Нежелательный доброжелатель.

"Обращается в пепел". Мортис скользил как тень, он уже давно наблюдал за этой дамочкой, но всё никак не мог решиться. Похищение человека — это уже преступление. Но похищение врача… Человека, что спасает жизни других — это, как думал Мортис, святотатство. Он не был верующим, не раз переступал рамки морали и даже закона. Но почему-то в этот раз он медлил. Ему уже давно было известно расписание Пем, её перемещения. График работы. Дошло до того, что он стал знать её пациентов. Ему не хотелось становиться ещё большим ублюдком в своих глазах. Ещё были живы в памяти воспоминания, о страхе и смятении той девушки. Как птица в клетке, причём буквально. Но вспомнив о том, как нужны, нет, жизненно необходимы ему деньги, он решился. Деньги сейчас нужны всем, а вот времени для того чтобы их заработать очень мало. Так было и с ним. Лилововолосый был одинок в этом мире. Почти. У него была племянница — Эмз, ради неё он жил, существовал, дышал. Он готов был отдать жизнь, ради юной девочки, у которой, к несчастью, были проблемы. Эмз никогда не снимает бинты, если выходит на улицу. А на улицу она выходит крайне редко, ведь обычный поход в магазин, может стоить ей жизни. У них не бывает люминесцентных ламп в доме. Только лампы накаливания. Даже если это будет менее экономно. Он смотрел в глаза четырнадцатилетнего подростка и не понимал, как это могло случиться с ней. Эмз была всегда весёлой и жизнерадостной девочкой. К годам четырём, начался её личный ад, но это не сломило девочку. Несмотря на то, что она не имела возможности похвастаться перед подружками, коих было немного, косметикой, или нарядами, выходя на улицу, она продолжала экспериментировать со своей внешностью дома. Мортис считал, что его племянница самая красивая малышка на свете, он не мог смотреть на неё без слёз в глазах и когда она это замечала, то подходила обнять его, а Мортис лишь гладил её по волосам и шептал, что однажды, все увидят как она прекрасна. Девочка имела страшный, очень редкий недуг, который, буквально, заточил её в четырёх стенах. В простонародии, болезнь Гюнтера. Или же — эритропоэтическая порфирия. Ещё, некоторые звали это «вампиризмом». Человек, обладающий этой болезнью, без преувелечения, горит на солнце. Солнечные лучи опасны для больного, в любых их проявлениях, лишь искусственный свет не приносит вреда таким людям. При этом у Эмз зубы были не белые и даже не жёлтые. Они были розовато-красные. Но девочку это нисколько не смущало, напротив, она утверждала, что это её маленькая изюминка. Эмз не могла выйти на улицу не замотанная в тряпки, или бинты, с ног до головы, не могла ездить в транспорте, где отсутствуют светотражающие стёкла. По-началу, Эмз было позволено ходить в нормальную школу, она приходила туда обмотанная бинтами и ещё каким-то лоскутами, учителя помогали ей, её парта стояла там, куда солнечные лучи не попадали, или если они и были, то в минимальном количестве. Девочка была рада, что может контактировать с обществом, дети были дружными и с пониманием относились к своей необычной однокласснице. Но в школе учится несколько сотен детей, среди них были и те, что не знали о болезни Эмз и считали её стрёмной чудачкой, они думали, что под бинтами та прячет страшные шрамы, или уродливые наросты. Благодаря им, Эмз больше не посещала школу и была переведена на домашнее обучение. Девочка возвращалась домой, в компании друзей, они вышли из здания школы и им остовалось пройти небольшой школьный двор. За ними увязалась маленькая группка старшеклассников, среди них было двое девушек, носивших звания «самых привлекательных девочек в школе» и парень, играющий в школьной сборной футбола. Друзья заметили преследователей и очень внимательно наблюдали за ними. Те, в свою очередь, подходили ближе. И вот они уже почти покинули территорию школы, как одна из девушек завела разговор с подругой Эмз, якобы ей очень нравится её сумка. Вторая девушка перевела внимание оставшихся детей на себя, засыпав их вопросами. Парень подошёл к девочке сзади и приметил торчащий кусок бинта, обмотанный вокруг запястья. Он дёрнул его и Эмз вскрикнула, сначала от неожиданности, потом от боли. Бинтовал её всегда дядя. И делал он это на славу, бинты обматовались настолько прочно, что их было весьма трудно размотать, или сдёрнуть. Но Эмз они мешали писать, поэтому она ослабила некотрые из них на правой руке. Участок кожи, что удалось открыть парню, был небольшой, но этого было более, чем достаточно, чтобы кожа начала гореть, словно кто-то прислонил её к раскалёному железу. Сказать что старшеклассники оказались в шоке после увиденного, ничего не сказать. Друзья поспешили на помощь подруге и вернулись в школу, одни проводили её в медпункт, а другие доложили классному руководителю, что немедленно проинформировал Мортиса. Скандал был страшный, мужчина не желал слушать, что это всего лишь детская шалость и настаивал на исключении троих подростков. — Сэр, вы же понимаете, что мы не можем так поступить? — устало произнёс директор. — Это могло стоить ей жизни! А если бы они смогли размотать её полностью?! Или подкараулили в тёмном углу, средь белого дня и решили бы, ради интереса, снять с неё бинты полностью, пока никого нет! — бушевал Мортис. Директор понимал, что отчасти, он прав. Подростки действительно могли придумать что-то более «остроумное» и тогда, друзей Эмз, или кого-то ещё, рядом могло не оказаться. — Эти дети понесут соответствующее наказание за свой проступок. И мы уже ведём разберательство с их классной руководительницей, что не удосужилась проинформировать их, о недуге вашей племянницы. На это мужчина лишь гневно сверкнул глазами, явно недовольный ответом. А на следующий день, Эмз проснулась и узнала, что теперь она на домашнем обучении. Что ж, этого следовало ожидать, она ничуть не удивилась решению своего дяди. Хотя ей всё ещё было очень грустно, что придётся расстаться с друзьями. Но в последнем она ошиблась. Ребята приходили к ней, как могли. Забегали поздороваться, навещали после школы. Даже если просто шли мимо, не упускали шанса порадовать подругу своим присутствием. Подростки, обидившие Эмз, смогли найти её в социальных сетях и принесли извинения. И похоже, они и правда раскаивались. Мортис потратил немало времени, сил и финансов, чтобы найти средство от недуга девочки. Были вещи, что задерживали, или ослабляли болезнь Эмз, но эффект длился не долго. Мужчина проводил много времени с племяннецей, чтобы ей было не скучно, помогал ей во всём. Очень скоро Мортис, как и сама Эмз, выглядел очень бледно и стал чувствительнее к солнцу, не как девочка, конечно, но загар ему был противопоказан, как и большинству светлокожих. Наконец-то ему удалось узнать, что существует операция, по пересадке костного мозга, она была единственной, призрачной надеждой. Но помимо этого, лилововолосый также узнал, что никто точно не знает, как чувствует себя пациент, спустя большое количество времени, после операции. И, естественно, там имелось куча противопоказаний, с вероятными, побочными эффектами, или даже летальным исходом. Он рассказал о своём открытии Эмз и спросил, согласна ли она, пойти на такой риск. На что та ответила: «— Я готова продать душу, лишь бы иметь возможность гулять целыми днями, не носить эти чёртовы бинты и быть рядом с друзьями.» Для мужчины это был тот самый ответ, который он хотел услышать. Они оба понимали, что риск велик, поэтому красноглазый начал работать как проклятый, он хотел найти самого лучшего, самого проверенного специалиста, чтобы, даже если, операция не возымеет эффекта, ситуация не усугубилась. Денег нужно было немало. Врача, после долгих поисков и изучения его биографии, чуть ли не на уровне ФСБ, он сумел отыскать. Жил он в другом городе, так что деньги нужны были на: поездку туда и обратно, проживание на время операции и реабилитации и, конечно, на саму операцию. В это время племянница не унывала, она создавала новые образы и публиковала свои фотографии в инстаграмм, Эмз не была сильно популярной, по меркам социально сети, но имела свыше десятка тысяч подписчиков, которые знали о её недуге и помогали собрать нужную сумму. Единственное место, где девочка могла быть собой, без кучи тряпок и бинтов — это именно инстаграмм. Там она выкладывала фотографии себя, в различных нарядах, от платьев в ретро-стиле и одежды 17-18-го столетия, до самых нелепых, вызывающих, или странных вещей на ней. У юной Эмз была очень красивая, даже правильная, по многим меркам фигурка. Аккуратные, стройные ножки, с объёмным, для её возраста, бёдрами. Узкая талия и небольшая грудь. Густые волосы, ультрамаринового цвета, были очень похожи на волосы её дяди, но были светлее и ярче. С ними она тоже любила экспериментировать, так что сейчас на её голове была пышная копна, зачёсанная на левый бок, чуть ниже плеч, а правый висок был выбрит. Ещё девочка обожала танцевать, сначала по видеоурокам, потом с личным тренером, а теперь, совершенствуя свои навыки — сама. На самом деле, она отказалась от тренера, сразу, как узнала о сборе денег на операцию. Она знала, что Мортис работает не покладая сил, хотя точно не знала — где именно. Ей не хотелось, чтобы её прихоти, осложнили ему жизнь. Хотя она знала, что попроси она у него машину, или замок из золота, он бы пахал до смерти, но дал бы ей желаемое. Она была очень благодарна за всё дяде и делала всё, дабы не быть обузой. Родная мать Эмз, отказалась от девочки, сразу как узнала о её недуге, проявившимся к четырём годам. Она не хотела иметь вечно сидящего дома ребёнка, которого надо было беречь как зеницу ока. Сестра Мортиса — Табес, любила развлечения, тусовки, даже не развязанную, а скорее беззаботную жизнь. Она хорошо справлялась с материнскими обязанностями, но её психологические установки, не дали ей смириться с мыслью, что Табес придётся выхаживать ребёнка, почти инвалида. Она хотела иметь здоровых и красивых детей, так и не иначе. Поэтому она сдала девочку в детдом. Однажды утром, она счастливым голосом сообщила, что в её жизни вновь всё идеально и она счастлива, как никогда. Мортис был в бешенстве. Он тут же поехал за малышкой Эмз. Конечно, ребёнка ему отдали не сразу. Был суд, разбирательство, тогда он настоял на судебно-психологической экспертизе, в ходе которой было выявлено обсессивно-компульсивное расстройство личности у матери Эмз. Звучит сложно, на деле проще. То есть как, проще… Оказалось, что Табес законченная перфекционистка, но Мортис полагал, что перфекционизм обычно проявляется в чистоте, или, например, стремлению держать всё в идеальном порядке, ну там книги всегда по авторам и алфавиту, одежда по фасону и цвету. Но оказалось, он знал об этом ничтожно мало. Как позже выяснил Мортис, такие люди могут иметь навязчивые мысли, даже если не хотят их. Они могут словить себя на том, что каждый день заправляют одинаково постель, что ставят кружки в порядке возрастания и что ходят домой только одной дорогой, а смена этого распорядка, высеченого у них в голове, вызывает у них, по меньшей мере, дискомфорт и, в сущности, страх. Тем не менее эти желания, навязчивые мысли, от которых хочешь избавиться, но не можешь. Они возникают в голове и ты понимаешь, что сегодня не хочешь делать ту, или иную вещь, но делаешь и достаточно активно, окружающим начинает казаться, что ты получаешь удовольствие от этого. У Табес возникали навязчивые мысли, как их называют — обсессии. Желание симметрии в её гардеробе, распорядке дня. Понятие «идеального» у каждого разное, у неё было своё. Возможно, именно из-за этого, Мортис никогда бы и не подумал, что его сестра как-то связана с этим. Навязчивые, даже не желательные мысли, провоцировали действия — компульсии. Мысль о том, что сегодня ей необходимо танцевать, а потом ещё, ещё, провоцировали действия и она уходила в ночной клуб, или на дискотеку. И так было со всем. Навязчивая мысль о том, что её ребёнок не может быть не идеален внешне и ненормален по рамкам общества и медицины, привела к действию — избавиться от этого ребёнка. Когда Мортис слушал всё это, он едва не упал в обморок и благодарил небо за то, что у его сестры не хватило ума прибегнуть к более радикальным способам решения «проблемы». Многие были в ярости от того, что женщина захотела избавиться от ребёнка, с редким заболеванием. Адвокат нанятый Мортисом, настаивал на то, чтобы упрятать её в психушку. — Поймите, сэр, сегодня она не хочет ребёнка, а через пять лет найдёт хорошего адвоката, подтасует документы, получит хорошую работу и девочки как не бывало! Она же чокнутая! Сегодня хочет — завтра нет и наоборот, — возмущался тучный, очкастый мужчина, чья голова была уже изъедена лысиной. — Не несите чепухи, я говорил с её лечащим врачом, что был предоставлен ей в последствии и выяснил, что она не опасна для общества. Более того, ей не лучше от этого недуга, — сказал Мортис, абсолютно добитый последними событиями. — Бесспорно у меня нет причин, подвергать сомнениям слова специалиста. Но разве для более эффективного лечения, не существует соответствующих учреждений? — парировал тот. Мортис стиснул зубы и сжал руки в кулаки, да так, что костяшки на пальцах стали ещё белее. — В психиатрической лечебнице, велика вероятность, что моя сестра станет овощем. Насколько мне теперь известно, её будут лечить там нейролептиками, это окончательно сломает в её, к тому же, нет необходимости в этом. Не смейте больше поднимать эту тему, я не положу свою сестру в дурку. Прошло уже десять лет, а Табес не заявляла о своём существовании. Она ничего не сказав, уехала спустя два месяца, после проигрыша в суде. Исчезла, испарилась. Ни нового адреса, ни телефона, ничего. Даже не попрощалась. Видимо она решила навсегда стереть из жизни всё, что связано с её дочерью. Мортис искренне любил сестру и горько горевал, вспоминая дни, до обнаружения болезни у маленькой Эмз. Он пытался разыскать Табес всеми возможными способами, но безрезультатно. Хотя нет, всё-таки однажды, она дала о себе знать. Но мужчина до конца не верил, что это его сестра и что это послание, хоть что-то значит. Двадцать второго июня, он обнаружил конверт в почтовом ящике, стоит отметить, что это был его день рождения. Который он праздновал с девятилетней Эмз. Конверт был грязным и помятым, естественно, без обратного адреса и имени отправителя. Мортис вскрыл его и чуть не подавился воздухом. Почерк был его сестры, в этом не было никаких сомнений. Табес писала, можно сказать, уникально, она всегда старалась подогнать написанные слова под форму звезды. Только тогда, лилововолосый запоздало понял, что это могло быть частью её расстройства. Но всё же в письме не было и намёка на то, что они вообще знакомы. Там было, практически, ничего, кроме одной фразы: «Смерть точна, её час –нет.» Если бы это было написано как-то иначе, не этим «звёздным» почерком, он бы не обратил внимания, сочтя это глупым розыгрышем. Он весь оставшийся день успокаивал себя, что его сестра могла быть не единственной с такой привычкой, или может кто-то шарился в её доме, после отъезда, а теперь решил поиздеваться над ним, может припугнуть. Что возможно письмо вообще предназначалось не ему, в конце концов, адрес получателя тоже не был указан. Мортис спрятал конверт куда подальше и постарался забыть об этом. И ему это почти удалось. Ключевое слово «почти». Ведь каждый год, двадцать второго июня, он просыпается лишь думая об этом конверте, в страхе ожидая появления Табес, или ещё одного послания. * * * Пем пришла, как и обещала, ровно в назначенное время. Булл сидел подавленный, без настроения. Женщина выслушала его историю за чашкой ромашкового чая, на котором она и настояла. Ей самой казалось это всё бредовым. Даже не бегство Кольта, нет. Она хоть и не знала того, также как и Булла, но нередко ей доводилось лечить его. Как и многих бравлеров. И она знала, что тот способен на безбашенные, оправданные чем-то своим, поступки. А вот ситуация с Шелли заставила её понервничать. Возможно, не будь бы Булл столь подавален, он бы заметил, как изменилась в лице женщина, при рассказе истории с Шелли. Заметил бы, как та побледнела и нервно сглотнула, а потом, усилием воли, заставила взять себя в руки. Заметил бы, как та потеряла интерес к разговору и думала о чём-то своём. Но он не заметил. Проигнорировал вопросы, что больше пошли бы следователю, чем врачу. О том, где и когда он видел Шелли в последний раз, не было ли чего подозрительного, не было ли угроз в её адрес. Может Буллу стоило поинтересоваться, откуда в Пем проснулось любопытство к последним дням жизни девушки, но он этого не сделал. — Я не считаю это несчастным случаем, — подала голос Пем. Брюнет поднял на неё удивлённый взгляд и красноволосая поспешила дать ответ, на незаданный вопрос. — Я работаю в больнице, милый. Имела дело со многими пациентами, так что, считай, я неплохой психолог. Да и с Шелли я общалась. Вся эта ситуация, с грибами, кажется мне весьма притянутой за уши. Душка, она же юная девушка. Тщательно следит за своим питанием и не имеет вредных привычек. Если, как тебе сказал Кольт, она и вправду не любила грибы, то уверенно заявляю, есть бы она их не стала, — закончила Пем. Но всё это было не более, чем вода в уши. Конечно весьма аргументированная, с первого взгляда, но нет. У женщины были свои причины не верить в смерть Шелли. И это вовсе не странные обстоятельства с грибами. Это были другие, более ужасные вещи, что бросали её в дрожь. Она уже давно заметила неладное. Она не видела, но ощущала чьё-то чужое присутствие и пристальный взгляд, будто за ней наблюдают. К тому же, случай с Шелли не первый на её памяти. Ей очень хотелось побывать дома у фиалковолосой и поискать хоть одно подтверждение её теории, или её опровержение, что бы знать, как вести себя дальше. Она полагала, что сможет воспользоваться помощью Булла, уговорив на этот поход Кольта, ведь он друг Шелли, а значит знает её дом лучше других. — Я уже не знаю что и делать, — схватился Булл за голову, протяжно застонав. Пем улыбнулась какой-то странной улыбкой. Обычно так улыбаются дети, когда в их голову приходит идея сходить в заброшенный дом, или украсть жвачку из магазина. — Для начала, найти Кольта.