Каку готов был взорваться от злости. Взрывался ежеминутно. Нет, вы задумайтесь и представьте: никого не трогаешь, свою работу делаешь, весьма достойно проигрываешь, готовишься к бесславной смерти от удушья, потому что съел этот-чертов-фрукт, захлебываешься и растворяешься в морской воде, а тут чудо в перьях — голова-трава — выхватывает тебя у смерти буквально за запястье. Да, видать, большой опыт — навытаскивался со дна океана своего капитана. На борту совершенно разбитого корабля Соломенная шляпа сообщает, что им все равно будет нужен плотник, а Каку остается только задыхаться от воды и соли, которой он наглотался по милости вызова пяти, остается только кашлять и давиться чертовыми эмоциями — и так проигрыш, а тут еще твой победитель снисходит.
Зоро наклоняется над ним и, придержав за плечо, бьет по спине — точно посередине, сильно, так что Каку болезненно выплевывает еще полстакана воды, кашляет, вдыхает судорожно и вскидывает подбородок к небу. Вдох-вдох-вдох: только бы надышаться. В корабль летят ядра, мечник тут же выхватывает катану, все пляшет. Грохот битвы должен быть сумасшедший, Каку знает, каково это, но слышит все как через толщу воды в ушах, как издалека, безобразно тихо, слабо, беспомощно. «Судари, вы все равно умрете». «Отдыхай», — Каку прилетает в лицо эфесом, и он, и так совсем лишенный сил, мокрый, почти задохнувшийся, проваливается. Вытащили и вытащили. Бог с ними. Пусть теперь делают, что хотят.
Каку не мог спать долго, каким бы разбитым физически он себя ни чувствовал; не мог, не умел, не хотел. Да, все тело болело, кости ломило, спина ныла, раны кровоточили, но сознание героически прокралось в тяжелую голову, и Каку проснулся, уставившись тупым взглядом в потолок. Хотелось сквозь кровать сорваться вниз: ниже пола, ниже киля — на самое-самое дно. Но первая мысль после сна долго в голове не задерживается. Вторая: Мугивары сменили корабль на более крупный. Качка чувствовалась меньше, судно вело себя тише и, похоже, было сильнее погружено в воду. В каюте, если Каку не ошибался, был кто-то еще и сидел возле приоткрытой двери на полу; наверное, он специально сел так, чтобы его не было видно, но Каку чувствует.
— Сударь жираф никак проснулся? — раздался низкий голос, от которого у Каку проснулось желание разбить лицо этому мечнику. Он поддался позыву и дернулся с постели, но не рассчитал силы. Тело не слушалось после большого кризиса в бою, стонало и немело, а кроме того, было туго перетянуто бинтами, как будто врач брался целью надежно обездвижить больного. Или быстро вылечить. — Лежи тут и не рыпайся, Чоппер велел соблюдать постельный режим, — сказал Зоро, усмехнувшись. Каку опустился обратно в постель. Отвечать не хотелось.
— Не называйте меня так, месье мечник, — сдержанно сказал Каку. Если подумать, бинты не сильно мешали двигаться. — Не изволите сообщить, куда направляется корабль?
— Water7.
У Каку мелькнула мысль сказать, что на Water7 он не хочет, но закрыл рот, едва открыл его. На Water7 много всего такого, к чему Каку бы не хотел возвращаться после того, как вышел из роли умелого плотника и ценного сотрудника. А кое-кто между тем даже не огорчился, что его потерял — да, осудил предательство, но не предательство Каку в частности, а предательство вообще.
Каку наивно надеялся, что когда он будет держать Айсберга за запястье, чтобы считать его пульс, пока Луччи ведет допрос, Айсберг подаст знак. Подаст знак, чтобы Каку соврал, чтобы Каку помог ему; что он признает хотя бы раз, что связь между ними не случайная и не безнадежная. Хотя что, в сущности, мог сделать Айсберг-сан? Заложник Мирового Правительства, заложник собственных принципов, гений, миллиардер, филантроп, плейбой, он даже на секунду не задумался, что Каку мог оставаться на его стороне. Принял предательство как само собой разумеющееся.
Но а Каку-то что мог сделать? Если бы Айсберг и попросил, это бы вызвало не больше, чем глуповатую улыбку на лице агента, которую будет не понять ни Калифе, ни Луччи, а Айсберг принял бы ее за самодовольство. Ничего он не мог сделать. Ебаное блядство.
— Ваш корабль не проплыл бы так долго, — начал Каку, его прервал мечник. «Это корабль Галлей-ла» — опередил он его вопрос. — Твою мать.
«Сударь», напомнил Зоро.
— Твою мать, сударь, — повторил Каку и хохотнул нервно. Зоро, похоже, улыбнулся, и у него звякнули серьги в левом ухе: Каку подумал, что он проиграл, только потому что отвлекся на эти ебаные серьги. И хохотнул снова.
— Ты услышал меня? Лежи и не рыпайся.
— Понял. Лежать и не рыпаться, — сказал Каку, и покорность в его голосе как будто не смутила Зоро.
— Правильно. — И, звякнув катанами, мечник вышел из каюты.
У Каку не было ни малейшего желания вставать с постели по той простой причине, что тут было меньше шансов столкнуться с Айсберг-саном. Вряд ли он пойдет сюда сам. Что бы там об Айсберге не думали, ему не занимать гордости и себялюбия, он отлично знает свое положение, не отказывает себе в возможности смотреть свысока. Ну или по крайней мере поглядывать. И если уж Каку взялся быть с собой хоть капельку откровенным, господин-мэр ни разу не давал ему понять, что плотник с верфи для него значит больше, чем просто мальчик в его постели. Чертова Нико Робин, чертовы Мугивары, Каку стоило родиться обычным человеком. Да, черт возьми, пусть Айсберг, возможно, и не воспринимал его всерьез, но зато по разу в неделю Каку оказывался бы к нему ближе, чем кто бы то ни было.
Еще агент называется. Какой нахуй агент? Какой нахуй убийца? Пацан влюбленный, пустое место.
Каку прикрыл лицо ладонью, чтобы тот, кто решит зайти в каюту в следующий момент, не стал свидетелем его слез.
С Мугиварами было шумно. С каждым из них по отдельности и уж тем более со всеми вместе. Каку не признавал этого, не понимал этого и не стремился понять. Сам Соломенная шляпа ему ничего не объяснил — только заявил, что «клевый жираф» теперь с ними и что команда уже все решила. Каку возразил, что сам он свое согласие не давал, но его уже не слушали — кок подал на стол мясо, Мугивара сразу совсем потерял голову. Каку тоже было предложено. Любитель сладкой ваты велел ему поесть как следует: «тебе это нужно, чтобы быстрее восстанавливались ткани, или я буду колоть уколы». С этими словами вокруг врача появилась какая-то пугающая аура, и сам он зловеще сверкнул глазами, но потом кок предложил ему десерт, и он умчался, счастливый, как ребенок.
Но вот Каку теперь кусок не лез в горло. Они на ебаном Water7. Месье мечник набирается пивом, хотя должен бы лежать мертвым на башне правосудия. Айсберг-сан сдержанно улыбается с коктейлем в руке, хотя должен быть за решеткой за государственную измену. А Каку, подперев подбородок ладошкой и надев кепку поглубже, поглядывает на салют, хотя должен бы быть на Мариджое и получать пизды от Спандама за то, что они медленные и непрофессиональные и всю работу сделал он сам. А он смотрит салют и ловит себя на улыбке от дурацкого чувства, что каким-то чудом судьба оберегла его от большой ошибки.
Праздник приближался к концу, король снайперов голосил гимны с башни из столов, а мастера Тома незамеченными ушли еще около полуночи. Каку видел их: Катти Флам похлопал брату по плечу, а тот даже усмехнулся; его покачивало от алкоголя, и киборг увел его в город в сторону верфи, и Каку, стоявший в черном костюме и в кепке за углом высокой стены возвышающегося черного дома, остался ими незамеченным.
Каку знал, что клан Френки строит корабль для Мугивар, что за Френки, вероятнее всего, прилетит награда, что на него, как и его товарищей по Сайфер Пол, возложат вину за случившееся в штабе. На публику распустят убеждение, что погром устроили пираты Соломенной шляпы, но реальные санкции, а не просто листовки, ударят по тем, кто выжил на Эниес Лобби и должен был его защитить. Только Спандам отвертится, скорее всего, — на редкость изворотливый и скользкий тип.
— Сеньор жираф? — позвали сзади, и Каку обернулся. Позади него на самом краю крыши стоял Ророноа Зоро, привычно держа расслабленную ладонь на рукояти мейто, и ночной ветер мягко трепал ему волосы. Каку смотрел на него снизу, не поднимаясь с холодного бетона, и молчаливая сцена затягивалась.
— Что вы здесь делаете, сударь? — спросил Каку вместо того, чтобы снова пытаться убедить мечника оставить привычку его так называть.
— Что вы здесь делаете, сударь? — тем же тоном спросил Зоро и особенно ударил по слову «вы», с насмешкой передразнив вежливый тон Каку и перевернув с ног на голову все дружелюбие его вопроса. Тогда Каку поднялся перед Зоро, приподняв козырек кепки тонкими пальцами. Если начнется драка, она может помешать, а с мечником Мугивар лучше сразу не давать повода себя победить. Бить на опережение. Желательно не дать даже оголить лезвие. Рано или поздно Каку все равно возьмет реванш. — Которое из слов «постельный режим» тебе было непонятно? — спросил мечник, и мечи звонко звякнули, атмосфера накалялась, Каку как будто чувствовал это кончиком носа.
— Постельный, — произнес он так тихо, что сам едва услышал, голос предательски упал, и Каку немедленно пожалел, что сказал это.
Оговорка вышла. Он слишком долго думал о постели в последнее время — не в том смысле, в каком о ней стоит думать больному. Но не мистеру мечнику знать об этом. Зоро смотрел на Каку: как он на секунду потерялся, как его дыхание застыло незаметно для него самого, как он расправил спину в попытке успокоиться — и отпустил свои мечи, что ножны безвольно опустились, хотя было можно поклясться, что только что они высоко звенели от напряжения, готовые расщепить что угодно, во что их направит сильная рука хозяина.
— Сейчас покажу. Пошли, — Зоро хлопнул его по плечу, заставив опомниться. — Пошли блять, ебаный жираф, — повторил он грубее, и Каку повел плечом, чтобы он убрал руку.
— У меня есть дело, — сказал он. — И завершить я его должен, если мне дорога честь.
К его удивлению мечник остановился и посмотрел на него.
— Поэтому торчишь на крыше? — спросил Зоро, и Каку прыснул. Да, поэтому.
— Не соизволите ли вы передать вашему месье врачу, что я вернусь к утру?
— Соизволю, — сказал Зоро и легко спрыгнул с крыши, не став задавать вопросов. Каку только успел заметить, как его зеленоволосая макушка скрылась за парапетом, а потом открылась и закрылась дверь, и шаги совсем стихли. Каку отошел от края, чтобы взять разбег, но прежде окинул глазами город воды, вдыхая полной грудью: по его просьбе Чоппер снял бинты и оставил только самые необходимые, и кожа привычно дышала соленым морским воздухом Water7, и чувствовался каждый порыв слабого теплого ветра. Тогда Каку с нечеловеческой силой оттолкнулся от парапета крыши и, зависнув в вершине прыжка на долю мгновения, достаточную, чтобы увидеть застывший ночной Water7 и проложить непростой путь, с доверием к натренированному телу и чутью опрокинулся в город с высоты.
В главном офисе Галей Ла было темно и пустынно, где-то еще лежали камни и мусор, оставшиеся после разорения, который навели здесь Мугивары и Сайфер пол. Через разбитые стекла и дыры в стенах по помещениям гулял ветер, по полу размотало листы документов, когда-то ценные, а теперь совсем бесполезные, бессмысленно колышущиеся на сквозняках. Поломана была мебель. Порваны ковры. Испохаблены дорогие шторы. Картина, знакомая Каку до боли с детства. Он прошел вдоль стены, проведя по грязным обоям пальцами, и подумал, что Айсбергу точно не хотелось бы сюда возвращаться прежде, чем мастера восстановят прежний вид бесчисленных кабинетов и офисов. А вот Каку хотелось пройтись мимо полуразбитых стен и кожей почувствовать то, что от них осталось. По-хорошему, именно здесь они виделись последний раз. Паршиво вот так расставаться.
Каку опустился на корточки там, где Нико Робин свалила Айсберга на пол и они чуть не убили друг друга. По подушечкам пальцев ударил пульс, бьющий в фантомном запястье мэра, перекрывая стук в его собственной груди, который как будто совсем стих за толстой непробиваемой стенкой. Каку надвинул кепку поглубже. Как будто осматривает место преступления. Он поднял камень и сжал его так, что меж пальцев посыпался мелкий серый песок, который ветром сносило в сторону. Как будто он не знает, что здесь произошло.
Отвлечься от неприятной сцены, врезавшейся в память, заставили приглушенные шаги позади, и он напрягся, чтобы в случае чего суметь себя защитить. В ранах болезненно отозвались натянувшиеся швы. Бог знает, в чью пьяную голову может прийти навязчивая мысль о возмездии, но незнакомец был не пьян. Он не задел ни одного из щедро рассыпанных по полу осколков, не качался и не шумел. А потом вдруг остановился в лишнем проходе между стенами, сотворенном мечником, и даже не потрудился окликнуть проникшего в офис бывшего теперь агента Сайфер пол. Каку бросил на пол камешек, от которого остался только небольшой осколок, и он покатился по полу, совсем раскрошившись и оставив за собой только пыль, а сам поднялся и посмотрел на Айсберга.
— Чем могу помочь, Каку? — спросил он со светской и ничего не значащей заинтересованностью в тоне, со спокойствием, которого Каку не ожидал и не хотел бы слушать сейчас, и в голове пронеслось клише «лучше бы он меня нахуй послал».
— Вас-то я и искал, сударь, — отозвался Каку негромко, хотя в пустом помещении даже шепот звучал как из громкоговорителя. Айсберг склонил голову на бок, как будто не принял всерьез.
— Слышал, ты уплываешь с командой Мугивар? Теперь-то об их корабле будет заботиться профессионал.
— Я не плотник, многоуважаемый мэр.
— А я всегда думал, что ты имел в виду, когда так говорил, — усмехнулся Айсберг. — Еще когда вы только проникли сюда и тебе было 17 лет. Я-то думал, что ты просто считаешь, что тебе есть, куда расти. — Айсберг оказался к Каку близко, достаточно близко, чтобы поднять козырек кепки и посмотреть ему в глаза. Каку снял кепку совсем и бросил ее на стол, лишь бы еще на секунду отвернуться. —
Еще не плотник?
Недостаточно хорош, чтобы называться плотником? — Айсберг улыбался сдержанно, но без насмешки, даже искренне, если только Каку мог теперь рассчитывать на его искренность. Если хоть когда-то мог на нее рассчитывать.
— Пустое, месье мэр, — еще тише ответил он. Теперь, когда Айсберг стоял прямо перед ним, нужда что-то говорить вообще пропадала, не то что говорить громко. Слова — удел чужих друг другу людей.
— Раньше я думал, откуда такое воспитание у плотника, а теперь — откуда такое воспитание у убийцы.
— От верблюда, сеньор Айсберг. — Каку усмехнулся, потому что они стояли слишком близко для посторонних людей. Айсберг не переставал улыбаться, только теперь с оттенком благородной грусти и усталости. — Я бы не хотел, чтобы это случилось. Ничего из того, что в действительности… — Айсберг только покачал головой, и Каку пришлось замолчать. Айсберг наклонился к полу, поднял осколок и, рассмотрев его, выбросил его на улицу через огромную дыру в стене. Камень вылетел со свистом, и Айсберг отряхнул руки, похлопав в ладоши. — Хотите сделать из меня пирата? — спросил Каку, чтобы прервать молчание. — Знаю, вы бы и сами хотели им стать. Похоже, вы пытаетесь во мне воплотить вашу мечту, призвание и кровь, месье, потому что сами вы заперты в офисе тягостно стеречь гарант уничтожения всего человечества. — Теперь Каку наклонился к полу и вытащил листок бумаги с липовыми чертежами бог знает какой безделушки с фальшивым грифом секретно. Отпущенный, он покружился в воздухе и бесшумно влетел под тумбочку в самом углу комнаты.
— И что, Каку? — спросил невозмутимо мэр и сел на чудом сохранившийся стол. — Или что ты будешь делать? Тонуть? Сдашься Мировому Правительству? — Айсберг замолчал, оглядел Каку снизу доверху и усмехнулся, и его вид стал спокойнее и умиротвореннее. — Я понял. Останешься здесь?
— Раскусили. — Айсберг промолчал. — Я знаю, что не могу, но я могу хотеть.
— Такая твоя мечта?
— Слишком высокопарно называть это мечтой, сударь.
— Почему?
Каку задумался. Мугивары.
— Потому что я не умру за это.
Айсберг рассмеялся.
— Умрешь из-за этого. Ты из чертового Сайфер пол, хотел бы выжить — выжил бы, и пиратам Мугивары не пришлось бы вытаскивать тебя за шкирку со дна океана. — Каку оглянулся на окно, разглядев вдали отблески луны на перегибах мелкой волны. — Выходи в море, Каку. А мы с тобой еще возможно встретимся. Это единственный способ не оказаться по разные стороны. Для нас, — сказал Айсберг и взъерошил Каку волосы.
Он и не заметил, как Каку подошел к нему почти вплотную. Как, потянувшись за рукой, он прикрыл глаза и поцеловал его в губы; так он целовал раньше, прежде чем рано утром уйти на верфь до того как кто-то заметит, что ночевал он не дома. Как будто сто лет прошло. Только дыхание теперь сорвалось уже от того, что ладонь Айсберг-сана скользнула под пиджак и поло, поднимаясь к груди, заботливо не тревожа раны.
Как к месту, что кепка уже лежит где-то в стороне. Она всегда мешала. Айсберг-сан приноровился снимать ее с Каку, едва он появлялся на пороге его квартиры.
— Я знаю, что ты не мог мне помочь.
Бесконечно черное ясное небо после аква-лагуны висело высоко над Water7, а Каку проваливался все ниже и ниже под пол, куда-то к ногам Айсберг-сана, где можно было сидеть, не двигаясь, и тыкаться лицом ему в колени.
Проигрыши дурака
Эпиграф — «Посторонний». К фанфикшену отношения не имеет. К фанфикшену вообще имеет отношение только то, как лично я болею всякими дрянными повадками весьма приличных людей.
Зоро для меня мужская role model.
Бонусная часть к предыдущей, ничего серьезного
Было бы свинством стрелять ни с того ни с сего
Однажды Зоро победа далась тяжело — в первый раз, тогда, в Эниес Лобби: долгая битва, измученные мышцы, израненное тело, усталость, тяжесть, тремор. Каку сначала еще думал, что Зоро был на грани поражения, впрочем, ничто, как оказалось, не было в силах толкнуть его вниз.
Каку разглядывал мечника снизу, прижатый лопатками к полу, чувствуя холодок от лезвия, вошедшего в пол на половину своей длины в полсантиметра от его щеки. Не то что бы Зоро эта победа далась легко, нет, Каку уж постарался затруднить ему этот путь — бил сильно, метко, и, насколько позволяли судить кровоподтеки, видневшиеся через белую футболку Зоро, — чертовски болезненно — но не преградил. Зоро стоило только раз поймать взгляд Каку, как он тут же знал его действия наперед на ближайшие сорок минут, он как будто слышал, как противник думает, как будто видел все заранее. Он как будто проживал эту битву во второй раз. Каждый раз, когда Каку думал, что Зоро вот-вот откроется, он закрывался. Когда Каку думал, что Зоро вот-вот проиграет, он выигрывал. Выигрывал технично, красиво, как по-настоящему, только вместо того, чтобы победно вогнать мейто ему в горло, победно вгонял его в мат и в пол, что свистела плотная доска. Френки возмущался — между Зоро и Каку в их безумных разборках почему-то непременно должна была вставать целостность корабля. Каку чувствовал вкус поражения и пощады — премерзкий, вперемешку с обидой и восхищением, бравшимся непонятно откуда и непонятно к кому (к оппоненту? — да ни за что). А Зоро даже не торжествовал.
— Ты проиграл, — сказал Зоро: негромко, низко, холодно. Он медленно потянул катану на себя, чтобы она мягко, как из масла, вышла из каменного пола и легла, перевернутая, в расслабленную ладонь. Каку улыбнулся, наблюдая, как у Зоро приподнимается бровь.
— Не проиграл, месье мечник.
На мгновенье он разглядел в глазах Зоро озадаченность, а на следующее — уже замахивался за спиной у мечника, пока тот еще даже не успел перехватить меч. Удар. Зоро отбросило в сторону, катана отлетела в другую, но сам он ловко ушел в перекат, возвращая равновесие и контроль над стремившимся к отдыху телу, и увернулся от следующей атаки.
Каку ударил снова — наверняка, так, чтобы он не успел выхватить другой меч. Зоро только снова увернулся, но отдернул руку от клинка.
И снова, в корпус, чтобы замедлить, чтобы уходить с линии атаки впредь было сложнее, чтобы мечник потерял в скорости, в хватке и в силе, а главное — в уверенности. Каку кончиком языка чувствовал, как побеждает. И Зоро ничего больше не оставалось. Он стиснул зубы и, едва успев поднять руки в блок и защитить глаза, принял удар. Серьги рвано дернулись вместе, звякнули в ухе, мечник сплюнул кровь, опуская руку.
И добивающий — Каку ударил так, как учили — чтобы не было выживших. Он видел лицо своего противника — проигрыш. Обидный, должно быть, проигрыш. Зоро будет зол на него за такие приемы, но, в конце концов, такова цена победы. Каку не заметил, как его губы сложились в ухмылку. И его сильнейший удар техники разбился о сталь клинка.
Зоро гадко улыбнулся, у него только запястье развернулось, а Каку уже почувствовал, как ему не жить. Точно был бы трупом если бы некоторые личности не использовали тупую сторону клинка — разбросал бы тут кишки по полу и собирал бы собственными руками, а Зоро мог бы церемонно снести ему голову. Бог знает, что у этих настоящих мечников на уме.
Опять все из-за этих ебаных сережек. Засмотрелся на них. Забыл про руки и третий меч. Ебаный стыд.
Каку, тяжело дыша, опустил голову на пол, разглядывая плывущий в глазах потолок.
— Бить в спину подло, — сказал Зоро. — Но если хочешь попробовать снова, дерзай, — сказал он, перехватывая меч, что Каку разглядел, как выступили вены на его влажном от его собственной крови запястье. Зоро дышал с трудом, глубоко и явно через силу, но сохранял такой контроль над собой и всем на свете, что казалось, что он чувствовал Каку не взглядом, не слухом — чувствовал лезвием меча, едва касавшимся его щеки.
— Нет, месье мечник. Вы снова победили, — сказал Каку и двумя пальцами убрал клинок на пару сантиметров в сторону. Тот поддался. — Хотя у вас снова не было никаких шансов.
— А дело не в шансах, месье жираф, — отозвался Зоро, усмехнувшись, спрятал катану в ножны и подал Каку руку.
Он поднялся и осмотрел живот — раны нет, но боль ужасная. Теперь будет недоволен Чоппер — он всегда был против их с Зоро тренировок. У Зоро вот вся футболка в крови. А Каку был за, и речь шла не о жажде реванша, не о попытке превзойти себя и даже не о возможности выпустить злость. Дело было в Ророноа Зоро и том, как он не подозревал, что говорил иногда чертовски умные вещи, казавшиеся ему интуитивными или самими собой разумеющимися.
— В чем же дело? — спросил Каку, ожидая снова вытянуть из Зоро его гениальное и простое миропонимание. Но Зоро только повел плечами и снял мокрую насквозь футболку, бросив ее в угол. Он снял мечи с пояса и опустился на пол, собравшись чистить их и без того сияющие холодные лезвия. Зоро всегда смахивал с них кровь и пот резким движением, прежде чем убрать в ножны, но, должно быть, уже и сам этого не замечал. Но у каждого свои ритуалы. Каку засмотрелся на его влажные от пота плечи, но потом пришел в себя и забрал с гвоздя кепку.
— Ты никогда не узнаешь, пока любое поражение воспринимаешь как проигрыш, — усмехнулся Зоро, но к Каку так и не обернулся. Каку вскинул брови и надвинул кепку глубже на лоб.
— Вы говорите глупости, месье мечник. Что проигрыш, что поражение — все едино. — Каку собрался выйти.
— Нет, месье жираф, — усмехнулся Зоро, и если не считать его в целом зубоскальную манеру изъясняться, это могло бы сойти за дружелюбие. — Из личного проигрыша ты не делаешь выводов. Ставишь крест на своем бою, как на карточной игре, и не выносишь из него ничего, кроме скорби по своему себялюбию.
Каку помолчал. Зоро говорил как будто чужими словами, но вещи, которые глубоко понимает и принимает сам. В конце концов, он вернул мечи в ножны и поднялся под их продолжительный звон, тонко отдающийся в чутком ухе владельца фрукта зоан.
— Идем, завтра возьмешь реванш, — он хлопнул Каку по плечу и спустился из зала на палубу, возмутив навигатора своим видом, а Каку так и стоял в проходе на сквозняке, разглядывая кромку воды, сливающуюся с темнеющим горизонтом.
