты, в конце концов.              Чоппер просто боялся показываться. Усопп трясся за спинами Зоро и Санджи. Сам мечник был безразличен, но безразличие внешне обманчиво, внешне холодно, внешне беспристрастно. Луффи молча наблюдал за командой так, как будто ему было, что сказать, но он держал свои комментарии при себе и поглядывал на Луччи как будто исподтишка, и улыбаться не переставал, как обычно. У него всегда что-то свое на уме, на то он и капитан.              А что кок?              Санджи взял стакан и вышел с камбуза, оставив команду в тишине.              — Эй, Луччи, — окликнул он и, догнав его, толкнул в плечо и развернул к себе. — Ты можешь быть ублюдком, но голодным ублюдком я тебе быть не позволю, — сказал он вручил Луччи стакан.              — Это каким образом? — спросил Луччи тихо и низко. Его кисть заметно напряглась, Санджи заметил, как сверкнул на утреннем солнце коготь.              — Просто не на этом ебаном корабле, — сказал кок и закурил. Луччи погонял молоко по стакану, понюхал и выпил стакан залпом. Тогда Санджи забрал посуду и собрался уйти обратно к команде, потому что Луффи наверняка уже доел свою порцию и третировал и донимал Нами-сан, но обернулся к Робу в последний момент.              — Еще что-то, кок?              — На кухне полка отстает, — и Санджи скрылся за дверью камбуза. Луччи облизал сладкие от молока губы.              Да, Роб был уверен: какой капитан — такая и команда. А Луффи был чокнутым, понимал душевную драму людей и прощал то, что приличные люди не прощают, он давал шансы, давал вторые шансы, давал равные шансы и бесконечно источал любовь.              Презрение презрением, а все-таки Роб замечал то за одним, то за другим из Мугивар случайные улыбки, замечал, что даже маленький тануки теперь иногда выглядывает из-за мачты, высматривая нового члена команды, а не просто нычется в каюте.              «Ээй», — позвал он как-то, также опасливо держась на расстоянии. Луччи устало обернулся к Чопперу. Того заметно передернуло. «Не думай, что я боюсь тебя, человек!!!» — прокричал он и скрылся за мачтой, но потом снова осторожно высунулся своим голубым сияющим носом. Мугивара сказал в одну ночь, что они провели вместе на вахте, что ему стоит перестать внушать угрожающий вид, и к нему потянутся. Так что Луччи только смотрел на крошку-тануки, дожидаясь, когда он соберется с силами и скажет то, что хотел, и старался ничем в своем виде не проявлять агрессию. «Эй, какая у тебя группа крови? Я врач, я должен знать…» Луччи усмехнулся. «Я не знаю». Потом Чоппер старательно брал у него кровь, легко орудуя шприцом и колбочками, и так усердно смазывал его кожу дезинфектором, как будто действительно беспокоился, что это ему вредит. «Просто команда фриков», каждый раз все больше веря в свои слова, убеждал себя Роб.              Но тревожность команды не проходила. Луччи так и не доверили наблюдать за кораблем в ночь. Распределением вахты занималась Нами, командирским тоном по утрам объявляя счастливчика. Она не знала, конечно, что вахты Луффи фактически отходили ему. Роб сидел с этим мальчишкой, который, окажись тут один, уснул бы, пожалуй. А так Мугивара отвлекался на Роба, смеялся с ним, рассказывал глупости, щелкал костяшками. И источал любовь.              — Твои накама не понимают, что тобой движет, — сказал он, целуя Луффи шрам на груди. А мальчишке, видать, тоже досталось от жизни. Чем-то они похожи с Мугиварой, подумал Роб, иначе почему его так предательски к нему тянет?              — Все они понимают, — сказал Луффи, открыв слипавшиеся глаза и распуская туго стянутые в хвост волосы Роба. — Они все понимают, или они тут же вышвырнули бы тебя за борт.              — Как ты себе это представляешь?              — Ну ты же фруктовик. Ты бы погиб бесславно, просто и недостойно. Но они этого не делают, значит, понимают все-таки, — улыбнулся Луффи.              — Не смогли бы. Я бы не дался.              — Если я набил тебе морду, значит, и моя команда сделала бы это в два счета, — усмехнулся Соломенная шляпа. Хмыкнул и Луччи.              Морду он ему набил, как же. А Луччи слишком хорошо помнит, как он легко вжимал тонкую шею Мугивары в стенку, как ему не хватало воздуха, как по его телу пробегала дрожь — от боли, от злости, от бесконечной обиды на себя, что он так слаб. Теперь Мугивару бросает в дрожь от другого. Почти такое же удовольствие — только приходится терпеть его перлы. Теперь Мугивара выгибается навстречу его губам, клыкам и когтям, теперь он сам подставляется под них, и доверяет ему так же безгранично, как своей ебанутой сборной пиратских выродков. Если бы Луччи захотел, он бы просто сейчас перегрыз Соломенной шляпе глотку — перегрыз бы и не заметил, только кровь бы брызнула, соленая, с привкусом метала, пота и ебаного доверия. Приходилось не перегрызать — а только целовать, целовать угрожающе, целовать снова и снова, вжимая худого мальчишку в маты. Будет так выгибаться — повредит себе спину, каким бы дохуя резиновым он ни был. В конце концов, поцелуи — те же укусы, только что без победителя. К чему тут теперь победители? Все и так понятно.              Луччи иногда задумывался вот о чем. Стать из любовника накама — это повышение или понижение? Или одно не будет противоречить другому? Или все-таки ему никогда не быть накама на этом корабле? Будем честны: Луччи и сам не бросится сломя голову спасать от смерти кого-то из Мугивар, так что чего ожидать от них?              Но пожалуй что быть любовником ему прельщало больше. Любовник-плотник на пиратском корабле. Ему по плечу похлопывает охотник на пиратов Ророноа Зоро, когда они ночью меняются на палубе. Санджи как-то поинтересовался, предпочитает Роб молоко или сливки. Робин однажды вздремнула в своем кресле на палубе, хотя Роб рядом работал с мачтой, держа в зубах острые гвозди. Все как будто улеглось и успокоилось немного.              — Эй, Луччи, — донеслось из-за мачты, и Роб обернулся. Бочком, пряча копытца за спиной, к нему подходил крошка-тануки. Его глуповатая шляпа была с него размером. Луччи усмехнулся.              — Тебе еще крови надо? — спросил Роб, покрутив меж пальцами гвоздь, и быстрым движением уколол подушечку. Круглая ровная капля вытекла из тонкой раны. Чоппер быстро помотал головой и, кажется, испугался. Да, рокушики было не к месту. Луччи выбросил гвоздь за борт — теперь-то он совсем безоружен перед Чоппером.              — Твой фрукт — зоан? — спросил он.              По маленькому врачу было видно, что он хотел подойти ближе, но беспощадное к любопытству животное чувство самосохранения заставляло его держаться немного поодаль. Луччи знал это ощущение, оно все время было где-то в его сознании, когда он был в животной форме. Очередное побочное действие зоана, о котором люди обычно не болтают, перечисляя достоинства дьявольских фруктов, но оно непременно идет в одной упаковке с обостренными слухом, зрением, реакцией и силой. Чертов обычный страх. Если ты человек — ты думаешь мозгами, а если ты зверь, то бог тебе в помощь.              — Да, — произнес Луччи, потому что молчание тануки принимал близко к сердцу.              Это оказалось правильным решением: Чоппер сделал еще один неуверенный шаг ближе, и теперь Роб мог дотянуться до него рукой, если бы захотел. Шляпа вот только смешная. Луччи не сдержался и снял с него его розовый цилиндр и провел ладонью по мохнатой макушке. Чоппер поежился, но блаженно прикрыл глазки и податливо покачнулся вперед-назад в такт движениям руки. А потом как будто спохватился и, закричав, снова мгновенно оказался за мачтой.              — Ты вовсе не делаешь мне приятно, даже не думай! — прокричал малыш тануки. — Человек!              Луччи засмеялся и бросил ему шляпу, только не его, а свою собственную, и черный строгий цилиндр мягко упал на голову врачу, прикрыв рога.              — Он твой на сегодня, — сказал Роб, надев головной убор Чоппера, и, забрав инструменты, ушел к Луффи. Взглядом его проводила Робин, приподняв очки над переносицей. Потом она повернула голову, чтобы посмотреть на врача: Чоппер смотрел плотнику в спину, чесал копытцем возле носа, хлопал ресницами и думал, что Луччи потом не видел, как он сверкал глазами, красуясь в новенькой шляпе перед зеркалом в каюте Нами. Робин не заметила, что уголок ее губ едва заметно дернулся кверху в сдержанном удовлетворении.                            Хотя возможно, Робу не стоило вступать в эту команду: он не плотник, вопреки мнению Мугивары, вернее, теперь уже Мугивар. Он по призванию никогда не создает — он разрушает. То, что Луччи мог держать инструменты в руках — чистая случайность, всего лишь очередной навык, которым пришлось овладеть по долгу службы. Он не плотник — он убийца, и если бы он хотел, порвал бы мальчишку резинового в тряпки еще в Эниес Лобби. По крайней мере, Роб этого убеждения и сейчас придерживался: он делает с Мугиварой то, что ему нужно, а потом он сделает то, что должен. Убьет…              — Котик, у Санджи полка для посуды упала вчера ночью и разбудила Нами. А пизды она вставила мне, потому что это я притащил тебя на корабль плотником.              … если сможет.              Луффи залез ему в постель и несильно прикусил губу, чтобы разбудить его от полудремы. Роб устало открыл глаза — не выспался, а тут еще проблемы, которые не имеют к нему отношения, только вот у Луффи действительно на скуле расплывалось сиреневое пятно, к которому бывший правительственный агент прикоснулся пальцами. С нездоровым удовлетворением.              — Так ты и виноват. Я не плотник, — сказал Луччи, усмехнувшись. И зашипел — мальчишка не шутил и прикусил ему кожу сильнее, залезая под одеяло. — Мугивара. Проваливай, — процедил Роб, и Луффи поднялся, сев ему на бедра.              — Полку прибей к стенке нормально.              — Я тебя сейчас прибью к стенке.              — Рискни здоровьем, я тебя просто снова отделаю.              Роб посмотрел на Луффи. Спорить с ним бесполезно. На секунду Роб подумал, что прокусывать Луффи кожу, особенно если оскалить свои стальные леопардовы зубы, должно быть сладко. Кровь пойдет. Луффи засмеется — ему не больно от таких глупостей, хотя укусы потом будут саднить и заживать долго; а если Луччи будет особенно искусен и заденет нерв — болеть будет ближайшие сорок лет. Такая вот она, кошачья любовь до гроба.              — Я верну полку.              — И корабль осмотри.              — Я не плотник.              — Корабль, — настойчиво повторил Луффи с тем тоном, от которого даже у Роба могли бы пробежать мурашки по спине. Мугиваре не видно, конечно, да он и вряд ли знает. Роб промолчал. Луффи смотрел на него своим шутливым взглядом, через который просачивались как из-под кожи серьезность и уверенность, что были так не к лицу Мугиваре. Или к лицу.              — Назови меня капитаном.              — Я не плотник, капитан, — сказал Роб спокойно.              Было что-то приятное в том, чтобы отнекиваться от Луффи, давно, ебаную вечность у Луччи не было возможности перечить руководству. А тут выебывайся — не хочу.              — Я могу попросить как следует, — сказал Луффи после недолгого молчания. Видать, смаковал «капитан» из уст Роба. Улыбался едва заметно. Хитро.              — Ну-ка, — улыбнулся Роб, касаясь щеки Мугивары, но нежно, по-своему, по-кошачьи мягко обводя синяк. Мугивара едва повернул голову, прижавшись щекой к его ладони, а потом вдруг приоткрыл рот и теплым влажным языком провел Луччи по подушечкам пальцев. Ебаный Мугивара. Откуда он взялся?              Если бы он додумался повести себя так во время битвы перед Мостом сомнений, Роб бы нахуй сдался и был таков. Гори это правительство синим пламенем.