what am i trying to do what am I trying to say i'm not trying to tell you anything you didn't know when you woke up today
***
— Поднимай свою бестолковую костлявую задницу, — Дэйв явно не мог ожидать того, что посреди утра кто-то очень разъяренный и настойчивый будет пытаться его разбудить, попутно ударяя… подушкой? У них, что вечеринка пижамная, как у прилизанных восьмиклассниц? А чего нет, собственно — вы главное свечи зажгите да карты разложите, а еще зеркало поставьте — устроим вечер гаданий. Под пиво такое сойдет на раз-два. Гаан, продравши глаза, скоро обнаружил, что, вообще-то, он находится в номере отеля, и что лежит он на кровати с… Аланом? Стоп. Черт возьми, они же делят этот номер на двоих — и как только такая чрезвычайной важности мысль могла вылететь из головы? Похмелье творит с неподготовленным и нежным человеческим организмом такие фееричные чудеса, что уже поутру в голове не откладывается ровно ничего. Напротив, — некоторые мысли и вовсе ее покидают, а возврату тем более не подлежат. — Прошлый вечер оставил на тебе свои следы, — Алан пробегается оценивающим взглядом по внешнему — надо тут же добавить, жалкому — виду Дэйва. — Тем не менее, ты наверняка не один-единственный похмельный мученик из всех четверых. — А по тебе и не скажешь, что ты вчера хоть что-то пил, — у Гаана все еще плохой фокус: картинка тотчас размывается, а он беспомощно трет ладонью глаза с лопнувшими в них капиллярами. — Достаточно свежо выглядишь. — Во-первых, я имел в виду даже не себя, — с усмешкой произносит Уайлдер. — А во-вторых, я знаю меру. Во всем надо придерживаться какой-то границы, ты это понимаешь? Сохранение самообладания важно, если ты... — Заткнись, ради всего святого, Чарли, — со стоном Дэйв беспомощно ткнулся лицом в пуховую подушку — в один момент ему просто захотелось оторваться ото всех внешних раздражителей и скрыться где-то в небытии, чего на трезвую голову ему не удастся. — Ты бы мне еще библейские заповеди зачитал. Каждую в строгом порядке хронологии. С бодуна и не такое способно доебать, верно, пивной наш король? — Может и не король, но и в пиве полезно разбираться. И в его количестве, разумеется, — и где только всего набрался? Флетч мозги промыл? Предположение может оказаться верным процентов на сорок, поскольку Энди не умеет правильно убеждать, а Уайлдер не слушает никого, кроме себя и демонов в своей башке — а они точно есть, в этом можно вас уверить. Дэйву кажется, что зря он стал поддерживать диалог — мог бы запросто притвориться мертвым, дожидаясь момента, когда Алану уже бы надоело пытаться достучаться до него, и тогда тот бы свалил, больше не возникая. Но Гаану свойственно одно — похерить все, неважно как и неважно когда. Происходит все в одно мгновение, что за собой порой уследить не в состоянии. — А ты сам… как будешь потом с этим жить? Совесть не сожрет? А, погоди, вопрос тут другой: имеется ли она вообще? — и Дэйв предсказал именно это. Вопроса, который бы обязательно застал его врасплох, поставил в угол без возможности что-либо промолвить. Но и потом… в данной ситуации ему действительно сказать нечего — он не помнит ничего из того, что составляло вчерашний пьяный вечер уходящего воскресенья. А если он даже что-то натворил, то узнавать это, а тем более из уст Уайлдера, не хотелось. — Я ни хера не помню, поэтому, Чарли, будь хорошим мальчиком и оставь дядю Дэйва одного, — что бы ни произошло тем ебучим вечером, Гаану хочется неважно каким способом увильнуть от разговора, который взволнует и без того расшатанную нервную систему. Вообще, если Алан смотрит на него взглядом, таким осуждающе суровым, то дела тем вечером и взаправду шли не очень — во время разговора — а, может, и не совсем, — возможно, Дэйв провалился в собственные мысли, которые привели его в состояние опьянения и он не заметил момента, когда переключился на собственные чувства. А кому он там душу распахнул — черту одному известно. Не богу. У Гаана в голове такой мусор, что его можно обозвать богохульным, постыдным. Так что его тайны смиренно хранят только черти. — Могу рассказать тебе эту историю с заведомо плохим концом. Ну, или у Флетча можешь спросить — он вообще не пил, — нет, он не будет задавать никаких вопросов — он ни морально, ни физически не готов, и ему хочется, чтобы Алан — засранец — свалил отсюда, и чтоб надолго. — А у Марта что? У него тоже память отшибло, как у меня? — вообще, удивляться тут было нечему — Уайлдер и сам Гор произносят имена каждого из них по-разному, а связывает их только одна большая взаимная неприязнь. — Другого я от него бы и не ждал, если честно. — Боюсь, он вспомнит абсолютно все. Только я не уверен, что он захочет с тобой разговаривать, — и на каком, простите, основании? Мартин и Дэйв — люди однозначно не чужие, их связывают прочным узлом года, и хер развяжешь. Или, может, даже и развяжешь. Но думать о таком не хотелось — в висках и без того неприятная пульсация, а Гаану не хочется, чтобы похмельные мигрени стали чем-то вроде перманента. В какой-то момент он почувствовал себя чем-то вроде мишени — будто вот-вот над свистнет пуля и попадет прямо в цель. Прямо по самому живому. Дэйв категорически не готов к разрушению своего эго. Но ему теперь что, молиться? Кому? Существо вроде бога — если такое имеется в наличии небес — даже не взглянет на него. Не сильно и хотелось. — И почему это он не захочет разговаривать со мной? Не думаю, что у него имеется какая-то весомая причина, — им с Мартином свойственно поцапаться и подолгу потом отмалчиваться, но никто из них от этого не был застрахован. — Если не побоишься, то узнаешь когда-нибудь. Ладно, мне уж с тобой трепаться больше не о чем. Иди хоть, не знаю, душ прими. Приведи себя в порядок, в конце концов. Прежде чем Уайлдер, стоящий уже на пороге, должен будет выйти за дверь, Дэйв кинул язвительное: — Ты бы хоть напомнил, какое сегодня число. Я совсем потерялся во времени. — Ты свинья, каких поискать, Гаан, — с усмешкой в голосе говорит Алан — нет, даже констатирует и так уже понятное всем. — Но сегодня одиннадцатое. А еще я из-за тебя, долбоеба, проебал завтрак. Ладно, бывай, горемыка. — Вали уже, пивной король. Уайлдер скривился и уж после скрылся за дверью, оставив Дэйва одного со своими мыслями — а с ними, право, стоило быть осторожнее.***
Мартин проснулся ближе к обеду — открыл глаза и попробовал открыть их снова. Комнату заливал тусклый зеленоватый свет, отчего его лучи были особенно болезненны для глаз. Морщась от жжения под веками, Гор попытался разобраться в своих чувствах. Голова была какая-то мутная, и сквозь нее невозможно было нормально разглядеть окружающее. Какие-то видения смутно маячили перед его глазами, но он не мог точно сказать, какое из них — реальное. В состоянии полузабытья ему всегда казалось, что он наблюдает картину, которую не понимает и не может определить. Это было похоже на оптический обман: он мог направить на нее свой взгляд, но почему-то никогда не мог увидеть, что же это за картина. И все. Картина, которую он видел, от этого не менялась, но оставалась все такой же странной. Она казалась чем-то вроде лоскута серого тумана на листе мокрой бумаги — но разглядеть ее в подробностях мог только свет, освещавший ее поверхность. Мартин громко и нецензурно выругался, ощутив острую головную боль — надо было же так напиться. Кровать под его весом неприятно скрипнула — звук, режущий слух. А еще и по левую от него сторону не было никого — видимо, Энди, с которым он делит этот номер, давно уже встал и ушел. Надо сказать, у него получается уходить бесшумно — таким друзьям цены нет. В конце концов, не все его коллеги так спокойны и ни на что не претендуют, как Энди. Мартину это нравилось в нем больше всего. И что было самым удивительным — несмотря на свою внешнюю неподкупность, Флетчер никогда не обманывал его, считая за напарника. Это, если разобраться, был прекрасный союзник и своего рода отрезвитель, но чересчур флегматичный. Ну, или Гору так кажется все время. Вот, например, с Аланом уже не все так просто: Мартин никогда не говорил о нем без ругательств. И это взаимно. А Дэйв… а с ним все всегда по-другому, все всегда не на своем месте. Но Мартину с ним проще. Гаану не надо притворяться, он видит все своими глазами. Гор обожал эту черту Дэйва. И если уж говорить начистоту, то если кому-то из них и надо притворяться, то это — Мартину. Никому и никогда не надо делать вид, будто кто-то что-то для него значит. А вдруг это не так и на самом деле? А тот факт, что он, несмотря ни на что, все еще думает о Гаане, напоминает ему о том, что он, по сути, ничего о нем не знает. Именно поэтому их отношения вызывают в нем столько вопросов, ответы на которые он пока не стремится получать — все же много чести, да и занят он. Хотя вчерашний вечер — он его смутно помнит, на самом деле, но такого не забудет никогда — все же оставил после себя некоторое послевкусие. Горькое, правда. А ему, впрочем, сейчас не до Дэйва — он наверняка дрыхнет, а уж после того, как проснется, и вовсе не не подумает о том, что было вчера и как это сказалось на остальных. Ведь вселенная вертится вокруг одного, мать его, Гаана, и только него. Но Гору в данный момент действительно чего-то не хватало. А там, где нет проблем, обязательно присутствует то, что их заменяет. Ну, то есть почти всегда в избытке. Вот так. — Приятель, — непонятно, каким образом здесь материализовался Энди, но Мартину уже все равно, — ты тут как? О чем задумался? — Как обычно, — тучно и вяло отзывается Гор. — Стандартный набор: мигрень, тошнота и нежелание жить. — Рад за тебя, — Энди явно хочет подбить его на разговор, но Мартин уже не слушает — у него возникла серьезная мысль. А из его дальнейших размышлений следует, что ему надо поговорить со всеми сразу. Только потом можно будет закрыть тему и отложить выяснение отношений до завтра. — Тебе… принести чего-нибудь? Мартин только головой покачал, натянув какое-то подобие улыбки — не от отчаяния, конечно, а по инерции. После недолгого и неуверенного молчания Флетчер все же сдается: — И все же тебе следует поговорить с Дэйвом. Эмоцию, исказившую лицо Мартина сейчас, словами не передать. — Дэйв? — холодно спрашивает Мартин. — А с чего это ты взял, что мне следует с ним поговорить? Он и слушать меня не станет. И мне самому… не хочется. Флетчер глядит на него долгим и внимательным взглядом. Потом кивает. Лицо у него при этом совсем не такое грустное, и Мартин немного расслабляется. Теперь можно сказать все, что он хочет. Можно… О Господи, что именно он собирается сказать? Что дела не настолько плохи, как он думает? Нет, ему некогда трепаться сейчас о наболевшем. Не успевшем еще даже отболеть и выгореть до конца.***
— Пыльно тут, — бесцветно подмечает Дэйв, войдя в студию. Тут они будут ошиваться до тех пор, пока не допишут альбом. А удастся ли к тому моменту привести нервную систему в порядок — это уже совсем другое. Ах, да. Еще и с Мартином какая-то непонятная муть, которую надо свести к минимуму, но как — тоже открытый вопрос. — И чем еще займешься до того, как прибудут Март с Флетчем? Ты тут без надобности до тех пор, пока они здесь не появятся, — Алан уже увлеченно копошится: какие-то разноцветные провода, сплошная пыль и еще куча-куча всего — Гаану не до того сейчас, чтобы попытаться разобраться в том, что где лежит и как все устроено. — Да вот, это помещение требует влажной уборки, — уголки губ Дэйва трогает хитрая усмешка, прежде чем он произносит: — И, тем более, надо же кому-то доставать тебя. Моя главная задача — держать в беспорядке твои нервы, а с остальным уже как-нибудь и выкрутимся. — Вот и займись делом. Пыль сама себя не сотрет, — никакого отголоска злобы в его голосе — Уайлдер звучит сухо, он сосредоточен на другом. — А вот как эти двое придут, тогда буду сдувать пыль уже с рыжей головы Энди — от него пользы будет столько же, сколько от моего присутствия сейчас, — на самом деле, Дэйв не знает, что еще-то говорить, а ведь и молчать не хочется. А так ведь все слишком легко: шевели губами, шевели губами, растеряй связь с действительностью и строй дурного дальше. Он чувствует себя погано. Он ощущает себя мишенью. Тридцать минут прошли слишком быстро — так показалось, по крайней мере, Дэйву, который привык к тому, что дни обычно для него протекают существенно долго. Он безо всякой эмоции на лице — точнее, пытается ту скрыть — помешивает чай. Главное, чтобы, в последний момент спохватившись, не ощутить, что он его изрядно пересластил — это ж будет так глупо и абсурдно, что даже не смешно. Как бы ни старался, а на Мартина все равно смотрел — благо, тот был занят: чего-то бренчал на гитаре, что-то в блокноте чиркал, новое оборудование испытывал — из этого следует, что ему нет дела до какого-то Дэйва Гаана, который даже не помнит, чего успел натворить по пьяни в воскресный вечер. — Знаешь, Чарли, у меня кончились сигареты. Одолжишь? — Дэйв не позволяет Уайлдеру ответить — достает из кармана его куртки пачку, вынимает оттуда сразу три — надо себя занять чем-то. Не успев выйти за дверь, Гаан слышит: — Сволочь, блядь. Должен будешь. Дэйв оборачивается только ради того, чтобы послать Алану воздушный поцелуй: дескать, не вернет он ничего и сможет выйти безнаказанным. Дэйв не смог бы заметить, как дрогнули плечи Мартина, стоило тому услышать его голос. Не смог бы узнать о том, что горло сдавило, что и звука не проронить. Гаана уже нет в момент, когда Мартин кидает взгляд в сторону, где был Дэйв. — Господин Мартин Эль Гор, Вам срочным образом требуется особое приглашение поработать? — из вороха мыслей Гора достают Алан и его крайне недовольный тон — злится, видать, на Гаана. — Сию секунду, Ваше благородие, — язвительно парирует Мартин, вздохнув и прикрыв на момент глаза. Прежде чем они выпустят альбом, он точно пройдет все круги ада по нескольку раз. Бог опять одарит их скромным «ничем» — в общем, шикарно жить не запретишь.***
depeche mode — nothing.